Михаил Ишков - Супердвое: убойный фактор
— Меня расстреляют, а от вас попытаются добиться правды.
— Это страшно?
— Намного. Я хочу помочь вам. Прежде всего…
— Не распускать язык?
Трущев наморщил переносицу.
— Причем здесь язык? Язык — это пустое. Прежде всего, вам надо собраться с силами. Ложитесь на койку в комнате отдыха. Усекли? Я пока поработаю. Только скажите, не пустышку ли мы гоним?
— Нет, Николай Михайлович. Шеель — крепкий, по-своему честный парень. К тому по своему умственному развитию он многим даст фору. Если Шеель даст согласие, сдержит слово. Он на перепутье…
— Вы считаете, игра имеет смысл?
— Безусловно. Поверьте, Николай Михайлович, я понимаю, где замешан Шахт, отступления быть не может, но Еско можно было бы поверить. Проблема в том, что вера вас не устраивает.
— Конечно. Нам надо знать.
— Именно так. Решение существует, иначе я не стал бы работать. А сейчас мне надо немного поспать.
— Спите, Вольф Григорьевич. А я пока поработаю.
— У вас много дел?
— Выше головы.
— И даже под угрозой расстрела?..
Он пожал плечами.
* * *Мне снилась Ханни. Это был несказанно сладостный сон, с объятьями, поцелуями, со слезами. С абрисом бледнеющего лица… Это воспоминание сменило мелькнувшее во время разговора с Шеелем женское личико.
От неожиданности я рывком сел на жесткой солдатской кровати.
Крикнул.
— Николай Михайлович!
Капитан госбезопасности заглянул в проем двери.
— Слушаю, Вольф Григорьевич.
— Необходимо срочно раздобыть фотографии всех девушек, с которыми учился Шеель. В школе, в институте. Надо поговорить с одноклассниками, с институтскими друзьями. Может, кто-то вспомнит — была ли у Еско девушка? Надежда слабая, но это единственный шанс.
— Недели на две работы, — оценил Трущев. — А результат?
— Мне нужны фотографии. Я узнаю, мне только нужны фото.
Как они крутились в НКВД, не могу сказать, только на исходе третьего дня в кабинет Трущева доставили множество фотографий. Мне, отоспавшемуся в камере, не составило труда идентифицировать одну из девиц.
План действий сложился на ходу. Тамара Петровна Сорокина, сокурсница Шееля, в ноябре сорок первого окончила курсы медсестер и сейчас служила в полевом госпитале на Западном направлении. Там в районе Ржева велись тяжелейшие бои.
У Тамары оказался маленький сын, отец неизвестен.
Я взглянул на Николая Михайловича.
— Это жестоко!
— Ну-ну, Вольф Григорьевич, не будем распускать нюни, — улыбнулся капитан госбезопасности.
Я едва не возненавидел его за эту улыбку.
Позже, разрабатывая план встречи, Трущев предложил организовать ее в полевых условиях — во фронтовом госпитале, где служила Тамара. Заодно провезти Шееля по местам недавних боев и освобожденным населенным пунктам.
Из-под небес подтверждаю — Мессинг ни о чем не жалеет! Да, он поддался «изму» ненависти, но это была моя ненависть, осознанная и толкающая в бой, так что не «измам» учить его, как относиться к последователям Шикльгрубера.
В моем присутствии Трущев предъявил фотографию Сорокиной Алексу-Еско. У того ни единая жилочка на лице не дрогнула, но разве от Мессинга скроешь удар, который испытал молодой человек.
— Еско… — я не выдержал и вступил в разговор.
Шеель с ненавистью глянул на меня.
Пауза.
Ненависть сменилась волчьей тоской.
— Еско, — продолжил я. — Судьба любимой женщины в твоих руках.
Трущев добавил.
— А также судьба вашего сына.
Эта новость добила Еско. Он, теряя сознание, сполз со стула.
Я бросился на помощь. Трущев окриком остановил меня.
— Сядьте на место, Мессинг.
Через пару минут Еско пришел в себя.
Трущев обратился к нему.
— Алексей, вы готовы выполнить задание родины?
Шеель замедленно кивнул. Трущев глянул в мою сторону. Я тоже кивнул.
Неожиданно Алекс-Еско вскинул голову.
— Я должен повидаться с Тамарой!!
— Конечно. Только у меня есть просьба, — ответил Трущев. — Не согласились бы вы навестить ее по месту службы?
Алекс-Еско, не скрывая изумления, глянул на следователя.
— Она служит?!
Трущев подтвердил.
— Да, Алеша. В армейском госпитале под Волоколамском.
Шеель кивнул.
— Я согласен.
— Вы отправитесь с нами, Мессинг, — предупредил меня Трущев.
