Валентин Пикуль - Нечистая сила
Тайны портфеля Побирушки оставались неоткрыты.
– Не удается! Он будто приклеен к своему портфелю.
– Но ведь в одно место он бегает.
– Бывает и там. Но опять-таки с портфелем…
Чиновник МВД навестил тюрьму «Кресты», просил отвести его в камеру № 216, где по мертвой сидел попавшийся на «мокром деле» опытный вор-рецидивист Ванька Свист… Сейчас он был занят общественно полезным трудом, расплетая на паклю измочаленные на флоте канаты. Чиновник МВД сказал отпетому вору:
– Ванька! Дело есть.
– А ну вас всех, – отвечал тот, зевая.
– Держи пять рублей. Надо портфельчик прощупать.
– Пять рублей – не товар. Погулять бы дали.
– Обчисти портфель, и под честное слово честного ворюги мы дадим тебе дневной отгул на Выборгской стороне…
Ванька Свист на одну лишь секунду перехватил портфель Побирушки и выгреб из него все наличное. На столе директора департамента полиции оказалась масса нужных и полезных для жизни вещей. Жандармы с сомнением изучали недоеденный бутерброд со швейцарским сыром, комки старых газет, пачку туалетной бумаги и берлинский журнал, издаваемый – с согласия кайзера – специально для гомосексуалистов (с картинками).
– И это все? – спросил Герасимов.
– Все.
– Так чего он тут голову нам морочит? Одна декорация!
Но за этой «декорацией» скрывался опытный аферист. Еще никто не смог подтвердить шпионаж князя Андронникова в пользу Германии, но никто и не опроверг этой версии. Полезно вспомнить, что германский генштаб утверждал: «Отбросов нет – есть кадры!»
* * *– У меня, вы знаете, столько дел, что не продохнуть, – говорил Побирушка, навестив вечерком квартиру столичного градоначальника фон-дер-Лауница. – Владимир Федорович, не помешаю?
– Да нет, входите, Мишель… Что слышно в мире?
– Да ничего нового, – сказал Побирушка, кладя за свою спину портфель, ужасно раздутый, и попросил чаю. – Сами знаете, какие сейчас могут быть новости! Пожить не дают спокойно порядочному человеку. Куда ни придешь, везде неприятности. С тех пор как в 1897 году я благодаря любезности графа Витте получил чин коллежского регистратора, с тех пор у меня нет минуты покоя. Понимаю, что министром не стану! Но уже ни один министр не обойдется без моих практических советов… Владимир Федорович, спасибо вам за вкусный чаек, не откажусь и от ужина.
Лауниц сам был жуликом. Мало того, погромщик. Именно этими качествами и выдвинулся. Побирушка пришел к нему за сплетнями, платя за каждую своей сплетней. Это был производственный обмен натуральным сырьем – деловой и честный. Календарь в гостиной показывал 2 ноября 1906 года, за окнами сильно пуржило…
Лауниц, накормив Побирушку ужином, сказал ему:
– Сегодня из-за границы вернулся Витте.
– Кто-о? – оторопел Андронников.
– Витте… Рванут его здесь как миленького. Департамент уже извещен, что на него готовится покушение.
– Представьте, я извещен тоже, – сказал Побирушка и, раскрыв свой портфель, извлек из недр его бумагу. – О покушении знаю раньше вас. Мои связи велики… сами понимаете! И вот, прочтите, что я телеграфировал Витте в Париж.
Фон-дер-Лауниц с удивлением прочел: «Умоляю вас продлить пребывание за границей. Опасность для вашей жизни гораздо серьезнее, чем вы думаете. Это мое последнее слово. Тем хуже для вас, если вы хотите умереть…»
– Если приехал, значит, хочет! – сказал Лауниц. Побирушка не верил. Лауниц вызвал по телефону жандармское управление Варшавской железной дороги, велев перечислить высокопоставленных персон, прибывших с берлинским экспрессом, после чего приставил трубку телефона к уху Побирушки: – Слушайте сами, князь, если не верите моим словам…
Среди статских и тайных советников с вокзала упомянули и бывшего премьера графа Витте. Побирушка сразу заторопился:
– Дела, сами знаете. Просто вздохнуть некогда…
Витте встретил Побирушку спокойно.
– Да, приехал, – сказал он. – При дворе могут морщиться, но я считаю, что моя государственная карьера закончена.
– Столыпин сидит крепко, – предостерег его Андронников. – На следующей неделе уже публикуется указ о свободном выходе крестьян из общины… Затевается аграрная реформа.
– Столыпин крепок, – согласился Витте. – Но он вульгарный временщик. Лупоглазый, зато безглазый…
Кто еще, кроме Витте, способен заместить Столыпина?
– Горемыкин – труха, а Коковцев – болтун.
Витте покрыл их всех козырным тузом:
– Я должен повидать… Распутина!
