Владислав Бахревский - Василий Шуйский
Отчего же нет благодарности к Годунову? Отчего к нему все сословия имеют ненависть?
Ладно, бояре, ладно, купцы — у них свои счеты с Борисом Федоровичем. Но ведь и простой народ — ненавидит правителя. Правитель освободил ненавистников от налогов, защитил от разбоя, от опричинного, царского, монастырского…
Что недоброго сделал Годунов народу? Приказал не поминать в церквах имя царевича Дмитрия?
Иван Большой Колпак вдруг сказал:
— Обидно, когда за царевича не велено молиться. Неправда обидна.
Князь Василий вздрогнул: блаженный мысли читает. Почувствовал, как воспряли в груди все утопленные, накрепко погребенные обиды на конюшего.
Блаженный достал красный уголек из печи и, перекидывая с руки на руку, стал говорить:
— Народ не хлебом жив, но правдой. Сия крепость Господом Богом дарована. За небрежение к крепости — спросится со всего народа.
— Что ты от меня хочешь? — спросил, измучась, Василий Иванович. — Я — слабый человек. Не дано мне оборонять крепостей.
Засмеялся Иван Большой Колпак и вдруг проглотил горящий уголек.
— Кто из смертных знает, что ему дано, зачем он и каков путь ему назначен? Твои уста кривые, но тебе держать крепость правды. Посему ступай с миром, откуда пришел, жди, когда призовут.
Юродивый снял колпак, поставил возле лавки, лег с теленком и заснул.
Василий Иванович послушал, как спит этот человек, явившийся ему столь чудесным образом, испугался, поднял слуг и поехал обратно, в ночь, в дождь, но скорее, скорей!
В Москве в те же дни случился мятеж.
Народ изнемог от неправды Годунова. Красоваться умом неред царем-блаженным — грех стоярусный. Борис Федорович, думая о своем величии, не о царском, начал предавать опале бояр, если в челобитных вслед за царем не поминали конюшего. Первым претерпел Федор Иванович Мстиславский, глава Думы.
Царь стал меньше царицы, боярская Дума меньше Андрея да Василия Щелкановых, получивших неведомый ранее титул «ближних дьяков».
Прибыль от дел, совершенных неправдой, оборачивается убылью, польза — позором, величие — нищетой.
Бог, вразумляя, наказал народ неурожаем. Хлеб стал дорог. А голодному только покажи виноватого.
Взволновались московские слободы, взволновалось купечество, ущемленное и разоренное иноземцами. Пошла Москва громить дворы Годуновых. Двор Бориса осадили холопы Андрея Шуйского. Сам князь, чтоб не быть замешанным в мятеж, молился об успокоении народа с крутицким архиепископом Варлаамом на Крутицком подворье.
Годунов к нападению приготовился заранее. У народа — камни, у солдат — ружья, у холопов боярских — ножи и ручницы, у холопов Годунова — пушки.
Из пушки стрелять не пришлось, хватило ружейных залпов.
Уже на другой день Москва сидела по домам, а слуги конюшего схватили шестерых купцов-зачинщиков, и среди них Федора Нагая.
Купцы не дрогнули, пытки вытерпели. Им было чего ждать. За день до мятежа вместе с боярами совершили они крестное целование и приложили руки к челобитной царю Федору Иоанновичу о разводе с бесплодной царицей Ириной чадородия ради, ради блага царства. Нашли невесту царю — старшую дочь великого боярина Ивана Федоровича Мстиславского, умерщвленного в монастыре по тайному приказу Годунова. Напрасно ждали, челобития народ царю не подал.
О сей грамотке Федор Иванович знал и много плакал, больше жизни любил он Ирину. Годунов сам приехал к владыке Дионисию, уговорил не мучить царя, не оскорблять царицу.
— Государь с государыней — люди молодые, дети у них будут, — убеждал Годунов. — А не будут, так к лучшему. Блаженный родит блаженного. Мне известно, что царевич Дмитрий пригож, умом быстр. О наследнике печалиться нечего.
Дионисий, видя, как кроток стал конюший, не посмел дать волю жестокосердию, насилию над государем. Статочно ли принуждать самодержца расстаться с возлюбленной супругой. Владыка потребовал с правителя слово — оставить дело о челобитии без последствий. Борис Годунов слово дал, но прибавил:
— Заводчики мятежа, напавшие на мой двор и на дворы моих родственников, будут казнены.
Шесть купеческих голов скатилось на Красной площади.
В народе шептали, будто во время казни от набежавшей тучи легла тень на площадь, юродивый Иван Большой Колпак закричал, указывая людям на эту тень:
— Ванька Грозный воротился!
7Годунов слово держал, не трогал бояр до нового урожая.
