Вячеслав Перевощиков - Воевода
Спина его горела, как будто угли по ней разложили, но только не это его беспокоило, а мысль одна о том, чтобы никто из этих нелюдей от суда его не ушел. И такая жажда мести все его сердце заполонила, что и скорби по погибшим в нем почти не осталось, а только огонь один жег его изнутри.
Тихо князь встал на ноги, тише дождя прошел мимо изувеченных тел детей своих и жены. Ничто в нем не дрогнуло, ибо умер он уже как человек, и только месть, страшная месть, все еще заставляла его двигаться. Словно тень, он дошел до шатров, где спали воины Тьмы. Одним движением вырвал клинок из рук часового и убил его, проткнув ненавистное горло. Как он это сделал, он и сам не понял, ибо рука его стала подобна молнии, так стремительно она двигалась. Тут он откинул полог шатра и влетел туда, словно порыв ветра. Двигаясь быстрее молнии, он изрубил в куски всех, кто там был, но и его несколько раз пронзили вражеские клинки, потому что на нем уже не было доспехов. Только от этих смертельных ран он не умер и даже не ощутил их, ибо небесный огонь, вошедший в него, дал ему на время бессмертие, чтобы покарать врагов его.
Князь вышел из шатра и осмотрелся. Ночь была непроглядная, и невидимые дождевые капли, расставшись где-то высоко-высоко с куполом небесной Тьмы, с легким звоном протыкали насквозь завесу из водяных брызг, окутавшую землю, и мерно шлепались вокруг в раскисшую от воды почву, словно ничего и не случилось, и весь мир, казалось, продолжал спать под вкрадчивый баюкающий шепот дождя, как и прежде.
Месть была еще не закончена. В отблесках молний он увидел, что недалеко стоит другой шатер, богато украшенный, у входа в который в землю воткнуто длинное копье с развевающимся по ветру пышным бунчуком.
Конечно это был шатер вождя воинов Тьмы, и в этом не было никакого сомненья, но князь не спешил войти туда, хотя перед его глазами, как кровавый мираж, стояла одна и та же картина, где он убивал своего мучителя. Он карал его так, чтобы это мерзкое существо изведало хотя бы малую толику страданий загубленных им людей, страданий самого Доброго Князя. Зачем ему, Светомиру, прозванному Добрым, нужны были муки этой Твари, князь и сам толком не знал. Для него раньше были непереносимы страдания любого живого существа, но теперь он страстно хотел истязать и мучить. И это ему больше не казалось чем-то ужасным, а даже наоборот: именно этого требовала его душа, и что самое ужасное – он понимал, что теперь только это и может доставить ему наслаждение.
Месть жгла огнем его сердце, кровь стучала в висках, и кровавый туман стоял перед глазами, но ум его, словно внимая гласу богов, работал четко и безошибочно, ибо он был один против многих врагов, а дарованное ему бессмертие Небесного Огня не могло вернуть отрубленной руки или головы. Но Светомира теперь совсем не волновала его собственная жизнь. Жизнь, как таковая, ему больше не была нужна. Она уже сгорела вся в огне адских мук, когда на его глазах погибли дорогие ему люди. Его больше не было, и все же он не мог умереть просто так, не мог умереть, прежде чем заслуженная кара не падет на головы воинов Тьмы, и в первую очередь на предводителя этих нелюдей.
Стремительные шаги почти мгновенно перенесли князя к шатру вождя воинов Тьмы. Он ворвался туда, несмотря на вонзившиеся в его грудь десятки копий, и изрубил всех воинов Тьмы. В живых остался только их вождь.
Князь наступил ему на горло и медленно проговорил, равнодушно глядя в сторону:
– А с тобой разговор будет особый, длинный-предлинный.
Пинком он перевернул ненавистное тело и связал вождю руки и ноги. Воздух, пропитанный запахом крови, казался густым и липким, и Светомир, оставив связанного вождя, вышел из шатра. Дождь уже утих, и робкое утро желто-серым перышком летело меж темно-лиловых рядов еще хранящих влагу туч. Недалеко мокрая земля чмокнула под ногой человека, и князь, насторожившись, различил сгорбленную робкую тень.
– Иди сюда! – окликнул он неизвестного, не узнавая собственного голоса.
Тень зашлепала по мокрой траве, и вскоре перед ним стоял, втянув голову в плечи, единственный уцелевший слуга, тот самый, который согласился стать предателем. Князь поднял меч, но человек покорно не двигался, только отвернул голову, словно специально подставляя обнаженную белую шею.
– Я вижу, ты смерти совсем не боишься? – равнодушно спросил Светомир. – Что ж тогда предал?
– Жить очень хотелось, – вздохнул человек.
– А теперь что, не хочется?
