Александр Кравчук - Нерон
Когда все уже было готово, Калигула взошел на помост. На нем были великолепные доспехи, которые некогда, говорят, носил сам Александр Великий, а также шелковый пурпурный плащ, вышитый золотом и сверкающий дорогими камнями из Индии. Голову императора украшал венок из дубовых листьев. Украшенный таким образом, Калигула принес жертву богу моря Нептуну и богине Зависти, чтобы отвратить ее злой взгляд от сооруженного по его приказу моста. Потом он прошел по мосту во главе свиты конников и эквитов. Вступил в Путеолы так, словно шел во главе крупного вооруженного отряда. На следующий день он вернулся по тому же мосту, но несколько другим способом: ехал на колеснице, запряженной лучшими беговыми лошадями. На нем была туника, обрамленная золотом, а за колесницей маршировала когорта преторианцев в полном боевом снаряжении, придворные же ехали в повозках. Несли также трофеи, будто бы после победоносной войны, и вели молодого парфянского царевича Дария.
В середине пути император взошел на трибуну, установленную на одном из кораблей. Он прославлял себя и армию, ибо они посуху пересекли море! В знак своего благоволения он щедро одарил солдат, потом же на мосту началось шумное веселье. Оно продолжалось всю ночь при свете многочисленных факелов и ламп, которые горели на самом мосту, на кораблях, на снующих повсюду лодках, а также по всему берегу. Не обошлось без развлечений, достойных безумца. Император сталкивал в воду многих товарищей забавы, а потом, плавая на остроносом судне, некоторых утопил.
С той поры Калигула кичился тем, что он могущественнее Нептуна. Он насмехался и над Ксерксом, ибо построил на море мост длиннее, чем смог построить этот персидский царь! Он радовался также тому, что неожиданно исполнилось пророчество, которым много лет назад астролог Фрасилл усыплял подозрительность Тиберия:
— Калигула может с таким же основанием мечтать о царствовании, как и о том, что он проедет верхом на коне по морю от Байев до Путеол.
Смерть Агриппины
Народу надолго запомнился мост Калигулы, поскольку использование судов для его постройки роковым образом отозвалось на судоходстве и обеспечении Италии хлебом.
Приближался веселый народный праздник Quinquatrus[52], который отмечался 19–22 марта в честь богини Минервы, покровительницы различных наук и искусств. Это был праздник ремесленников, врачей, учителей, учеников, дни, свободные от школьных занятий, период беззаботных весенних забав. Агриппина пребывала на своей вилле в Анции, там, где 21 год назад родился Нерон. Неожиданно она получила от сына очень милое письмо, приглашавшее ее в Байи вместе провести праздник. Письмо явилось тем более приятной неожиданностью, что в последнее время отношения между матерью и сыном складывались не лучшим образом. Они виделись очень редко. Впрочем, для этого было не много возможностей, так как Агриппина в основном находилась вне Рима на своих виллах в Анции или Тускуле. Нерон одобрял эти отлучки, утверждая, что матери необходим отдых и свежий воздух. А в Риме у нее уйма забот! Постоянно ее вызывают в суд по каким-то странным делам о наследстве!
Количество вызовов было действительно удивительным, точно так же, как удивительна была и наглость предъявлявших претензии. Словно бы некий тайный ее враг подсказывал исподтишка, что именно теперь наступил самый подходящий момент для расследования некоторых сомнительных прав, которыми пользуется мать императора!
Однако и у себя на виллах Агриппина не знала спокойствия. Возле ее домов постоянно вертелись какие-то чужаки. Наглые прохожие приставали к ее слугам, позволяли себе грубые шутки.
Итак, Агриппина с радостью приняла приглашение приехать в Байи. Она прибыла на небольшом, легком либурнийском корабле. При жизни Клавдия и по приходе к власти Нерона в ее распоряжении имелись великолепные трехрядные суда, но разрешение на пользование ими уже давно отменено. Нерон поджидал мать на берегу. Принял он ее ласково, поддержал под руку, потом крепко обнял. Так как во время причаливания либурнийский корабль из-за странной неловкости команды получил какие-то повреждения, император со всей готовностью предоставил матери другой великолепный корабль, как раз стоявший в заливе.
Агриппина поселилась не в самих Байях, а в Бавлах, на той вилле, которая некогда принадлежала Гортензию, а впоследствии — Антонии и Калигуле. После полудня в ее честь в Байях дан был пир; в роли хозяина выступал Огон. Мать императора прибыла на этот пир в лектике. Пир оказался великолепным, продолжался до полуночи. Нерон был на редкость разговорчив и ласков. Он сыпал шутками, острил, но в разговоре касался и важных дел. Видно было, что он не торопился расстаться с матерью.