Правда, князь Андрей Иванович Шуйский очередную службу получил не в большом полку, послали его в Алексин воеводой полка правой руки. Князь указа не послушал, в полк не поехал, сказался больным.
Это была последняя служба Андрея Ивановича. Неисполненная. Истекали дни августа…
Рожь да репа уродились, народ наелся хлебушка досыта, успокоился. И уже в сентябре Борис Федорович Годунов приказал доставить на суд князей Андрея, Дмитрия, Александра да Ивана Шуйских. Оказались в тюрьме князья Татевы, Бекасовы, Урусовы, Колычевы.
Истязаний, допросов с пристрастием Годунов не допустил. Умел без битья пытать. Против Шуйских свидетельствовал их ближайший слуга Федор Старой.
Привезли из Смоленска с цепями на руках, на ногах князя Василия Ивановича. Взяли под стражу знаменитого воеводу, спасителя России от Батория князя Ивана Петровича Шуйского.
Иван Петрович в мятеже никак не участвовал, хотя Андрей уговаривал его поднять на Годунова стрельцов, московских дворян. За Иваном Петровичем пошли бы, но воевода подобных речей слушать не пожелал. Затворил дом от всех гостей, всех вестей…
Годунов в судах не бывал. Его имени нет ни в одном указе о наказаниях. Боярская Дума назначила воеводе ехать в вотчину, в Лопатницы, под Суздаль.
Поставили перед судьями и князя Василия Ивановича. Слушал он, как уличает его в измене Федор-Агий, от стыда щеки горели. Сказал судьям со слезами на глазах:
— Мыслимо ли этак клеветать? Слуге на господина? Ну скажите, мог ли я участвовать в мятеже, занимаясь Мирными делами в Смоленске? Федор приезжал ко мне с намеками, коих я не понял. Брату Андрею посылал я с моим хулителем письмо о своей любви к великим делам царя Федора Иоанновича, конюшего Бориса Федоровича. Не донес же я на Федора Старого, зная, что говорит он пустое, да еще из жалости, ибо он стар и служил отцу моему, князю Ивану Андреевичу.
Тут Шуйский повернулся к Федору-Агию и сказал:
— Много ли тебе платят за лжесвидетельство?
— Много! — ответил Федор. — Больше, чем за верную службу твоему батюшке и тебе, скряге.
На том разбирательство дела Василия Ивановича тотчас закончилось. Поехал он с братом Александром в Буй-городок. Дмитрия с Иваном сослали в Шую. Андрея, за то, что «к бездельникам приставал», — в село Воскресенское, близ Галича.
Князь Иван Татев отправился с приставом в Астрахань, Крюк-Колычев — в Нижний Новгород, Бекасовы — в Вологду, Урусовы — в сибирские города, а покойнее Борису Годунову не стало. Бедный Иван Петрович едва ли успел доехать до места выселки, до Лопатниц. Посланный вдогонку пристав князь Иван Туренин силой увез воеводу на Белоозеро, в Кирилло-Белозерский монастырь. Постригли воеводу в монахи. Был Иван, стал Иов.
Расправы над купцами, над боярами подвигли митрополита Дионисия и крутицкого архиепископа Варлаама требовать суда над конюшим.
— Иоанн Златоуст наставляет нас, грешных, — сказал Дионисий, глядя царю в глаза. — «Душа благоразумная видит, что должно делать, не имея нужды во многих пособиях, а неразумная и бесчувственная, хотя бы имела множество руководителей, предавшись страстям, остается слепою». Твой конюший, государь, алчет, как ненасытный волк, почестей и богатств. Он-то, может, и умен, но душа у него слепая! Честные бояре Шуйские погибают в темницах ради Борисовой алчности… За твою честь, царь, страдают. Ты греешь на груди своей, добрый наш господин, гада холодного, ядовитого. Упаси меня Боже напророчить, но как бы и тебе не пришлось изведать пагубной силы сего яда.
Царь закрыл лицо руками и заплакал.
— Прости его, владыка! Прости Бориса! Он и впрямь алчен… Ты не мне, ты ему скажи, он опамятуется. Борис, ты слушай, слушай!
— Я слушаю, государь, — отвечал Борис. — Клевета она и есть клевета. Чем святее уста, клевету произносящие, тем горше слушать.
— Он — совершенный бесстыдник, твой ближний боярин! — воскликнул Дионисий. — Все его свидетельства против Шуйских и других бояр — купленная на деньги ложь. Ты, государь, Богу молишься усердно, да Борис — пожирает твои молитвы. От него, лжеца и тирана, произойдут в России великие бедствия.
— Тебя, владыка-краснослов, ожидает Хутынский монастырь, — сказал конюший. — Иди туда, откуда пришел. Будь достоин своего прозвища — Грамматик. Побереги слова для хвалы Господу, не трать на хулу.
Тогда встал перед царем архиепископ Варлаам и воскликнул:
