Пропажа государственной важности - Алекс Монт

народу разного видимо-невидимо ожидалось, — неторопливо восстанавливая в памяти события того дня, швейцар морщил покатый лоб. — Как под утро гости разъехались, я двери в подъезд на ключ запер и к себе в комнатку почивать ушед. Опосля меня посыльные звонком разбудили, я их пропустил, да чай пошел пить, а двери вдругорядь запирать не стал. Пью чай, да вдруг слышу — опять звонят. Ну, думаю, что за народ, двери-то не заперты! Я в вестибюль, а за дверьми тайный советник Гумберт, весь такой осерчавший, налитыми кровью глазами на меня зыркает. Я двери-то ему отворил, а он на меня напустился, где тебя, мол, черти носят. Я ему показываю, что дверь-то отперта, а он слушать не стал, рукой махнул и по лестнице наверх заторопился. Я еще учудился, отчего его в такую рань нелегкая принесла? Обыкновенно, он в девять, а то и позжее приходит, а тут, на тебе, аж в осьмом часу пожаловал.

— Премного тебе благодарен, — разом повеселев, Чаров протянул целковый наблюдательному всезнайке и вышел на площадь.

Темнело. В окнах кабинета министра горел приглушенный свет и сквозь полузадернутую портьеру ему почудился силуэт вице-канцлера.

Глава 33. Влюбленная горничная

В тот самый час, когда он беседовал со швейцаром, Горчаков позвал к себе Гумберта.

— Пятница уж на исходе, а наш друг до сей поры пребывает в бесплодных розысках, — кинул безмерно усталый взгляд на тайного советника князь.

— Однако ж остаются суббота и воскресенье, ваше высокопревосходительство, — переступая с ноги на ногу, робко заметил ему Гумберт.

— Завтра ровно в час пополудни у меня всеподданнейший доклад в Царском селе, а с рассветом понедельника императорский поезд отбывает с тамошнего вокзала в Париж. Это последняя возможность уведомить государя о пропаже пакета и представить ему на подпись дубликаты. Кстати, есть ли известия от Стекля?

— Нарочный сегодня привез от него записку, в коей посланник сообщает, что здоровье его идет на поправку, и он предполагает отправиться в Европу в начале будущей недели, — с искательным выражением лица склонил на бок голову тайный советник.

— Не удивлюсь, если он едет в свитском поезде государя. В Париже возьмет экспресс до Гавра, а там пересядет на пароход до Нью-Йорка. Полагаю, недели через три окажется в Вашингтоне.

— Кто бы мог подумать еще лет двадцать назад о подобной скорости перемещений! — театрально всплеснул руками кузнеца Гумберт.

— Британские пароходы в состоянии покрыть расстояние от Ливерпуля до Нью-Йорка за две недели, дражайший Андрей Федорович. Однако ж вернемся к нашим делам. Пусть старина Леонтьев займется списками договора и тайной морской конвенции. Рука должна быть одна, мы не будем привлекать для этой работы каллиграфа из департамента Стремоухова. Прошение об отставке я уж сам напишу, — Горчаков грустно улыбнулся.

— Всерьез предполагаете подать в отставку?! — всполошился Гумберт.

— А как вы думаете? Инако и быть не может! Из моего кабинета похищен пакет государя, содержащий конфиденциальные сведения. Возможно, и даже наверняка, они в руках недругов России. Как верный слуга его величества и человек чести, я не считаю себя вправе оставаться далее на посту министра, — с чувством неприкрытой горечи проронил князь.

— Без вас министерство… — завел старую песню Гумберт.

— Довольно об том, мое решение непреклонно, — вице-канцлер с досадой оборвал его, и искорки подспудного торжества на долю секунды заметались в глазах тайного советника.

— Прикажете получить бумаги для Леонтьева? — прокашлявшись, глухим голосом спросил он.