Из-за позднего часа Агриппине пришлось возвращаться на предоставленном ей корабле. Проводы были нежными. Нерон проводил мать на самый берег, с любовью смотрел ей в глаза, прижал голову к ее груди. Когда она уже вступила на палубу, он воскликнул:
— Держись молодцом, будь здорова! Я знаю, что живу и правлю только благодаря тебе!
Ночь была тихая, озаренная звездами. Агриппина прилегла на ложе, установленном на борту. У ложа были высокие стенки, они выполняли роль завесы, заслоняющей от назойливых взглядов команды. Команда состояла из совершенно посторонних людей, лишь двое из окружения Агриппины взошли на борт: Ацеррония — она сидела на низком стульчике рядом с ложем, — а также Креперей Галл, тот находился неподалеку от руля. Над той частью палубы, где стояло ложе и находился руль, простирался навес на опорах, защита от дождя и солнечных лучей.
Царила тишина, весла мерно ударяли о воду, корабль стремительно рассекал спокойные воды залива. Ацеррония как раз говорила о том, сколь счастлива и радостна эта минута примирения и взаимопонимания.
Внезапно раздался треск. Навес рухнул. Корабль покачнулся и остановился. Казалось, его борта расступились и все содержимое целиком погружается в бездну. Послышались вопли, крики и ругань. Гребцы метались по палубе и дрались между собой. Часть из них, словно обезумев, пыталась потопить корабль, наклоняя его на один борт. Другие изо всех сил оказывали сопротивление, пытаясь удержать в равновесии поврежденный корабль. Среди общей растерянности раздался пронзительный женский крик:
— Ко мне! Спасите! Я — Агриппина, я мать императора!
К кричащей тотчас подбежали несколько человек с кольями и палками. Женщина начала стонать и хрипеть.
В императорской вилле в ту ночь никто не спал. Вскоре после катастрофы начали поступать первые донесения:
Навес рухнул, но корабль не затонул. Креперей Галл погиб, но лица, находившиеся при ложе, уцелели, так как ею стенки оказали сопротивление тяжести навеса. Убита женщина — это не Агриппина, а Ацеррония. Мать императора спаслась, так как в момент общей суматохи тихо соскользнула в воду и какое-то время плыла, а потом ее подобрали с какой-то лодки.
Вся округа пришла в волнение. Известие о том, что матери императора угрожала опасность, молниеносно разнеслась по всем городкам от Мизен до Путеол. На берегу полно было людей с факелами. Многие отправились на лодках к месту трагедии. Все были убеждены, что катастрофа на корабле — результат роковою стечения обстоятельств, хотя никто не понимал, как это могло произойти. Ведь море было абсолютно спокойно, и здесь нигде не торчат подводные скалы! В народе кружили самые нелепые слухи. Многие уже готовились принести благодарность богам, Агриппине же и ее сыну слали поздравления.
Потрясенный Нерон лихорадочно совещался со своими приближенными. Не могло быть никакого сомнения — Агриппина разгадала все. Она не поверит в несчастный случай. Но даже если бы удалось ее убедить в том, что всему виной — какая-то погрешность в конструкции корабля, то смерть Ацерронии все равно перечеркивает любые объяснения: девушку убили, когда она закричала, что является Агриппиной!
Итак, Агриппине известно, что ее хотели убить коварным путем. Что она теперь предпримет? Прибегнет ли к крайним средствам? Может быть, вызовет и вооружит своих рабов? Может, обратится непосредственно к преторианцам? А может, она уже на пути в Рим и вот-вот предстанет перед сенатом и народом, обвиняя своего сына в самом ужасном из всех злодейств — покушении на жизнь матери? Что предпринять?
Сенека и Бурр сидели молча. Трудно было в этой ситуации дать какой-либо совет. Если не принять меры, власть их воспитанника окажется под угрозой, их же самих ждет смерть. Но ни у того, ни у другого сановника не поворачивался язык подсказать выход. Сенека первый набрался смелости. Глядя на Бурра, спросил:
— Сумеют ли твои солдаты выполнить этот приказ?
Бурр тотчас же ответил отрицательно. Преторианцы преданы всему императорскому дому. Память о Германике, отце Агриппины, все еще жива. Это дело обязан довести до конца Аникет, ибо он виновник всего происшедшего.
