"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

Федор сидел между постелями детей и рассказывал сказку. Марфа, утомившись, заснула быстро, а Петя, внимательно слушая про Ивана-царевича, вдруг сказал:

— Дяденька Федор Васильевич, а можно я у вас останусь? Я хороший мальчик, баловаться не буду, буду послушным.

При свече Федор увидел устремленные на него, наполненные слезами, глаза ребенка, и, вздохнув, обнял его.

— Нельзя, Петенька, нельзя, милый мой. Если узнают про тебя, то всем нам смерти не миновать. Но ты к хорошим людям поедешь, хоша и далеко они живут.

— И вас я больше не увижу? — спросил Петя, вытирая слезы.

— Кто ж знает, — Федор поцеловал мальчика в лоб. — На все Божья воля, Петенька, может, и свидимся еще. Ты спи, милый, устал же ты, наверное.

— А можно я ножик, что мне Степа подарил, рядом положу? — спросил мальчик. — Если ночью кто придет, я его ножиком и ударю.

— Не придет никто, — Федор улыбнулся. — Ты спи спокойно, Петруша.

Но, выходя из детской светелки, он заметил, что даже в полусне мальчик сжимает рукоятку ножа.

Федосья дремала, чуть постанывая во сне. Федор, уже лежа рядом с ней, обнял жену и тихо сказал: «Ну, понимаю я — враг, в сражении, я сам на поле боя убивал, и не раз, но вот так — чтобы дитя невинное мучить, — никогда я этого ему не прощу».

Феодосия повернулась к нему, и так же тихо ответила: «Бог ему этого не оставит, Федор.

Накажет его Господь стократ за все прегрешения его».

Царь приехал в Разбойный приказ глубокой ночью, тайно.

— Не сводил ты еще Башкина с Воронцовым-то? — спросил он окольничего, просматривая записи допросов, приведенные в порядок Федором. «Толково, — протянул Иван Васильевич.

«Все же великое дело — грамота, Алексей Данилович, ты бы вот тоже — пошел бы да поучился».

— Поздновато уже, государь, — заискивающе улыбнулся Басманов. «Чай, не мальчик. Вона, сын мой пусть за меня отдувается. Я думал завтра их свести, с боярином-то, чай, незнамо как дело это еще обернется».

— Что это за шум у тебя? — склонил голову царь, прислушиваясь к звукам, которые доносились из подвала.

— Дочка у Прасковьи преставилась-то, так она, государь, мнится мне, умом помутилась — все поет и поет, не останавливается, — объяснил Басманов.

— Ну и заткни ее, — взорвался царь. «Мне тебя учить, что ли?»

— Конечно, батюшка, — захлопотал Басманов. «Беспременно сделаю».

— Веди их сюда, — раздраженно сказал Иван Васильевич. «Не буду я тут полночи сидеть заради псов этих».

Федор проснулся от шума в детской светелке. Взяв свечу, он тихонько открыл дверь, и увидел, что дети и коты — все четверо вместе, спят вповалку друг на друге в одной кровати.

— Батюшка, — подняла голову Марфа. «Петенька проснулся, плакал, маменьку звал. Это ничего, что котики с нами?»

— Ничего, доченька, — Федор опустился на колени и поцеловал девочку в лоб.

Она отчаянно, сильно обняла его за шею.

— Батюшка, — едва слышно проговорила Марфа. «А пусть Петруша с нами останется и будет мне братиком? Можно? Он хороший, мы с ним дружим».

— Нельзя, милая, — твердо ответил Федор. «Ты же знаешь, что с Петиными родителями стало?»

— В остроге они сидят, — широко открыв глаза, шепотом сказала Марфа.

— Так вот, — Федор вздохнул. «Коли Петенька с нами будет жить, и нам, то же самое грозит».

— А что, — заинтересованно спросила дочь, — разве ж можно деток в острог сажать? Они ж маленькие».

Федор поцеловал дочь.

— Поэтому Петруша и уедет. Ты спи с Богом, милая.

— Батюшка, а Петя далеко будет жить? — несмело поинтересовалась Марфа.

— Не знаю, — Федор поднялся с пола. «Но, должно быть, далеко».

— Жаль, — дочь забилась под одеяло и прижала к себе сонных котов. «Хотела б я с ним свидеться».

— Может, и свидитесь когда-нибудь. Спи, доченька, — Федор потушил свечу.

Степан посмотрел на отца, которого ввели в комнату и ужаснулся — видно было, что его били — долго и жестоко. Михайло еле стоял на ногах, и, только подняв голову, завидев сына, он попытался улыбнуться — еле зажившие губы треснули, и с них закапала кровь.

