Константин Седых - Отчий край
Отказ в содействии наше правительство как недружелюбный и нелояльный акт рассматривать будет со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Командующий японской экспедиционной армией генерал-лейтенант Оой.
Начальник штаба армии генерал-майор Кабаяси. г. Маньчжурия, 22 ноября 1920 года».
– Выясняйте, выясняйте! Это можно. Этого мы не боимся, – согласился Удалов. – Что вам для этого нужно?
– Беседа с солдатами и офицерами, осмотр вооружения.
– Валяйте, смотрите! Ничего от этого не переменится. Вы и без того знаете, какое у нас оружие, – заключил Удалов и в это время увидел проталкивающегося к нему адъютанта, посланного за очками, которых в корпусе никто не носил. Он так поглядел на адъютанта, что тот немедленно нырнул в толпу и больше не попадался ему на глаза.
Получив разрешение Удалова, полковник поблагодарил и что-то по-своему сказал офицерам. Вынув из полевых сумок блокноты и самопишущие ручки, они рассыпались среди партизан. По-русски они разговаривали гораздо лучше своего полковника, и партизанам, на которых они остановили свой выбор, пришлось отвечать им на сотни самых разнообразных вопросов…
– Ну, Ромка, веди показывай, каких ты баб в плен забрал! – обратился Удалов к Роману. – Где они у тебя обретаются?
– В таможне, товарищ комкор! Больше некуда было их сунуть.
Беженки, поселенные в комнате таможенного досмотра, сидели на своих узлах и чемоданах, переговаривались, втихомолку плакали.
– Здравствуйте, гражданки! – поздоровался Удалов.
– Здравствуйте! – вразброд ответили беженки.
– Это командир Первого Забайкальского партизанского корпуса товарищ Удалов, – представил его беженкам Роман. – Товарищ комкор зашел, чтобы узнать, в чем вы нуждаетесь.
Сказав это. Роман стал искать глазами Ольгу Сергеевну. Она не выходила у него из головы. Увидел ее в самом дальнем углу. Она сидела на чемодане с укутанными одеялом ногами, грустная и ко всему безучастная.
– Просьбы или жалобы, гражданки, имеются? – спросил молодцевато приосанившийся Удалов.
– Жалобы? – горько рассмеялась хорошенькая брюнетка. – Какие же могут быть жалобы в нашем положении? Живы и слава богу… Скажите, вопрос вам задать можно?
– Можно. Задавайте хоть сто вопросов.
– Скажите, что вы намерены с нами делать?
– Как только будет возможность, отправим в Читу.
– Под конвоем, как пленных?
– Нет, просто как беженок. Какие вы к лешему пленные. Вы ведь с нами не воевали. Дадим вам одного-двух сопровождающих и хватит.
– А там что с нами будет?
– Там – вольному воля, красавица. Кто захочет работать – работу дадут, кто замуж пожелает – жениха подыщут, – пошутил радостно возбужденный от присутствия молодых и красивых женщин Удалов.
– Отпустили бы лучше нас за границу, чем такое говорить.
– Ну, нет! Этого мы ни за что не сделаем. Такие симпатичные и пригожие гражданки нам и самим нужны Грех отдавать вас в чужие руки… Ты их, товарищ Улыбин, в обиду не давай. Обеспечь по возможности продуктами и топливом, чтобы они худым нас не поминали.
– Слушаюсь! – козырнул Роман, удивленный словами неулыбчивого, чаще всего сурового комкора.
– Ну, счастливо оставаться, гражданки. Познакомились и ладно. Рад бы с вами подольше потолковать, да некогда, – сказал Удалов и направился к выходу.
На крыльце он весело рассмеялся, хлопнул Романа тяжелой рукой по плечу:
– Молодец, Ромка! Это тебе клад в руки достался. Я, однако, к этой курчавой, пожалуй, подкачусь. Как ты на это смотришь – стоит?
– Стоит-то стоит, да как это сделаешь?
– Это пусть будет уж моя забота. Мне эти курчавые смерть как нравятся. Кто она, по-твоему, цыганка или еврейка?
– Не знаю, – улыбнулся Роман. – Только ты, товарищ комкор, шибко не облизывайся. Если не хочешь разговоров наделать, выбрось этих баб из головы.
– За кого ты меня принимаешь? – проворчал Удалов. – Стану я каких-то разговорчиков бояться. Я в монахи не записывался… Ладно, проваливай! Я тут один похожу да подумаю, как сделать, чтобы все было чинно и благородно.
Оставив Удалова, Роман направился вдоль по перрону, гадая, что может предпринять упрямый, не привыкший ни от чего отступаться комкор.
Неподалеку японский офицер разговаривал с Прокопом Носковым, бывшим мунгаловским поселковым атаманом. Аккуратно одетого и всегда подтянутого Прокопа офицер облюбовал за простодушное выражение на круглом мясистом лице, за пышные фельдфебельские усы.
