Наталья Павлищева - Даниил Галицкий. Первый русский король
Едва выскочили из леса, как все чуть не обернулось трагедией. Стольник Даниила Яков Маркович ускакал вперед, а воеводу Шелва рядом с Даниилом сбили копьем. Пока помогал выпутаться, едва сам не попал в плен. Вернее, схватили, но Даниилу удалось вырваться и даже пронзить копьем угрина, идущего на помощь Фильнию.
Лев, конечно, несмотря ни на какую опеку, полез в самую гущу, даже подобрался к самому Фильнию и поломал о его щит копье. Если б только Фильний знал, что за мальчишка пытается выбить его из седла, бросил бы всех остальных и занялся им. Но рыцарь только выругался:
– Щенок!
На Фильния теперь шел уже сам князь Даниил, который понимал, что нужно как можно скорее свалить его хоругвь. Удалось, именно Даниил разорвал в клочья знамя угров. Теперь коннице Василька пришлось сражаться с ляхами. Даниил понимал, как трудно брату, и уж не чаял увидеть того живым.
Ободренные успехом русского войска горожане открыли ворота и принялись избивать оставленных для защиты тыла пеших воинов. Если не было стрел, в ход шли обыкновенные камни. Хотя добрых стрелков и в Ярославе хватало.
Никак не ждавшие нападения сразу со всех сторон, дрогнули сначала Ростиславовы воины, вооруженные легче рыцарей. Но отступать некуда, и они просто побежали. Еще немного, и за ними последовали всадники. Теперь рыцарское войско бежало уже все, кто как мог и успевал. Их расстреливали в спины, словно загнанного зверя на охоте. Повсюду метались обезумевшие кони без всадников, добавляя беспорядка и паники.
Битва шла до темноты, разгром был полным, в плен попали все трое предводителей. Обещавший помиловать князя Фильний сидел связанный в ожидании собственной участи.
Князья вместе со своими воеводами обходили пленных. Вдруг Лев, гордо вышагивавший рядом с отцом, заметил Фильния, не выдержав, пнул его ногой:
– У, проклятый! Из-за тебя копья лишился!
– Что?! – изумился Даниил.
– Да вот об него я свое копье поломал, больно латы крепкие оказались.
Князь хохотнул:
– Знаешь, Лев, с кем сразился? Это же бан Фильний!
Фильний, подняв голову, зло выругался на княжича, досадуя, что в бою лишь отмахнулся от мальчишки, а не разрубил пополам.
Василько Романович похлопал племянника по плечу:
– Хорошее боевое крещение принял, княжич.
– Я еще вернусь и утоплю в крови твои города, а твоего щенка повешу на березе! – прошипел Фильний. Он верил, что, по рыцарским законам, его выкупят из плена и снова позволят биться с врагом.
– Нет, ты больше ни против кого меча не поднимешь, мы тебя казним!
– Пленного рыцаря нельзя казнить! – заверещал Фильний.
– Это по каким законам?
– По рыцарским, – приосанился тот.
– А я не рыцарь, я русский князь, мне можно!
Хохот окружающих заглушил отборные ругательства Фильния.
Фильния действительно казнили, а вот Ростислава Черниговского Даниил и Василько пожалели, заставив клясться, что больше не поднимет руку против их земель. Князь поклялся, да верилось в это с трудом.
Лев, чуть остывший после сечи, горделиво прохаживался по полю боя. Князь покосился на сына с опаской, много раненых, еще способных держать оружие. Как бы не пострадал, но потом вздохнул: все в руках Божьих, что будет, то и будет. А бился сын хорошо, можно гордиться…
Княжич рассматривал тех, с кем совсем недавно бился. Теперь они лежали, глядя в небо остановившимися глазами, молодые и пожилые, крепкие и совсем юные, как он сам, у которых подбородок не успел зарасти первой щетиной. Не им убиты, но ведь убиты же. Кто-то остался дома, почти всех ждут, у них могли быть или есть дети… В княжиче боролись два чувства – восторг от победы и ужас от человеческой смерти, пусть даже и вражьей. Он вглядывался в лица рыцарей, с которых стаскивали, срубали латы горожане (железо всегда в хозяйстве пригодится!), не закрытые забралами лица были вполне обычными, не лучше, но и не хуже лиц его воинов.
Даниил заметил эти раздумья, поспешил к сыну. Трудно убивать сначала, потом и рука, и душа пообвыкнут, в противнике будешь видеть только врага, а в первый раз всегда вот так. Но если сейчас у Льва пересилит чувство сострадания, то в следующий раз он не сможет поднять меч на врага.
– Лев, это враг. Безжалостный. В бою никогда нельзя его жалеть, не убьешь ты, убьет он.
– Я не в бою, – вскинул на отца глаза юный княжич.
– И после боя тоже. Тот, кто против тебя меч в бою поднял, поднимет его и в следующий раз, если ты оставишь ему такую возможность.
