Людо Экхаут - Молчать нельзя
Стефан посмотрел на неприглядную дверь. В его кармане лежала справка из тайной полиции. Он мог сунуть ее в презрительные морды сидевших в первом зале немцев и заставить их поволноваться, накричав на них за непочтительность. Но он сдержался от искушения и вошел в маленькую комнату, где было его место, рядом с людьми «низшей расы».
Несмотря на теплую погоду, здесь было холодновато. За столом сидели трое мужчин, жевали черствый хлеб и запивали его жидким военным пивом.
Вошла одна из буфетчиц и недовольным тоном спросила:
— Тебе чего?
— Водки и хорошую закуску, — ответил Стефан.
— Ты можешь заказать только пиво, — сердито сказала она.
— Но в том зале…
— Там для господ! — резко оборвала его буфетчица.
Хорошо! — произнес Стефан, вынул бумажник и, положив свою справку на стол, добавил: — Мы это учтем!
— Тайная полиция, — побледнев, прошептала буфетчица. Она сразу перешла на немецкий и начала оправдываться: — Я не знала…
— Заткнись! — прикрикнул Стефан. — Я возьму тебя на заметку. Фамилия?
— Малгорзата Маченас, — пробормотала она. — Вышло недоразумение. Пройдите в зал для господ. Здесь вам будет неудобно с этими выродками.
— Я останусь здесь, — заорал Стефан. — Принеси мне…
Он взглянул на «выродков», которые, услышав страшные слова «тайная полиция», поднялись из-за стола и испуганно попятились к двери.
— Ладно, ничего не надо, — передумал Стефан. — Скажи только, где находится улица…
— Пойдемте в тот зал, — упрашивала буфетчица. — У нас есть русская икра. А наверху четыре русские девушки. Старшей только что исполнилось восемнадцать. Мы вынуждены запирать их. Они здесь не по своей воле, сами понимаете. Если хотите, за пять марок…
— Где находится улица Оболенска? — перебил ее Стефан.
— Если вы не хотите русских, то я не против…
— Улица Оболенска? — прошипел Стефан.
Испуганно глядя на него, она рассказала, как пройти туда.
— Господин полицейский, не пишите, пожалуйста, рапорт. Вышло недоразумение, — клянчила она.
Стефан прошел через большой зал. Немцы презрительно смотрели на него. Вторая буфетчица, хихикая, сидела на коленях офицера-эсэсовца, который рылся у нее за пазухой. Стефана передернуло. Какой позор, что эти польские девушки… Он подумал о своей красавице жене и Эрихе Брамберге. Подумал о том, каким трусом он сам был недавно.
Облупившуюся входную дверь открыла дряхлая старушка, седая как лунь, с морщинистым маленьким лицом, согнутая в три погибели.
— Я, кажется, не туда попал, — сказал Стефан, взглянув на номер дома на двери, который, однако, совпадал с указанным в адресе. — Мне нужны Гжесло.
— Гжесло? — переспросила женщина удивленно. — Я — Гжесло.
— Я от Генека, — представился Стефан. — Можно войти в дом?
— От Генека! — повторила она, и голова ее затряслась сильнее. — От Генека!
Ее поведение казалось странным. Конечно, это не мать Генека. Но номер дома совпадал, да и она назвалась Гжесло. На немецкого агента она совсем не похожа.
— Ваш сын! — произнес Стефан. — Ваш сын Генек…
Он остановился и вдруг спросил:
— Ваш муж дома?
Она хитро засмеялась, подняла морщинистую скрюченную руку вверх, почти к самому лицу Стефана, и, как бы нажимая указательным пальцем на спусковой крючок, монотонно повторяла:
— Паф, паф, паф…
— Вашего мужа расстреляли?
— Да, расстреляли, — ответила она. — Убили! Бах, бах, бах. Шкопы. Прямо на улице. Кругом кровь…
— Я пришел от вашего сына! — настойчиво повторил Стефан. — Он жив. Ваш сын Генек хочет вернуться к вам.
— Они все умерли, — ответила женщина убежденно. — А я нет. Я все еще жива и должна только смотреть.
— Мне нужна его фотокарточка, — продолжал Стефан. — Для фальшивого документа. Он пока в тюрьме, но скоро придет сюда.
— Фото! — воскликнула она, схватила Стефана за руку и потащила за собой.
— Конечно. Фото.
В комнатушке пахло старостью и нищетой.
— Вот фото! — показала она на портрет на комоде.
Допотопная фотография жениха и невесты, застывших в неестественных позах.
— Мой муж. Его застрелили шкопы.
— Мне нужна карточка Генека. Вашего сына Генека. Понимаете?
— Сына?
Ее лицо прояснилось, она выдвинула ящик комода и достала несколько фотокарточек, на которых Стефан с трудом узнал Генека. Он выхватил карточки из ее рук.
