Владислав Глинка - Дорогой чести
— А оно больно?
— Еще как! — сказал другой стрелок, засучивая рукав рубахи. — Вот метины. — Он показал три белых пятна около локтя. — Мальчишком в сад князя Давидова забрался, от его садовника память…
— А я в ихнего енарала ахнул, — подхватил рыжебородый кожевник. — В самый зад, под хвосты мундирные засветил…
— Верно видел? — обернулся к нему городничий.
— Как твое благородие вижу, — осклабился рыжий. — Аж кровь сквозь штаны разом выказалась. Теперь не скоро верхом поскачет.
— Ну, расходись по домам, ребята, — скомандовал Непейцын.
— А не вернутся? — опасливо спросил один из обывателей.
— Если главному в зад солью запалили, то навряд скоро пожалует, — сказал Сергей Васильевич. — Снимай решетки свои, Евсей.
— Чтоб заказчик не забиделся, — подтвердил кузнец.
Оставив квартального и двух будочников у заставы и послав добровольцев на колокольню наблюдать за дорогой, городничий поехал домой на присланных дяденькой дрожках. Пересказал ему за чаем происшествие и, сдав команду над городом, завалился спать.
Проснувшись перед обедом, Непейцын спросил, что известно про Михельсона. Стерпит ли, что оставил врагу палаш и фуражку?.. Нет, сведений не было никаких. Посоветовавшись, решили пост с заставы не снимать: кто знает, что будет дальше.
Так же, в смене караульных и ожидании, прошел следующий день. А на второй вечер в окно спальни Непейцыных опять постучали. На этот раз под ним стоял стремянный Григорий.
— Послан к вам барином своим, — заговорил он, когда городничий облокотился на подоконник. — Наказал выручить потери боевые.
— А как здоровье его?
— Фельдшер выковырнул солины вчерась, крови порядочно вытекло, да ладно — неглубоко сидели. А двое из охотников резать не даются, из бани не выходят, парятся, чтоб скорей разошлось. Ругают все Григория Ивановича, что не сумел ночью напасть.
— Так собираетесь снова к нам?
— Нет-с. И пугнули крепко, и господин Квасов барину сказал, какая у вас в Петербурге рука… А к вам еще просьба, Сергей Васильевич.
— Говори… Да не хочешь ли поесть? Федя, наверно, не заснул еще, мигом соберет. Ехал-то сколько?
— Нет, спасибо-с, я сейчас от ее сиятельства, там потчеван. От ней и просьба.
— Что ж ей надо?
— Просит палаш и фуражку ей отдать, как завтра в Иваново едет и в руки Григорию Ивановичу сама передаст.
— Она поедет? Так ведь варвар твой может ей бог знает что наговорить, да и сделать, пожалуй, — забеспокоился Непейцын.
— Что вы-с! Разве такой барышне что сделаешь? Вот уж истинно бесстрашные!
— Но зачем ей ехать туда? Неужто помириться с ним торопится, чтоб не лез больше к ней в дом?
— Да нет-с. У них свое дело важное есть, вот и желают, не откладывая, съездить. А вещи могут сильно в том помочь.
— Но Варвара Федоровна вернет их Михельсону? А вдруг не поладят и она их в дороге обратной со зла выбросит? — сказал городничий — Я такого не хочу. Тогда пусть назад везет.
— За то будьте спокойны, у них слово — что алмаз.
— А ты не обманываешь меня, Григорий?
— Вот вам крест святой, Сергей Васильевич!
Непейцын передал товарищу детских игр палаш и фуражку его барина. А потом не сразу опустил окне, все же послушал, куда поехал. Да, за мост. Значит, опять к княжне Варваре.
Лег в постель потушил свечу. «Что и говорить, необыкновенная девушка. Храбрая, даже отчаянная. А как горячо Гришка сказал: «Слово у них — что алмаз…» Но помогут ли ей трофеи?..»
* * *Книжна наведалась в городнический дом накануне отъезда Семена Степановича в деревню. Пришла пешком, сопровождаемая старым лакеем, под вечер, когда Федя только что подал самовар. Поцеловала дяденьку в щеку. Сергею Васильевичу кивнула с улыбкой.
— Здравствуйте, храбрый племянник!
За столом заняла, не жеманясь, хозяйское место, разлила чай. Нынче была веселая, светлая и одета очень к лицу платье зеленовато-голубое, на плечах белая шаль, вокруг шеи двойная нитка жемчуга. А лицо хоть загорелое, но нет в нем ничего жесткого, как почудилось когда-то на дороге, руки выше локтя открытые, красивые, мягко движутся, кажись, никогда не натягивали вожжей…
— Пришла благодарить, что палаш доверили, — начала она.
— Вернули ему? Понравился? — ответил вопросом городничий.
— Конечно, вернула, а то бы обратно принесла. А что до здоровья, то от такой жизни и богатырь ноги протянет. Едва в полдень поднимется, — и сразу к бутылке. А после обеда, по-моему, человека трезвого на всей усадьбе нету. От барина до поваренка все пьяные, хоть коней сведи, хоть мебель выноси…
— Удалось ли дело уладить, ради которого ехали? — осведомился Сергей Васильевич.
— Удалось! — расцвела улыбкой Варвара Федоровна. — И в том, конечно, много помогло, что потерянное в сражении ему привезла. А дело мое заключалось в обмене… Помните, братец, у нас саблю, которую за оружие святого Давида отец выцапал? — Она обернулась к городничему: — Грузинская сабля, с эфесом золоченым и в каменьях. Один господь, конечно, знает, чья она подлинно… Так вот, загорелось ее Михельсону заполучить. Я про нее при первом знакомстве рассказала, когда как то на дороге встретились, и он меня свою усадьбу осматривать пригласил. А потом и показать как-то привезла, когда в цель стреляли. Спервоначалу согласилась я уступить ту диковинку за пару рысаков, да потом раздумала, другой обмен на сердце пришел. Вот за то на меня и опалился. А когда мне неучтивое письмо написал, я ему, понятно, вдвое…
— Оно и верно нехорошо, Варя, — подтвердил дяденька.
— Нехорошо, если б я совсем ему отказала или кому другому ее отдала, а то ведь только иное в обмен просить решила, что и ценится куда дешевле, чем кони с Хреновского завода выводные.
— Что ж такое? — полюбопытствовал Семен Степанович.
— Дворового одного иметь захотелось… Но позвольте, расскажу про визит свой последний. Раньше всего узнайте, что главный виновник набега на Луки есть бывший кварташка Квасов.
— А мне Григорий, Михельсонов стремянный, сказывал, будто Квасов, наоборот, барину его внушает, что со мной ссориться не след по моей высокой протекции, — заметил городничий.
— Этак он стал нынче говорить, когда благодаря вам провалилась затея на мою усадьбу наскочить. А когда визит сей готовился, Квасов подзуживал: «Луки навряд возьмете, тамошний городничий не чета невельскому…» Больно ему хотелось, чтоб неприятность всякую вам Михельсон учинил. Не может забыть, как его в лихоимстве урезали. И моему делу пакостил, да сабля святого предка пересилила. Так вот, приезжаю я в Иваново. А оно ведь что городок обстроено: каменный дворец, флигеля, конюшни с манежем, псарни, сараи, заводы какие-то, и везде дороги мощеные, парки, статуи, оранжереи. Словом, умному бы человеку — живи, как царь Давид, предок наш, верно, не живал. А у поручика одно пьяное царство. Ох, поверьте, нелегко было его склонить нужную мне бумагу подписать. Земского суда заседателя и секретаря сама в Иваново привезла, когда барин еще в постели от вашей соли лежал. Зато потом забылся, встал, надушился и со мной, с девушками дворовыми и с господами судейскими хороводы водил…
Когда княжна собралась домой, городничий пошел ее проводить. Они шли рядом по мосткам Вознесенской улицы, старый слуга плелся сзади, и Сергей Васильевич ощутил удовольствие от того, что обыватели, которые кланялись ему из окон и со скамеек около ворот, видят их вместе. Плевать, что болтают о ней по городу. Никак, единственная живая душа из здешнего «благородного» сословия…
Вечер был тих и красив. Вышли на берег Ловати, повернули к мосту. С удовольствием чувствовал, что и она любуется недвижной водой под закатным солнцем.
— Говорите что-нибудь, племянничек, — приказала княжна, когда вступили на мост. — Хоть о том, что я вам рассказала…
— Если по правде, — ответил Непейцын, — то все мне в ваших рассказах понравилось, кроме того, что саблю на человека обменяли. С юности мне сдается, что нехорош обычай людьми владеть, а паче менять их на лошадей, собак, предметы неодушевленные…
Тут княжна перебила:
— Даже если сам человек хочет к новому владельцу перейти? И тогда, по-вашему, менять не следует?
— А он хотел?
— Очень. Тем больше, что надеется вовсе свободным стать.
— Тогда дело иное. Но какая вам была выгода такую редкость за него отдать?.. Или Михельсон в выкупе ему отказывал, а вы из человеколюбия, сей обмен совершив, отпустите уже за деньги?.
— Нет, — сказала княжна. — Ни на какой выкуп у него денег нету. А в воле сей я, пожалуй, не меньше его заинтересована.
— Как так? — недоуменно приостановился Непейцын.
Теперь они шли по песчаной тропке, пролегавшей с городской стороны крепости. Подернутый ряской проток — остатки крепостного рва, — опоясал зеленые скаты бастионов. Кругом было безлюдно. Княжна пытливо посмотрела на городничего, словно спросила: «Можно ли тебе довериться?..» — а потом твердо выговорила:
