Иосиф Кантор - Ной. Всемирный потоп
Иафет поднял голову и смотрел на Ноя. Все остальные тоже смотрели на Ноя и ждали, что он скажет.
– То был не я! – сказал Ной, обводя домочадцев взглядом. – В ту ночь был мне Голос свыше и лежал я без памяти в своей молельне долго, пока Эмзара не стала трясти меня. А потом я сидел в саду нашем, все знают, что есть у меня там особое место для отдыха, и думал. И там же я услышал от Шевы про то, что убили Ирада. Только после этого пришел я на соседское поле и увидел Ирада бездыханным. Иафет видел кого-то другого, кто был похож на меня!
– У него были такие же одежды, как у тебя, отец, – сказал Иафет.
– Что с того?! – спросил Сим. – Отец наш рядится в простые одежды, таких много.
– У него была такая же борода, как у тебя, отец, – сказал Иафет.
– Таких бород, не очень длинных, но и не коротких, много! – снова возразил Сим. – И большинство из них черные, как у отца, и только у некоторых рыжие, а у стариков седые. Вот если бы отец наш был рыжебородым…
– И он был перепоясан веревкой!
Тут и Сим не нашел, что возразить, потому что веревкой перепоясывался один только Ной и никто более. Даже у нищих бродяг были пояса, ветхие, грязные, но пояса, или не было никаких. Пояс считался признаком достоинства, неизвестно, кто это выдумал, но все так считали. Многие украшали пояса вышивкой и цепляли к ним подвески из драгоценных металлов, желая подчеркнуть тем самым свое богатство, хотя на самом деле пояса служили только для удобства, чтобы одежды не развевались на ветру да чтобы было куда пристроить топор во время перерыва в работе. Ной считал, что если простая веревка хорошо служит, выполняя свое предназначение, то нечего и желать большего. Зачем желать? Из-за того, что есть деньги на роскошный пояс? Так не лучше ли употребить эти деньги с пользой, например – отдать нуждающимся? Многие видели в веревке Ноя намерение обособиться от прочих людей, или намерение подчеркнуть свою исключительность, или же какую-то похвальбу… Много объяснений приходило в голову людям, кроме одного – если можно обойтись простой веревкой, то зачем же желать большего?
– А что ты делал в поле?! – спросил Сим у Иафета, потому что ему очень хотелось сказать хоть что-то.
– Я ходил смотреть на всходы, – ответил Иафет. – В одном месте на нашем поле я посыпал землю золой и наблюдаю, не станет ли пшеница расти там лучше.
– И что же? – заинтересовался Ной. – Лучше растет пшеница?
– До урожая уже не дойдет, но видно, что лучше, – ответил Иафет, удивляясь отцовскому интересу.
– А кто еще мог перепоясаться веревкой? – спросила Эмзара, возвращая разговор в прежнее русло, и сама же ответила: – Только тот, кто хотел, чтобы его приняли за Ноя! Или есть здесь такие, кто думает, что муж мой убил соседа нашего, а сейчас сидит здесь и лжет нам?!
Глаза Эмзары сощурились, превратившись в узкие щелочки, и вся она напряглась. Казалось, что если кто-то осмелится возразить ей, то она набросится на него, подобно дикой кошке, набрасывающейся на добычу, и растерзает. Но никто и не думал возражать. Домочадцы молча переглядывались друг с дружкой и недоуменно качали головами.
– То был не я! – повторил Ной, словно кто-то нуждался в этом подтверждении. – И я могу догадаться, кто это был.
– Наш староста или кто-то из его приспешников! – сказал Сим и снова ударил кулаком по столу, на этот раз куда сильнее прежнего. – Или он действовал по поручению правителя Я вала или по своему почину, желая выслужиться перед ним! Кому еще может хотеться опорочить отца?
– Не пожалели Ирада для такого гнусного дела! – ахнула Сана. – Как можно…
– Жалость неведома ни нашему старосте, ни нашему правителю, – сказал Хам. – До сих пор не могу понять, как нас выпустили из ямы…
– Ты меня удивляешь, Хам! – укорил Ной. – Разве не вместе с тобой мы благодарили Того, кто хранит нас? Кто такой Явал? Соринка на ветру! У наших судеб есть один Вершитель, а ты говоришь «не могу понять, как нас выпустили из ямы»!
– Что поделать, отец, – Хам смутился и покраснел, – если есть у меня такое свойство – сначала скажу, а потом думаю о том, правильно ли я сказал…
– Завтра же утром я выбью признание из Сеха! – сказал Сим, хмурясь и играя желваками. – Если не он сделал это, так с его ведома сделали!
– Завтра утром, как только рассветет, ты вместе с Хамом пойдешь к Гишаре, и вы приведете ее сюда и принесете ее имущество, – сказал Ной тоном, не допускающим возражений. – Когда закончите, запряжете в две повозки волов и поедете к Атшару за деревом. Потом присоединитесь к нам с Иафетом, и мы продолжим строить Ковчег… А старосту, если он встретится вам по дороге, вы обойдете за двадцать шагов и не станете заговаривать с ним. Такова моя воля! Вы поняли меня?!
– Поняли, отец! – ответил за обоих Сим. – Но разве можно оставить так…
– Господь все видит и ничего не оставит без воздаяния! – сказал Ной. – Ему было угодно сделать так, чтобы никто не видел меня, кроме Иафета, и злодейство не принесло негодяям ожидаемой пользы. Шесть дней остается, если кто забыл! Шесть дней – и будет всем воздано величайшим из воздаяний! Оставьте старосту, оставьте слуг его, оставьте неправедного правителя, считайте, что их уже нет! Завтра мы строим Ковчег, а вечером пируем, потому что сын мой Хам привел в дом жену и это великая радость, а еще потому, что сегодня между нами не осталось недомолвок! Или ты не все сказал, Иафет?!
– Все, отец, – ответил Иафет. – Прости меня, что я мог так думать о тебе и не догадался, что все это могло быть кознями неправедных! Но ты, то есть убийца… был так похож… Ты иногда говоришь, что я умен, отец, но, на самом деле, у цыпленка больше ума, чем у меня!
– Не наговаривай на себя и не казнись. – Ной привстал и протянул руку через стол, чтобы ободряюще похлопать Иафета по плечу (тот сидел слева от него, после Сима). – Это было испытание, и ты достойно выдержал его… Ты не поддался искушению и не отвратился от меня, хоть и было видно, насколько тебе тяжело…
– Не хвали меня, отец, я того недостоин! – Иафет закрыл лицо руками, встал и вышел.
Шева переглянулась с Эмзарой и вышла следом за мужем.
– Какой сегодня день! – сказал Ной, не глядя ни на кого и ни к кому не обращаясь. – Столько удивительных событий! Целый день Господь одаряет нас! Он послал нам деньги для покупки дерева и припасов. Он дал нам сил втрое больше обычного. Он дал Хаму жену, лучше которой нельзя было желать. Он помог нам обрести спокойствие… Давайте же возблагодарим Господа!
Все встали и начали молиться.
После молитвы разошлись кто куда. Ной пошел к себе в спальню, а Сим и Хам вышли во двор к сидящему там Иафету, Ной слышал их голоса, но слышал недолго. День выдался богатый на события и утомительный. Сил у Ноя было ровно столько, сколько требовалось для того, чтобы дойти до ложа, сбросить верхнюю одежду, лечь и укрыться покрывалом.
«Я покончу со всеми, кто живет на земле: она переполнена их злодеяниями, – звучал в ушах засыпающего Ноя Голос. – Я уничтожу их всех, а с ними и всю землю. Но ты сделай себе из дерева гофер ковчег и устрой в нем отсеки, а изнутри и снаружи обмажь его смолой. Пусть он будет в длину триста локтей, в ширину – пятьдесят, а в высоту – тридцать. Сделай крышу – так, чтобы сверху она выступала на один локоть. Сбоку сделай дверь. Пусть будут в ковчеге первый ярус, второй и третий. Я затоплю землю и уничтожу на ней всех, в ком есть дыхание жизни. Все, кто живет на земле, погибнут. Но с тобою будет у Меня договор, что Я беру тебя под свое покровительство. Ты войдешь в ковчег – с сыновьями, женой и женами сыновей…»
«Теперь все трое сыновей моих войдут в Ковчег с женами, – порадовался Ной, проваливаясь в мягкую черноту сна. – И все трое сыновей моих чисты. Есть у них грехи, но невелики они…»
Насколько невелики грехи сыновей, Ной додумать уже не успел. Сон пришел к нему и принес видение потопа. Сегодня это видение было красочным, как никогда и столь же устрашающим. Если раньше, во время прошлых снов, Ной взирал на потоп откуда-то со стороны, то сейчас он был в самой гуще потопа. Он был тем, над которым стеной нависала огромная водяная гора, он был тем, кого подхватывала волна и кружила в нескончаемом водовороте, он был тем, кого подбрасывало, да так высоко, что он разбивался о водную гладь, словно о землю… Это его легкие наполнялись водой, это он опускался на дно, умирая, это он видел, как уходит под воду его дом, это он видел, как тонут те, кто ему дорог… Весь ужас потопа, вся боль его, вся горечь невосполнимых утрат вошла во сне в сердце Ноя, наполняя его скорбью и надеждой.
Ной скорбел по обреченному на гибель миру, пусть то и был мир неправедных, и прежде, но мера его скорби не была столь велика.