Сразу стало ясно, зачем он приехал. Тут Побирушку даже замутило – как же он, великий мастер интриги, проморгал Распутина, в котором заискивает сам бывший премьер? В мире что-то изменилось. Надо срочно перекраивать свои политические взгляды. Побирушка схватил свой портфель и снова заторопился:
– Извините, бегу! Знаете, столько дел, столько дел… Просто не знаю, когда будет минута покойного времени!
* * *Распутин (новая политическая сила великой империи) вставал с похмелюги – тяжело и натужно. Долго шарил в карманах брюк – не осталось ли там деньжат «после вчерашнего»? Бормотал:
– Куды ж я их потратил? Неужто все саданул?
Наскреб копеек с тридцать и заскучал.
– Пивка бы… мать вас всех за ногу.
Открылась дверь, и вошли два неизвестных господина. Из раздутых карманов шуб торчали горлышки пивных бутылок. Сами они – вида наглейшего! Расселись на венских стульях, как у себя дома. С треском выставили пиво на стол.
– Лакай, – сказали. – Чего вылупился?
Распутин жадно выхлебал три стакана пива.
– Полегчало… благодарствую. Тока вот не пойму, отколь вы такие ангелы свалились? Чтой-то не видывал я вас ранее.
– Надень порты, варначе, – отвечал ему один и отряхнул с котелка тающий снег. – Мы за тобой приглядывали, как ты вчера в ресторации мадеру дюжинами глушил. Вот с товарищем Ипполитом Гофштеттером и решили: небось трещит башка у нашего Ефимыча! Не взять ли баварского да не навестить ли его по-дружески?
– Хорошие люди. Заботливые. Уважаю. А… кто вы?
Первый сунул ему к носу свою визитную карточку:
– Читай, если грамотный… Сазонов я, Егорий Петрович, кандидат права о бесправии и работник прессы. А это – Гофштеттер из «Нового Времени», знаешь такую газету? Вот он там и пишет.
– Чего ж он пишет? О фунансах небось?
– Что хочешь, – заговорил Гофштеттер. – Могу про тебя такое накатать, что обратно в Сибирь без порток убежишь.
– А я твоей газеткой подотрусь! – реагировал Распутин.
– Всего тиража тебе не осилить, – засмеялся Сазонов. – А карточку мою не рви. Здесь и адресок обозначен: Кирочная, двенадцать. В случае нужды – забредай. Спать положу. И накормлю…
Распутин стал натягивать штаны. Сомневался:
– Чтой-то вы, господа, не очень понятные. Начали за упокой, я даже испугался, а кончаете во здравие…
– Похмелиться хочешь? – конкретно спросили его.
– А нешто ж я не православный?
– Тогда поехали…
Внизу ждал «мотор» (так называли тогда автомобили). Сели и покатили. Распутин автомашинам всегда дивился:
– Бежит себе и даже овса не просит! Одно в ём плохо: вони много, а навозу не видать. Вы не смейтесь, ребята! Навоз – первейшая вещь в мужицком хозяйстве… От него вся сила!
Вот и загородный ресторан (скромненький). Березы в снегу. Пустынные комнаты. В отдельном кабинете сидел… Витте.
– Оставьте нас, – сказал, и журналисты выкатились.
Витте разливал коньяк в плоские рюмки-блюдца.
– Пусть эта встреча останется между нами, – предупредил граф властно. – И мне и вам так будет удобнее.
– Как хошь. Молчать умеем…
Когда им подали лангеты, Витте начал дело:
– Григорий Ефимыч, как это ни странно, но между нами много общих точек соприкосновения. Я начал свою карьеру, можно сказать, с того же, с чего ее начинаете и вы… Не поняли? Тогда поясню. Кому был известен скромнейший инженер-путеец Сережа Витте, который в 1887 году предсказал царскому поезду катастрофу в Борках? Но я ее предсказал, и семейство нашего незабвенного императора Александра Третьего покатилось под откос…
– Так и шваркнулись? – не поверил Распутин.
– Да, если вам угодно, то… шваркнулись! Мария Федоровна, ныне вдовая императрица, босиком и голая выбралась из обломков. Ей один солдат свою шинель дал… Вот тогда, в Борках, меня и заметили! Тогда же и выдвинули. По слухам я извещен достаточно, что вы тоже пророчите и ваши предсказания сбываются. Будем откровенны! Меня задвинули в угол, как старый шкаф. Сейчас в моде новая мебель. Жесткая, зато модная. Но я, старый гусь, по опыту жизни знаю – все возвращается на старые круги. Мы бы с вами сошлись. В любом случае, – заключил Витте, жуя мясо, – вы найдете во мне то, чего никогда не сыщете в Столыпине!
Распутин все понял. Понял и сказал твердо:
– Примером не станешь, граф. Папа слаб! У него в башке зайчик прыгает. За ним пригляд нужен – ой как! А мама крута. Хозяйка! Но она-то тебя и не любит. Вот все говорят: царь, царь, царь. А я говорю: не царь, а царицка! Вот как…
