Юрий Герман - Рассказы о Дзержинском
- Что вы тут делаете?
- Пытаюсь сторожить.
- Значит, вы сторож?
Человек, повязанный платком, молчал.
- Ружье-то у вас заряжено? - спросил Дзержинский.
- Заряжено, - сказал человек. - Дроби у меня нет, так я его солью зарядил. Говорят, от соли в высшей степени неприятные ранения бывают.
- Не знаю, - сказал Дзержинский.
- А вы кто такой, осмелюсь поинтересоваться? - спросил странный сторож.
- Я не понимаю - вы тут один сторожите? - не отвечая на вопрос, спросил Дзержинский.
- Нет, не один, - сказал сторож. - Нас тут довольно много... Вот, если угодно, я сейчас маневр произведу.
Сторож сунул себе что-то в рот, и в ту же секунду морозный воздух огласился пронзительным свистом.
- Теперь слушайте! - приказал сторож и поднял руку вверх, как бы призывая Дзержинского к особому вниманию.
Где-то далеко, за составом слева, раздался ответный свист, потом такой же раздался сзади, потом еще и еще...
- Не спят все-таки, - заметил Дзержинский.
- На таком морозе не больно поспишь, - ответил сторож, потом добавил: - Я дал так называемый тревожный свисток: все ко мне, аврал, рифы брать, по левому борту замечен корабль под пиратским флагом... Сейчас они все будут здесь.
"Он, кажется, сумасшедший!" - подумал Дзержинский, но промолчал. Очень скоро где-то совсем близко заскрипел снег, и из-под вагона вылез невысокий человек, весь замотанный тряпками. В руке у человека было нечто вроде алебарды. Потом появился крошечный гномик, вооруженный японским штыком. За ним прибежал гном побольше вместе с огромной собакой, покрытой инеем...
- Можете идти по местам, - сказал странный главный сторож. - Это была пробная мобилизация. Если кто очень замерз, пусть сходит в камбуз и выпьет стакан доброго грогу. Только чур - маму не будить: она сегодня очень устала...
В ответ главному сторожу что-то пропищал тонкий голос, гавкнула овчарка, и гномы исчезли.
Дзержинскому сделалось смешно.
- Ничего не понимаю, - сказал он. - Как же при такой замечательной охране у вас могли раскрасть три вагона крепежного леса?
- Очень просто, - ответил сторож, - охраны тогда не было. Ведь что у нас происходит? По правилам, здесь паровозы получают топливо. А топлива у нас нет. Вот и останавливаются поезда - не на чем идти дальше. Так и лес застрял крепежный, и прочие составы... Но вот как-то застрял состав с людьми, - люди и разворовали лес, чтобы их паровоз мог, изволите ли видеть, идти дальше. Уж я кричал-кричал, дрался с ними, - не помогло. Сами судите, их целый состав, а я один. Ясное дело - они осилили.
Чем-то этот человек очень нравился Дзержинскому, и он с удовольствием слушал его спокойный, сиплый от холода голос. Постояли, поговорили, выкурили по самокрутке, потом Дзержинский зашагал дальше по скрипучему снегу.
В вагон Феликс Эдмундович вернулся, когда совсем уже рассвело. Он промерз до дрожи, пил чай большими глотками и хмурился. Товарищи посматривали на него с опаской. Он молчал, и они тоже молчали. Погодя он послал за начальником станции, чтобы тот немедленно явился в вагон к нему, а сам ушел к себе в купе.
- Когда явится, пусть пожалует ко мне, - сказал он в дверях.
У себя он сел возле стола и задумался. В протертое проводником окно были видны запорошенные снегом составы, бесконечные составы - с рудой, с нефтью, с лесом... И безжизненные, заиндевевшие паровозы.
Как просто мог поступить начальник станции, если бы он обладал доброй волей! Потратить один-два вагона крепежного леса, затопить паровозы, доставить лес на шахты, а шахты дали бы уголь, и пробка на станции рассосалась бы в несколько дней...
В дверь постучали.
- Войдите, - сказал Дзержинский.
Дверь купе откатилась в сторону.
- Входите, - повторил Дзержинский.
На пороге стоял человек высокого роста, усатый, в железнодорожной форме, вычищенной и отглаженной. Из-под кителя вылезал накрахмаленный воротник.
- Вы начальник станции? - спросил Дзержинский.
- Так точно, - сипло ответил вошедший, - я начальник станции.
Голос начальника станции показался Дзержинскому знакомым, он пристально поглядел в бледное, усатое лицо и узнал вдруг странного ночного сторожа.
- Позвольте, - сказал Дзержинский, - мы с вами говорили ночью там, на путях...
- Так точно, - сказал начальник станции, - вы изволили со мной беседовать...
- Садитесь!