— Отдайте ему мои экземпляры. Вот список договора по Аляске, а вот и копия конвенции, — выдвинув ящик письменного стола, Горчаков протянул, перевязанные тесьмой, плотно исписанные листы. — Попросите его поторопиться. Завтра утром списки должны быть изготовлены. В полдень я намерен отбыть в Царское.

Чарову на счастье, посещавший покойную горничную лекарь дежурил в больнице и после настойчивых расспросов в приемном покое и сверке журнала срочных вызовов, его проводили к нему.

— Скончалась от скоротечного отека легких, — почти сразу вспомнил о ком идет речь врач.

— Ее терзал кашель?

— Она хрипела, поскольку задыхалась. Когда я посещал ее, она мучилась тяжкой одышкой. Надежды на благополучный исход уже не оставалось.

— Могло ли послужить отравление причиной столь странной и внезапной смерти?

— Если б она отошла в мир иной у нас в клинике, было бы сделано вскрытие, а так, в гроб опустили, да и похоронили, — удовлетворил его любопытство пожилой сухопарый доктор и, сославшись на необходимость осмотра вновь привезенного больного, оставил Сергея в большой задумчивости.

Чаров хотел было вернуться в Главный штаб и побеседовать с Авдотьей, в одночасье сделавшуюся мадемуазель Базилёфф, но сверившись с брегетом, раздумал. «Подожду до утра», — определился он и поехал прямиком на Галерную. На Адмиралтейской набережной ему повстречалась мчавшаяся быстрее ветра бричка англичанина, а вслед за ней пролетка Ермилова. «Сам Бог наставляет меня навестить горничную». Швейцар уже запер дверь, и ему пришлось позвонить.

— Прости великодушно, но мне надо говорить с Авдотьей по неотложному делу. Как думаешь, она почивает?

— Затруднительно сказать наверняка, барин, — позевывая, он огладил свою бороду. — Буде пожелаете, могу сопроводить вас в ее комнату, — памятуя щедрое вознаграждение, предложил Чарову швейцар.

Авдотья не спала и, услышав знакомый голос, пропустила к себе его. От Сергея не укрылось ее смущенное обидой лицо и кавардак в жилище. Платья ее были вытащены из шкапа и кое-как разложены на столе, а также кипой лежали на большой, притулившейся возле дальней стены кровати. Обувь была выставлена на полу за дверью, заполонив собой угол комнаты.

— Вижу, переезжать собрались? — оглядев царящий в комнате беспорядок, полюбопытствовал он.

— Ухожу я отсюда, Сергей Павлович. Мочи моей нет в этих стенах более оставаться, — затаенную обиду запечатлел взгляд Авдотьи.

— Неужели князь Горчаков с вами дурно обошелся? — не поверил он собственным словам.

— Его сиятельство неизменно приветлив и добросердечен ко мне, зато его племянница, госпожа Акинфиева, меня крепко невзлюбила, как вчера в театре повстречала, — остро наточенным ножом рассекал воздух ее звонкий и чистый голос.

— И что виной тому сталось?

— Вот эти серьги, кои намедни мне преподнес господин Кавендиш, — подбежав к столу, она открыла видимую ей одной, закиданную гардеробом, шкатулку и извлекла из нее столь знакомые ему вещицы.

— Госпожа Акинфиева, верно, позавидовала вам. Вы находились в ложе английского посла и были окружены блестящими кавалерами. Обычные капризы уязвленного женского самолюбия, — как мог, пытался он успокоить ее.

— Слышали бы вы, какой безобразный скандал она устроила поутру его сиятельству. Я сгорала от стыда, невольно слыша доносившуюся с лестницы брань. Ноги моей здесь не будет! — решительный блеск загорелся в глазах девушки.

— Однако ж не стоит торопиться. Через неделю-другую, она остынет и забудет про вас.

— Будет только хуже! Князь днями отбывает с государем в Париж на Выставку. Представляете, что меня ждет в его отсутствие!