– Теперь нет, – устало ответил слуга, – только вот и силы нет себя жизни лишить; рука не поднимается. А от твоего меча, князь, даже очень приятно смертушку принять. За честь почту. Для того и пришел.
Светомиру показалась в голосе насмешка, и он, дернув за ворот говорившего, приблизил к себе серое лицо с пустыми измученными глазами.
– Я двоих тут ночью прирезал, что до ветру ходили, – в ответ обреченно вздохнула тень, – теперь и помереть можно. Жизнь-то не зря вымолил!
– Мне бы тоже помереть хотелось, – простонал князь, – да боги не дают.
Слуга вдруг почувствовал, что рука, задержавшаяся на его плече, стала давить с невыносимой холодной тяжестью ледяной глыбы. Он испуганно глянул князю в лицо и увидел закатившиеся белки глаз. Поняв все, мгновенно подхватил почти безжизненное тело и потащил князя в сторону.
– Главаря ихнего не упусти, – прошипели сжатые судорогой губы, – казнить его завтра буду!
Светомир больше ничего не слышал и не чувствовал. Он завершил свою месть, и бессмертие Небесного Огня утратило свою силу. Князь уходил в мир иной вслед за любимыми им людьми, и земной мир был ему больше не нужен. Он не знал, что слуга собрал всех волхвов, чтоб вернуть его к жизни. Он не слышал слов, которые говорили над ним служители Светлых Богов, пытаясь вернуть его измученную душу в покалеченное настрадавшееся тело, не знал, в каком он мире сейчас и в какой мир прибудет после. Он не ведал, что, когда отчаяние охватило знатоков древней мудрости и волхвы бессильно опустили свои руки, лишь один из них услышал, как небо шепнуло ему заветные слова Возвращения Жизни. Его телу уже было безразлично, что его несут к священному дубу, на котором жертвенной кровью чертят знаки рун, что его самого поливают дымящейся жертвенной кровью и прижимают к теплой шершавой коре с кровавыми рунами. Ему нет никакого дела до того, что его руки привязаны к могучим ветвям, растущим на полудень и полуночь, и в одну ладонь вложен меч, клинком вверх, а в другую – клинком вниз, так что стал он похож на полусвастику, половинку солнечного креста – символа вечного движения и рождения жизни, символа счастья и победы силы Света над силой Тьмы.
Лишь когда оранжевое солнце стало краснеть, и его лучи стали похожими на льющуюся кровь, Светомир услышал слова, словно идущие из глубокого колодца:
– Вот, подожди немного, живительный свет закатного солнца вернет его в мир Яви.
Он очнулся от сладковатой терпкости запаха бархатисто-теплой коры, спокойного и родного, как запах светлицы, в которой жила его мать. Муравьи деловито брели по его щекам, плечам и неподвижной груди, и со стороны казалось, что эти крохотные созданья по крупицам вносят в его израненное тело жизнь, собирая ее невидимые капли со ствола могучего древа.
– О, Сварга, Священная Сварга, не мани недошедшего путника, отпусти его на земные луга, на черный дуб, под зеленый лист да под птичий свист. Дай очам его свет, дай ногам его след, а в руки дело да тепло в тело. Не дай его жизнь обронить, довяжи судьбы его нить, чтобы крепко держал он меч, чтоб к богам текла его речь... – донеслось до его ушей горячее бормотанье волхва[40].
Зрение вернулось вместе с ощущением того, что голова его запрокинута, потому что увидел кряжистые ветки с морщинистой корой и прихотливый узор листьев, вплетенный в паутину тонких нежно-золотистых веточек. Туман еще застилал его очи, но он уже понял, что живет, и грудь его хочет вдохнуть струящийся мимо его почерневших губ золотисто-розовый свет разогретого заходящим солнцем вечернего воздуха.
Слуга увидел, что глаза его открылись, и, подивившись их странному блеску, осторожно приложил ухо к его груди, пытаясь услышать ожившее сердце, но тщетно; слух ничего не смог уловить, и он удивленно оглянулся на волхва.
– Сейчас кровь в нем движется силой солнечного креста, дух которого начинает священное вращение в лучах умирающего солнца, вбирая в себя дыхание небесного света, – прошептал волхв. – Волшебная сила наполнит его тело, заменив собой уснувшее сердце.
– Это что же, – изумился слуга, – ему и сердце теперь не нужно будет?
– Совсем без сердца он долго не проживет, – устало вздохнул мудрец, – ибо в нем сходятся потоки внутренних сил, но жизнь его теперь напрямую от сердца не зависит. Оно может лишь изредка трепыхаться, и этого будет достаточно, чтобы он жил. Теперь его тело будет наполнять более дух, чем живая кровь.