Это была нелегкая поездка. Мороз донимал так, что, как говорят в России, я едва не отдал Богу душу. Маршрут был нарочно проложен таким образом, чтобы Еско, одетый в красноармейскую форму без знаков различия, мог воочию убедиться, чем забавлялись его соотечественники на оккупированной территории. Ничего более страшного я в своей жизни не видал. Замерзшие, истерзанные трупы снятся мне до сих пор, даже на высоте ангельской белизны облаков. Сердце у меня вздрагивало — если швабы так поступали с гоями, что же они выделывали с моими соплеменниками?
Об этом страшно было подумать.
Двести километров мы едва осилили за световой день. В сумерках прибыли в Волоколамск, отыскали в/ч 5114. Встреча любящих произвела на меня странное впечатление своей обыденностью, немногословностью, тусклым светом сделанной из снарядной гильзы керосиновой лампы, негромкими словами, тихой радостью Тамары, подрагивающими руками Еско.
Женщина смогла сказать только два слова:
— Я верила… — и зарыдала.
Мы с Трущевым, не сговариваясь, вышли из комнаты».
* * *Я перевернул последний листок, аккуратно прибавил его к стопочке, вопросительно глянул на Трущева. Хотелось, конечно, знать, что случилось дальше, но я был не властен ни над Трущевым, ни над временем. Оно неожиданно оглушительной трелью напомнило о себе.
Николай Михайлович внимательно выслушал заливчатый мотивчик, затем отключил звонок.
Наступила тишина.
— Уж полночь минула, — удовлетворенно провозгласил он, — а Германа все нет. Шутка. Будем считать, что Вольф Григорьевич начудил в очередной раз. Итак, — он обратился ко мне, — есть вопросы?
Я, ошарашенный трелью будильника, этим непререкаемым зовом судьбы, полвека поднимавшим советских людей на труд, на бой, перевел дух. Все хорошо в меру. Даже энкаведешная мистика. Единственным спасением представлялась строгая, последовательная хронология событий.
Я так и сказал Николаю Михайловичу — давайте по очереди. Начнем с 1942 года. Как вы оказались в Швейцарии?
Трущев, посасывая валидол, ответил.
— По милости Берии. Трудность состояла не в том, как добраться до Швейцарии, а как выбраться оттуда. Надеюсь, ребенку понятно, что отправлять барончика одного на поиски семейных сокровищ было рискованно. Мессинг Мессингом, но и наш маг… — Трущев кивнул на задорно постукивающий и беззаботно, вопреки всяким пророчествам, передвигавший стрелки будильник, — не был застрахован от ошибок. В сопровождающие был назначен Закруткин. Он также отвечал за подготовку Шееля.
В Женеву мы должны были проникнуть через французскую границу. У нас по линии Коминтерна были хорошие связи с французскими партизанами, действовавшими в департаменте Верхняя Савойя. Для ясности добавлю, в сорок втором году, примерно с весны, наши бомбардировщики ТБ-7, иначе Пе-8, начали совершать челночные рейсы в Англию.[36] Эти полеты совершались под надзором Берии, так что сбросить нас на парашютах в западных предгорьях Альп проблем не составляло. Но как вывезти оттуда?
Он достал портсигар и закурил.
— Предлагались различные варианты — через вишистскую Францию в Испанию, а затем в нейтральную Португалию. Или через Германию в Швецию, оттуда в Союз. Напрямую, через Австрию и Венгрию на оккупированные территории, оттуда к партизанам, но все это была романтика. Что-то из области похождений советского разведчика в тылу врага.
В НКВД к тому времени давно вывелись наивные простаки.
Пересечь границы рейха по поддельным документам было практически невозможно. Провал мог погубить всю операцию. Закруткин старший лучше других знал от этом. Он выдвинул идею ликвидации барончика после того, как тот отыграет свою партию. Константин Петрович высказался в том духе, что «…это куда проще, чем тащить зека через всю Европу для приведения приговора в исполнение». Вариант, конечно, надежный, но весьма рискованный в политическом смысле.
А также, в юридическом.
Лаврентий Палыч особо подчеркнул, что Шеель приговорен не к ВМН (высшая мера наказания.), а к десяти годам. «Как же вы, товарищ Закруткин, заслуженний партиец, может ставит вопрос об приведении приговора в исполнение, если самого приговора не существует в природе?»
Вот тогда Закруткин — сознательно или нет, не знаю, — сморозил глупость. Он заявил — дело, мол, за малым, у вас же есть тройки, на что Берия резко возразил — мы с социалистической законностью в кошки-мышки не играем. Я сам слышал эти слова, могу подтвердить. Спас Закруткина генерал Панфилов, в ту пору назначенный начальником ГРУ. Он свел разговор к тому, что полковника неправильно поняли. Берия не стал раздувать склоку — между нашими ведомствами и так всегда существовали трения. Кстати, той весной Сталин как раз перевел зарубежную военную разведку в подчинение наркомата обороны, то есть замкнул на себя, так что Берии ни к чему была лишняя головная боль.