– Но ведь ты оставил жизнь Ростиславу?
– Думаю, зря, он снова против будет и чужих позовет, но я одно знаю: я сильнее, и сейчас ему не совладать. Он племянник, сестрин сын, кровь моя и твоя тоже, но запомни, Лев, если снова руку поднимет, отсекай эту руку без раздумий!
Княжич только кивнул.
Когда уже все прошло, братья долго беседовали, пытаясь понять, как быть дальше. С востока татарская рать поджимала, с запада угры да ляхи. Русь между двух даже не огней, а гигантских жерновов. Как выстоять, с кем договариваться?
– Князь Александр Ярославич ливонцев побил, но надолго ли? А если снова Батый со своими придет? Как с рыцарями договариваться, если они только о том и мыслят, чтобы тебя самого сокрушить?
Тяжелые мысли не давали покоя князьям, лишали сна, протягивали морщины на их челе.
– Ладно, будет беда, будем и отбиваться, что загодя терзаться! Только города крепить надо, чтоб осаду выдержать могли, вон был укреплен Ярослав, успели на подмогу.
На том и порешили, не знали князья, что совсем скоро Даниилу придется принимать решение. А потом еще и еще раз… И заботиться о том, чтобы выжить, не будучи раздавленным, предстоит ему очень долго, до тех пор, пока не встанет крепкая Русь, правда, уже Московская. Но и на нее будут то и дело наползать вражьи полки, и ее будут пробовать на зуб, выстоит ли, выдюжит? Выстояла и выдюжила.
В ОРДУ
В Холм примчался совсем нежеланный гость. Конечно, он приехал не один, сопровождали трое. Все надменные, на окружающих почти и не смотрели, узкие губы сложены в презрительной ухмылке, узкие глаза – словно угольком кто по лицу чиркнул – не поймешь, на кого направлены, лица бесстрастные, что твоя колода! Один сквозь зубы прошипел, головы не поворачивая, что к князю прибыли послы от Бату-хана.
Послы во все времена и у всех народов люди неприкосновенные и уважаемые. Только чего так кичиться? Слуга бросился за дворским Андреем:
– Андрей Иванович, там послы от поганых прибыли!
Тот уже и сам шел по двору, слуга крикнул громко, Андрею показалось, что татарин понял, глаз зло блеснул. Вот сколько раз матери, едва научив говорить, своим детям твердят: язык твой – враг твой! И понимают люди, вылетают зряшные слова из уст, что птицы, да ведь произнесенного обратно не вернешь. Что было татарина обижать?
Дворский подошел ближе, с достоинством поклонился:
– Милости просим на княжий двор, коли послами прибыли.
Все прибывшие молча слезли со своих невысоких лошадок и направились вслед за Андреем Ивановичем. Впереди вприскачь помчался другой слуга, посланный сообщить князю. А тот, что глупость ляпнул, тут же добавил еще одну:
– А они чего же, Андрей Иванович, немцы, что ли, али глухие?
– Я тебя сейчас плетью-то перетяну, если рот свой не закроешь! Замолчь, сказано!
Холоп бросился прочь от тяжелой руки дворского, понял уже, что не дело языком мелет. Но подальше шепотом все же поинтересовался у дружинника, наблюдавшего за послами:
– А и правда, чего они все молчком? Вроде по-нашему разумеют…
– Им ни с кем не положено говорить, кроме того, к кому прибыли! Прежде как князю не передадут, что велено, рта не раскроют, даже если помирать будут.
– Ух ты… А ежели, к примеру, в проруби тонуть станут, тоже на помощь не позовут? – Глаза парня блестели восхищением от такого предположения.
– Ну и трепло ты, Митрий! Верно дворский плетью погрозил вытянуть!
Послов провели в хоромы, предложили пить. Но в комнаты прошел только один из послов и толмач, двое других остались подле коней. Стерегли, что ли?
– Вашего черного молока не держим, уж простите великодушно. А меда или водицы чистой пожалте, – повел рукой дворский.
Князь пришел быстро, чуть склонил голову в знак приветствия, жестом пригласил садиться, внимательно оглядел. Даниил понимал татарский, но показывать этого не стал, смотрел выжидающе, пусть сами скажут, чего хотят. Послы не заставили себя долго ждать, остановившись посреди комнаты, не садясь и все так же глядя прямо перед собой, один из них протянул князю свернутую трубочкой грамоту. Даниил глянул на печать, запечатано не самим Батыем, но кем-то из его нойонов.
Князь язык понимал и говорить мог, но вот читать нет. Засомневался. Посол, видно, заметил, презрительно что-то произнес, второй рядом с ним, видно, толмач, перевел:
– Там по-урусски. Если коназ читать не умеет…
Не сводя глаз с надменного татарина, Даниил молча вскрыл письмо, посол все так же смотрел в сторону. И как видит, если не глядит?