— Рассказали нам про твоего сына много интересного, боярин — остановился Басманов перед Воронцовым. «Не верю я, что не знал ты, будто Степан в ересь опасную впал и преступникам из-под стражи помогает бежать?»

— Не знал я ничего, — хмуро ответил Воронцов. «Я ж говорил тебе уже и еще раз скажу — не знал! Даже если ты мне все оставшиеся зубы выбьешь, все одно мой ответ не изменится».

— Не изменится, — задумчиво проговорил царь, что стоял, повернувшись спиной к Воронцовым. «А скажи мне, Михайло Степанович, сынок твой младший, Петя, где он?»

— Не знаю, — растерянно ответил стольник. «Как увозили меня с Рождественки, он там был».

— А сейчас нет, вот какая незадача, — прищелкнул языком царь. «Как сквозь землю провалился Петенька. Жена твоя, Прасковья, говорит — убежал мол, один куда-то».

— Как же это, государь, — шагнул вперед Михайло. «Как же мальчик шестилетний один на Москве будет? Надо ж искать его!»

— Затрепыхался, — рассмеялся Иван Васильевич. «А не сам ли ты, Михайло Степанович, переправил куда сына? К сродственникам, али в вотчины? Не помнишь?

— Да на что тебе дитя-то сдалось? — громким голосом вмешался Степан. «Или ты заместо татар со своим народом воевать хочешь?»

— Ты, Степа, глаза уже лишился, — царь подошел к нему совсем близко, так, что юноша чувствовал его горячее, звериное дыхание, — велеть Алексею Даниловичу, чтобы он тебе язык укоротил? Он может. Не сейчас, конечно — сначала ты ему все расскажешь — и про монаха Феодосия, и про то, кому ты его в Твери передал и куда его повезли далее».

— Не расскажу, — коротко ответил Степан. «Хоша ты меня на кол сажай»

— На кол ты у меня, Степа, сам запросишься, — ласково ответил царь. «Ты погоди, мы ж еще только начали».

— Как начали, так и закончим, — обрубил Степан.

— Предерзкие нынче отроки-то пошли, — обернулся царь к Басманову. «Ты, Степа, не торопись — ты ж еще смерть-то можешь миновать».

— Это как это? — хмуро спросил юноша.

— А просто, — царь все еще стоял совсем близко. «Вот батюшка твой родной перед тобой стоит — возьми в руки нож, да и пересеки ему горло. И сразу мы тебя отпустим.

Даже про монаха пытать не будем — Бог с ним, мало ли холопов кажный день в Литву али Ливонию бегает! — царь махнул рукой и продолжил.

— А мы с Алексеем Даниловичем тайну твою хранить будем. Перережешь отцу горло — и гуляй на все четыре стороны.

Парень ты молодой, семья у вас богатая, отбирать я у тебя ничего не буду — своего достает, а что глаза у тебя нет — так это не страшно, главное — что голова есть на плечах. Ну, так что, давать тебе нож, Степан?

Юноша посмотрел на отца, стоящего с прямой, не сгорбленной спиной, и увидел, как Михайло улыбается.

— Ежели ты мне, государь, нож дашь, — ответил Степан, — то первый же удар сам же и получишь. А потом будь что будет.

После трапезы Феодосия посмотрела на детей и сказала:

— А ну-ка, давайте на конях прокатимся! А то, сидя в усадьбе и закиснуть немудрено! Петя, ты как, сам ездишь?

— Конечно, — ответил мальчик. «Уж с год как на коне сижу»

— А мне батюшка и матушка пока не разрешают, — погрустнела Марфа. «Только если впереди них».

— Это потому что ты маленькая! — Петя высунул язык. «А я большой, что, съела!»

— Ах, ты! — задохнулась от обиды Марфа. «Вот не дам я тебе Черныша, раз ты обзываешься!»

— Жадина! — крикнул ей Петя.

Марфа бросила в него деревянной солонкой, — не попала, — и, сжав губы, слезла со стула.

— Вот сейчас я тебе покажу-то, — сказала она угрожающе, сжав кулачки. «Проси прощения, а не то…»

— Не догонишь, не догонишь! — рассмеялся Петя и выбежал из трапезной.

Марфа поспешила за ним.

— Федосья, — раздался снаружи голос мужа, — чего это с детьми приключилось?».

Она вышла на крыльцо и усмехнулась — Петя взобрался на забор, а Марфа снизу кидала в него грязью.