– Какой вы части? Где стоите? – допытывался дотошный и въедливый японец, казавшийся подростком рядом с рослым Прокопом.
– Партизанской части, известно. Стоим сейчас на разъезде, а где завтра будем, про то вилами на воде писано.
– Вилами? На воде? – удивился японец и тут же спросил: – А кто ваш командир?
– Вот наш командир! – обрадовался Прокоп, увидев Романа. – Ты у него и спроси, господин хороший, кто мы и откуда, где стоим, куда собираемся.
Роман подошел, спросил, в чем дело.
– Я беседую с вашим унтер-офицером, – заносчиво сказал офицер.
– Это не унтер, не солдат, а партизан, как и все мы, – ответил Роман, а потом спросил: – Зачем вы пытаетесь выведать военные секреты? Отвечать он не имеет права.
Ни один мускул не дрогнул на скуластом и желтом лице японца. Он оглядел Романа с ног до головы высокомерным взглядом и, не отвечая на вопрос, спросил:
– Вы офицер?
– Никогда им не был.
– Участвовали в войне с Германией?
– Не довелось. Мой год не призывался.
Неожиданно японец протянул ему руку, представился:
– Член японской наблюдательной комиссии капитан Судзуки. С кем имею честь разговаривать?
– С командиром партизанского полка. Фамилия моя Улыбин, – в свою очередь представился Роман.
– А, Улыбин! Очень приятно. Командир Одиннадцатого полка, да? – рассыпался в притворно радостной улыбке японец и вдруг спросил: – Вы доброволец или мобилизованный?
– У нас мобилизованных нет, у нас все добровольцы.
– Ага, добровольцы! А есть ли среди вас офицеры русской армии?
– Есть, только очень мало. Всего один офицер полком командует.
– Вы имеете в виду сотника Чугуевского, командира Пятого полка? – сразив Романа своей полной осведомленностью, улыбнулся снова Судзуки. – А кто у вас командующий?
– Думаю, это вам и без меня известно, – оборвал его Роман. – Вам уже давно ясно, что мы партизаны. Что же вы одно и то же без конца спрашиваете?
– Хорошо, хорошо… Еще пара вопросов. Вы большевик?
– Нет, я анархист, – соврал Роман.
Судзуки заликовал:
– О! Анархист!.. Это серьезный народ, не правда ли? Черное знамя, бомбы и маузеры, море русской водки, хорошенькие дамы. А самое главное – лозунг: анархия – мать порядка, да? Хорошо, очень хорошо!.. А скажите, пожалуйста, где вы живете? У вас нет ни городов, ни казарм, а войска много.
– Где придется, там и живем, – решив окончательно отвязаться от Судзуки, ответил резко и грубо Роман. – Извините, мне некогда…
Он откозырял японцу и ушел.
Только поздно вечером японская делегация убралась с разъезда, вдоволь поработав, пока было светло, самопишущими ручками. Провожавшему их Удалову полковник Камацабура подарил на память свою фотографию и пригласил в будущем, если представится случай, посетить его в Японии, в родовом поместье.
– Там мы будем пить вино, как друзья, будем вспоминать, как джентльмены, минувшие дни и битвы… Где хорошо узнали друг друга, – закончил он с лицемерной улыбкой.
Проводив японцев, Удалов сказал Роману:
– Ни черта я, брат, с этими бабами не придумал. Негде тут погулять. Придется это дело пока оставить.
Скоротав на разъезде студеную и не очень веселую ночь победы, партизанские полки двинулись назавтра утром ускоренным маршем на север и запад, в жилые места. На разъезде осталась прибывшая под утро пехота с пушками и пулеметами.
Перед выступлением Роман пошел попрощаться с беженками. Сделал он это, чтобы еще раз повидать Ольгу Сергеевну.
Беженки только что встали. Одни умывались и причесывались, другие растапливали плиту. Было их гораздо меньше, чем накануне, не оказалось ни Ольги Сергеевны, ни курчавой брюнетки Розы.
– Доброе утро! – приветствовал их Роман. – Вот зашел попрощаться, уходим мы с разъезда. А вас будто меньше стало? Где же остальные?
– Как, вы ничего не знаете? – удивилась женщина, рассказавшая ему, кто такая Ольга Сергеевна. – Под утро к нам пришли, разбудили всех и начали проверять документы. Потом одних оставили, других угнали. По-видимому, тех, кто показался наиболее подозрительным, решили отправить на запад в первую очередь. Перхурову, знаете ли, самой первой от нас отделили…
Сразу беженки перестали интересовать Романа. В своем сердце вдруг он ощутил какую-то странную пустоту и скуку. Ради приличия он с минуту поговорил с женщинами, все время размышляя над тем, кто это и зачем куда-то погнал наиболее молодых и красивых беженок. Решил, что сделали это сотрудники Особого отдела корпуса.
