Конн Иггульден - Война роз. Буревестник
– Наместник в Ирландии, представитель короля? Какая разница, когда все вокруг идет прахом. Вам так не кажется, Уильям? Хотелось бы, конечно, отправиться куда-нибудь в более теплые края, но у меня там как раз небольшое имение. Да, мне это вполне подходит.
Он поднялся, сунул свиток за пазуху туники и протянул Саффолку руку.
– Я слышал, в Мэне идут сражения, Уильям. Вы увидите, насколько полезен Дженкинс. Он платит деньги своим осведомителям, чтобы я был в курсе событий. Я скажу ему, что теперь вы его новый шеф. Итак, мой сердечный привет вашей супруге. Желаю удачи.
Уильям медленно встал со стула, протянул руку в ответ и ощутил крепкое пожатие сухой ладони Йорка, дивясь столь быстрым переменам в его настроении.
– Мой сердечный привет герцогине Сесилии, Ричард. Насколько мне известно, она беременна?
Ричард улыбнулся.
– Должна разрешиться со дня на день. Она пристрастилась сосать кусочки угля – странно, не правда ли? Может быть, ребенок появится на свет посреди Ла-Манша, когда мы отплывем в Англию. А может быть, в Ирландском море, кто знает? Соль и сажа смешаются в его жилах с кровью Плантагенетов. Это был бы хороший знак, Уильям. Дай бог, чтобы выжили и мать, и дитя.
Уильям склонил голову и быстро произнес молитву. Неожиданно Йорк хлопнул его по плечу.
– Вам нужно приниматься за работу, Уильям. В моем распоряжении всегда находился корабль с командой, готовый в любую минуту принять на борт командующего гарнизоном Кале. Надеюсь, вы не будете возражать против того, чтобы я отправил жену домой?
Он вопросительно посмотрел на собеседника, и Уильям де ла Поль кивнул головой в знак согласия.
– Разумеется. Не буду больше отнимать у вас время.
Йорк направился к лестнице, ведущей вниз, и Уильям остался в башне наедине с плеском волн и криками чаек.
Задыхаясь, барон Хайбери из последних сил тянул на себя поводья. Каждый вдох вызывал у него боль. Холод обжигал легкие, и казалось, будто они кровоточат. Его бледное лицо было испещрено капельками грязи, вылетавшими из-под конских копыт. Он остановился посреди зеленого поля, засеянного какими-то колосьями. Его люди сгибались в седлах под порывами ветра. Барон видел, что они изнурены и перепачканы не меньше его, а их лошади пребывают в еще худшем состоянии. Он провел по губам сухим языком. Их фляги были пусты. Этим утром они дважды переправлялись через реку, но не осмелились остановиться, чтобы набрать воды. Французы преследовали их по пятам, и попытка утолить жажду могла бы обойтись им слишком дорого.
Хайбери с горечью отметил, как мало людей у него осталось. Прошлой зимой он привел с собой в Мэн сорок всадников – лучших из тех, что сохранили верность его семье. Теперь же за ним следовали всего шестнадцать из них, а все остальные гнили на полях Франции. Еще сегодня утром у него оставалось двадцать человек, но четверо были ранены, и вскоре после того, как прозвучали французские рожки, они погибли.
Подумав об этом, Хайбери со стоном слез с лошади. Пережидая, пока ноги не отпустит судорога, он некоторое время стоял, прижавшись лбом к седлу, потом быстро обошел своего бурого мерина и провел руками по его передним ногам, проверяя температуру. Суставы распухли, и это было очень плохо. Мерин уткнулся носом ему в плечо, и он пожалел, что у него нет яблока или какого-нибудь другого лакомства. Вскочив в седло, Хайбери извлек из глубин своей черной бороды жирную вошь и перекусил ее пополам.
– Ладно, ребята, – сказал он. – Думаю, все кончено. Мы пустили им кровь и потеряли при этом прекрасных парней.
Воины внимательно слушали, понимая, что их жизнь зависит от того, считает ли барон, что честь его семьи соблюдена, или нет. Они видели, какие огромные силы вторглись в Мэн за предыдущие несколько дней. Казалось, французский король привел сюда всех своих крестьян, рыцарей и лордов, поскольку первоначальная численность его армии возросла многократно.
– Кто-нибудь видел Вудчерча? Или этого фата Стрэйнджа? Никто?
Хайбери яростно почесал бороду. Этим утром они проскакали много миль, пытаясь оторваться от французов. Он даже не знал, жив ли Вудчерч. Ему претило уехать, не выяснив этого. Его честь требовала от него вернуться, хотя бы для того, чтобы попрощаться с соратником. Вудчерч далеко не дурак, твердил он себе. Если остался в живых, то наверняка пробился на север, хотя сейчас города и веси Мэна и наводнены французскими войсками.