— А теперь мне надо уходить, — заторопился Стефан из этого мрачного дома. — Генек в тюрьме. Он убежит и придет к вам в следующем году, первого мая. К этому времени вам надо скрыться, иначе шкопы схватят вас. Спрячьтесь где-нибудь. Генек найдет вас. Вы поняли меня?
— Да, да! Я поняла, — сказала она.
Уход Стефана был похож на бегство. Уже у самой двери он услышал, как женщина прошептала:
— Я не могу!
— Что не можете? — обернулся он к ней.
— Не могу уйти отсюда. Ведь вернется мой сын…
И тогда Стефан действительно убежал.
— Достал фотографию? — спросил шепотом Генек.
— Достал.
— Видел моих стариков?
— Да, — с трудом вымолвил Стефан.
— Крепкий старикан у меня папаша, не правда ли?
Стефан взглянул на худого, еще не оправившегося после штрафной команды Генека и подтвердил:
— Да, крепкий!
— Что он сказал?
— Он сказал… он сказал, чтобы ты скорее убежал и рассчитался с проклятыми шкопами.
Генек улыбнулся. Страшной была эта улыбка на его исхудавшем лице.
— Я так и знал. Мой отец не подкачает. Он уж такой, мой старик! И мать тоже видел?
— И мать видел! — ответил Стефан.
— Бодрая женщина, не так ли? Сколько ей сейчас… Наверное, пятьдесят три! Ей ведь не дашь столько, правда?
— Конечно, нет! — сказал он и бросил Генеку свой завтрак — бутерброды с ветчиной и сыром. — Поправляйся! Тебе понадобятся силы…
— Прекратите разговоры! — прикрикнул на них эсэсовец.
— Да, мои старики не позволят помыкать собой! — продолжал тихо Генек, развертывая пакет Стефана. — Свой непримиримый характер я унаследовал от них. Вот это завтрак! У тебя же ничего не осталось.
— Я уже поел, — ответил Стефан и ушел из карьера. У него больше не было сил смотреть в глаза Генеку.
— Слышали, что он сказал? — спросил Генек Тадеуша и Казимира, протягивая им хлеб. — Ну и кремень мои старики! Они с ума сходят друг об друге. Ну а если не поладят, то дерутся как львы. Мне кажется, что для них это просто развлечение. Ведь после ссоры они опять спят вместе, и тогда даже на улице слышно, как скрипит кровать. С такими шкопам не справиться.
— Замолчи там! Не то спущусь вниз, — угрожающе крикнули сверху.
— Заткнись, сволочь, — прошептал Генек. — Теперь, когда я получил весточку от своих стариканов, я бы с удовольствием перегрыз тебе глотку.
— Ты был в Кольцах? — спросил Эрих Брамберг Стефана. Немец удобно развалился в кресле, обняв Ванду, сидевшую рядом.
— Был, — ответил Стефан.
— Мы здорово похозяйничали в этих Кольцах, — хвастался Брамберг. — Да, впрочем, в этой стране мы везде навели порядок… К концу войны не много останется поляков. Вам повезло, что я с вами…
— Ты зачем приходишь сюда? Спать с моей женой или превозносить свои заслуги? — рассвирепел Стефан.
— Это еще что за разговорчики? — удивился Брамберг. — Пришла охота поболтать?
— Оставь меня в покое, — зло сказал Стефан. — Можешь спать с моей женой, а меня не трогай!
— Пошли, Ванда, — вне себя от негодования проговорил Брамберг, отбросив в сторону спичку, которой ковырял в зубах. — Если это дерьмо будет слишком распускать язык, то я…
Она заторопилась увести его в коридор, на лестницу. Скрипнула четвертая ступенька, потом одиннадцатая.
Стефан глубоко и прерывисто дышал. Он чуть-чуть не выдал себя, этот новый Стефан Яворский. Ноги еще дрожали, а руки были мокрыми от напряжения, которое потребовалось, чтобы сдержаться и не задушить ненавистного жирного шкопа.
«Сегодня первое сентября», — подумал Стефан и решительно произнес: — Первого мая! Через двести сорок два дня.
Он посмотрел на свои руки, которые непроизвольно сжались в кулаки. Ногти впились в ладони, показалась алая кровь.
Глава 9. СВАДЬБА В ОСВЕНЦИМЕ
Тадеуш получил весточку о Ядвиге в самое трудное для него время. Он узнал, что она тоже в Освенциме, жива и находится рядом.
В середине декабря 1942 года вечером у кухни повесили шестерых поляков. Накануне они бежали без особой надежды на удачу. Возможно, они хотели положить конец своим мучениям и погибнуть от эсэсовской пули в спину. Но те не стали стрелять, как бы разгадав замысел беглецов. Большой сторожевой пояс замкнулся, и началась «охота». Убежавших загнали в ловушку и схватили. Они отделались сравнительно легко: пинки сапогами и удары кулаками не шли в счет. Грозное предзнаменование! У эсэсовцев было что-то другое на уме.