Начальник неловко сел на край дивана и поджал под себя ноги в залатанных, но начищенных до блеска сапогах. Он глядел на Дзержинского исподлобья, и левая щека его дергалась. Видимо, он только что побрился и, бреясь, порезался, потому что на подбородке у него был наклеен кусочек бумаги. "Торопился, - подумал Дзержинский, - торопился и порезался. И боится".
- Так, - сказал Дзержинский. - Что же у вас тут делается на станции, а?
Начальник молчал. Большой, сильной ладонью он поглаживал отворот шинели и смотрел на Дзержинского в упор.
- Можно подумать, что у вас тут просто какая-то организация саботажников и негодяев, - сказал Дзержинский, - что вы нарочно не отправляете крепежный лес в Донецкий бассейн.
- Нет уж, - сказал начальник станции.
- Так ведь вы могли потратить один вагон леса и отправить эшелон... Ведь голова же у вас есть на плечах? Ведь вы думать умеете?
- Никак нет, - негромко произнес начальник станции, - хоть голова у меня и имеется, но думать и рассуждать я не обучен. Мне, действительно, это в голову приходило, но я не решался.
- Почему?
- Боялся.
- Да чего, чего?! - воскликнул Дзержинский.
- Боялся, что скажут: тебя, дурака, поставили дело делать, а не рассуждать. Ты должен выполнить приказание, а ежели приказания не было. - и исполнять тебе нечего.
Он был бледен, но смотрел теперь прямо, и в глазах его больше не было страха. Только щека по-прежнему дергалась, да ноги он поджимал под себя.
Помолчали.
- А сторожили вы по собственному почину? - спросил Дзержинский.
- Так точно, - ответил начальник станции. - Для того чтобы сторожить, не надо было тратить казенное добро.
- Не казенное, а народное, - сказал Дзержинский. - Народное.
- Так точно, - повторил начальник, - народное.
- Я буду арестован? - спросил вдруг начальник станции.
- Что? - не понял Дзержинский.
- Буду ли я арестован? - повторил начальник станции.
- Нет, не будете, - внезапно улыбнувшись своей удивительной скорбной улыбкой, сказал Дзержинский. - За что же вас арестовывать?
И, дотронувшись до руки начальника станции, он добавил:
- Только вот что. Вы дальше думайте сами. Я понимаю - старая Россия старалась нас всех превратить в бездушные машины, мы все были лишены самостоятельности, за самостоятельность нас жестоко били, но сейчас совсем не то: нам нужно думать и делать самим. За нас никто не будет думать. Поняли?
- Понял! - тихо сказал начальник станции.
- Ну вот и хорошо.
Дзержинский встал. За ним встал и начальник станции.
- Идите и отправляйте поезда, - сказал Дзержинский. - Поймите раз навсегда, что вы больше не маленький человек, не захолустный начальник станции, а что вы такой человек, от которого очень многое зависит. Ну... до свиданья!
И, протянув руку начальнику станции, он спросил:
- А что это были за люди - маленького роста, с которыми вы по ночам дежурите?
- Они не маленького роста, - сказал начальник станции. - Это просто мои дети. Мальчики. И для своих лет они даже довольно рослые.
- Вот что, - сказал Дзержинский, - дети! И много их у вас?
- Шестеро.
- Да, - сказал Дзержинский, - порядком. А мне, знаете, даже в голову не пришло, что это дети. Как сон какой-то: с левого борта пиратский корабль, выпей стакан доброго грогу...
Начальник слегка порозовел и опустил голову.
- Что же это значит - пиратский корабль с левого борта? - спросил Дзержинский. - И грог?
- Это игра у нас, товарищ народный комиссар, - сказал начальник станции, - иначе им скучно сторожить эшелон. Вот я и придумал такую игру со словами насчет пиратов и грогу. Я раньше выписывал для них журнал под названием "Природа и люди", а также "Мир приключений". Они и начитались. За этими словами и мороз ребятам переносить легче.
Начальник станции совсем покраснел и, смущенно улыбаясь, добавил:
- А насчет грогу вы не думайте. Это у нас кипяток называется, для интересу, - грог. Как-то ловчее грогу выпить добрый стакан, чем незаправленного кипяточку...
Еще два дня специальный поезд Дзержинского простоял на станции. За это время ушли эшелоны, и начальник станции со своим взводом пиратов и с супругой приходил в вагон председателя Чека пить чай. В этих случаях Дзержинский называл чай грогом, а на прощанье рассказал мальчикам о том, как в свое время бежал из ссылки и как со своими товарищами бунтовал в Александровском централе. Мальчики слушали раскрыв рты. Провожая гостей, Дзержинский сказал мальчикам, что если им случится быть в Москве, пусть зайдут к нему в гости.