Хайбери устало улыбнулся при мысли о том, что он с лихвой отомстил за смерть своего племянника. Он не подчинился приказу лорда Йорка идти на юг, в глубь Мэна, и предчувствовал, что ему придется ответить за это. Тем не менее французскому королю пришлось спасаться бегством от английских лучников и всадников. На его глазах они истребили сотни врагов, и на личном счету барона значилось шесть рыцарей. Может быть, цифра выглядела не очень впечатляющей, но все-таки это было лучше, чем отсиживаться в Кале, когда вокруг рушится мир.
– Мы находимся в тридцати милях от границы с Нормандией, возможно, чуть ближе. Наши лошади совершенно выдохлись, и если вы чувствуете то же, что и я, то прямо сейчас ляжете на землю и умрете.
На лицах воинов заиграла ухмылка.
– В четырех милях к востоку отсюда проходит хорошая дорога, и если мы прорвемся к ней, путь на север нам будет открыт.
Неожиданно неподалеку раздались звуки рожка. Хайбери вполголоса выругался. Из-за ближайшей живой изгороди ему ничего не было видно, поэтому он вытащил ноги из стремян и встал коленями на седло, слыша, как хрустят коленные и бедренные суставы. Звуки рожка послышались вновь, уже ближе. Хайбери увидел восемьдесят или девяносто всадников, которые ехали по тропе, пролегавшей по склону ближайшего холма. Голова колонны уже спустилась вниз и ступила на вспаханное поле, оставляя в сырой земле четкие следы копыт и направляясь в их сторону.
– Черт возьми, они заметили нас, – произнес он в отчаянии. – Вперед, ребята, и да поможет нам Бог.
Томас Вудчерч вжимался в землю. Он положил ладонь на руку Рована, призывая его лежать тихо и одновременно успокаивая себя.
– А теперь давай, – сказал он.
Пошатываясь, они с трудом выбрались из канавы и быстро пересекли дорогу. Томас на бегу бросил взгляд в обоих направлениях, и они залегли в канаве на противоположной стороне. Затаив дыхание, они лежали в ожидании криков французских всадников или звуков рожка. Стояла тишина. Через несколько секунд послышалось тяжелое дыхание Томаса.
– Помоги мне встать, Рован.
Он поднялся на ноги с помощью сына, и они, стараясь оторваться от преследователей, побрели через лес на север, ориентируясь по солнцу. Его брюки пропитались кровью, сочившейся из раны на боку, которая постоянно давала о себе знать тупой болью. В его воротник была воткнута иголка с ниткой. Если бы он был один, то забрался бы в глубь зарослей папоротника и расставил бы несколько силков на кроликов. При этой мысли его желудок заурчал от голода, но ему нужно было думать о Роване, и он продолжил путь.
Они достигли вспаханного поля и принялись всматриваться в открывшееся перед ними обширное пространство. Томас различил вдали фигуры всадников, которые, к счастью, направлялись в сторону от них.
– Выждем немного, Рован.
Сын кивнул ему в ответ. Его глаза были красными и опухшими. После вчерашнего нападения на французов они провели бессонную ночь. Многочисленные копейщики атаковали лучников. Десятки французов погибли, но, похоже, их лорды причинили им даже больший ущерб, чем англичане. Будь у них еще стрелы, думал Томас, они не позволили бы им пройти дальше, но при пустых колчанах луки представляли собой лишь безобидные палки.
Они рассеялись, разбежались по полям и фермам, хорошо известным Томасу. Ему самому пришлось проходить через свои земли, по западному полю, и это послужило причиной боли совсем иного рода, нежели физическая. Французы сожгли его дом, скорее всего, просто ради развлечения, из страсти к разрушению. Смрад пожарища преследовал его на протяжении нескольких миль.
Томас лежал на спине и смотрел на проплывавшие по небу серые облака. Рован сидел, пригнувшись к земле, и всматривался в даль, стараясь не пропустить появление врагов. Они оба видели, как погиб барон Стрэйндж, хотя ни один из них не проронил по этому поводу ни слова. Томас был вынужден признать, что тот принял достойную смерть, сражаясь до конца и пав под ударами французских топоров. У Томаса чесались руки, но стрелы у него давно вышли, и ему пришлось бежать, пока французы отрезали барону голову.
– Ты можешь зашить мне рану? – спросил он, не глядя на сына. – На правом боку, ближе к спине. Я сам до нее не достану. У меня есть иголка в воротнике.
Руки и ноги Томаса словно налились свинцом, и его единственным желанием было лежать там, где он лежал, и спать. Он чувствовал, как Рован потянул ворот его рубашки и вынул из него драгоценный кусочек стали с вдетой в него ниткой.
