Владимир Прасолов - Вангол
— Вам не кажется, что без Игоря всем как-то легче стало дышать? — спросил Владимир.
— Не надо о нём. О покойнике или хорошо, или ничего, — попросила Мыскова, и Владимир понимающе кивнул, поудобнее устраиваясь у костра.
— Вангол, расскажи о себе, нам всем интересно, ты же обещал, — попросил Пучинский.
— Если я вам скажу, что моя мать — олениха, а отец — добрый дух тайги, вы ведь не поверите. Но наверное, так оно и есть. Просто мне пришлось родиться дважды. Тот, кто родился первый раз, имел другое имя, знать которое вам не обязательно. Сейчас вы видите перед собой того, кто рождён был второй раз, от первого осталось только тело и память. Люди, которые нашли и выходили меня, дали мне душу, сложив её из частиц своих душ, иначе бы я не смог вновь родиться. Старый охотник Такдыган передал мне свой опыт и знания, он научил меня чувствовать тайгу и понимать многое, что в ней происходит. Я не могу объяснить как, но во мне проснулось что-то такое, что позволяет мне видеть одинаково хорошо ночью и днём, причём видеть далеко. Я могу рассмотреть муравья, ползущего по стволу берёзы в километре от себя. Я слышу, как под камнями, на которых мы сидим, в глубине течёт вода. Слышу, как верещит белка, схваченная только что вон в тех соснах хищником. Чувствую многие запахи, но зачастую просто не знаю, что это так пахнет. Мне предстоит ещё очень многое узнать и понять, многому научиться, потому что каждый день открывает мне огромное количество загадок и ещё больше их задаёт. Вы зовёте меня с собой, но пока не пришло время. Я знаю, что скоро мне придётся выйти из тайги, но не теперь. В мире, где живёте вы, так много горя и страха, что я в него вернуться не готов. Я ещё не готов бороться с теми, кто превращает людей в послушное запуганное стадо, идущее с радостью на бойню. Сейчас мы с Тингой уйдём, я объяснил вам дорогу на Удоган. Никто не должен знать, каким путём вы пришли. Никто не должен знать о том, что вы были здесь. Никто не должен знать, что вы встретили нас. Если эти условия будут выполнены, то через год мы встретимся вновь. Вы поможете мне оформить документы на меня и моих родичей. Где и когда произойдёт встреча, я сумею вам сообщить. — Вангол замолчал и внимательно посмотрел на лица сидящих вокруг догорающего костра. Никто не задавал Ванголу вопросов.
— Вангол, запомни мой адрес, — спохватился Пучинский.
— Мне не нужен ваш адрес. Поверьте, я смогу вам сообщить всё, что необходимо, где бы вы ни находились. Вы это почувствуете, вы это услышите, — остановил его Вангол. — А сейчас нам пора. До встречи.
Вангол и Тинга поднялись.
— Вангол, может, переночуете, а утром разойдёмся, что по темноте-то… — не договорила Мыскова.
Вангол ничего не сказал вслух, но она услышала: «Нина Фёдоровна, это для вас ночь темна. Мы уходим сейчас, так надо».
— Вангол, возьмите палатки и чайник, как договаривались, — сказал Пучинский.
— Наши палатки унесло водой, вам ещё долго идти, так что мы сейчас ничего не возьмём. Отдадите при следующей встрече, через год, договорились?
— Хорошо, договорились, — сказал Семён Моисеевич и крепко пожал руку, протянутую на прощание Ван голом.
Через минуту Вангол и Тинга бесшумно растворились в темноте. Шли минуты, все молчали, задумавшись, переваривали в головах услышанное от молодого таёжного охотника. Ему нельзя поверить, и этому нельзя было не поверить, потому что каждый из них видел собственными глазами этого необычного человека.
— Может, это всё мне приснилось, и я сейчас проснусь на своей койке в студенческой общаге? — спросил Владимир, прервав тишину.
— Лучше бы это был сон. Но, к сожалению, это явь, — сказал Пучинский.
— Я не согласна с тобой, Семён. Мне кажется, всё, что происходило в нашей жизни до встречи с Ванголом, — это был сон, причём дурной сон. А сейчас мы проснулись и увидели явь. Я не сожалею об этом. Я благодарна Ванголу за то, что он меня разбудил. Теперь я знаю, как мне жить дальше.
— Я согласен с вами, Нина Фёдоровна, — живо откликнулся Владимир, — для меня, например, открылся целый мир, о существовании которого я не знал. К сожалению, я увидел и тот мир, который, мне казалось, я знал, но он оказался не совсем таким, вернее, совсем не таким. Вы знаете, если честно, мне страшно возвращаться. Боюсь, теперь я не смогу хлопать в ладоши на собраниях и единодушно одобрять.
— А я смогу хлопать, одобрять, здравицы орать, смогу. И тебе советую это делать, если не хочешь оказаться в такой же куче костей. Только все мы должны знать и помнить, что есть на земле такие, как Вангол. Их мало, но они есть, и нам посчастливилось встретить одного из них. Они ещё не готовы выйти в наш мир, им нужна помощь. И ради этого мы должны выжить, а поэтому мы будем и хлопать, и одобрять. — Пучинский встал и подбросил щепок в тлеющий костёр. Он посмотрел в сгустившуюся темноту и представил, как сейчас на оленях Вангол и Тинга всё дальше и дальше уезжают от них, уходят из их жизней. Они вернутся, они непременно вернутся, думал он.
«Конечно, мы вернёмся, Семён Моисеевич, у эвенков не принято обманывать, мы же договорились. Спокойной ночи», — прозвучало в его мозгу. Пучинский от неожиданности уронил чайник, который перед этим взял в руки, чтобы поставить на огонь.
— Что случилось? — спросила Мыскова.
— Ничего, дорогая, он пожелал нам спокойной ночи, — ответил Пучинский, поднимая чайник.
* * *Вангол и Тинга действительно уходили на оленях старой дорогой, по которой сюда пришли. Они уходили не одни. На одном из оленей, завёрнутый в оленью шкуру, на волокуше ехал Игорь Сергеев. Вернее, его везли, он ничего не чувствовал, не слышал, но он дышал, он был жив. Пуля, прошедшая через голову, пробила мозг, но не оборвала его жизнь. Вангол сразу понял это и решил оставить его в тайге. Он ещё не решил, что он будет делать с этим человеком, но сначала он его вылечит.
Он очистил его рану и заставил её заживать. Заставил биться его сердце и освободил его мозг от ощущений и чувств.
Огромное, усыпанное яркими звёздами небо перечеркнула упавшая звезда.
— Вангол, я, как ты говорил, загадала желание. Отгадай, какое? — сказала Тинга.
— Если отгадаю, не сбудется, — ответил Вангол, с теплотой подумав о своей таёжной красавице, мысли которой он с лёгкостью читал.
Она загадала, чтобы их первенцем обязательно был сын. К утру они вышли к расщелине и поднялись по ней к скале, где был похоронен Новиков. Здесь решили отдохнуть перед большим переходом.
Далеко-далеко на западе в эту ночь Мария Макушева родила мужу второго сына. Счастливый Степан, приехав со службы к роддому, обломал по пути кусты сирени и передал через медсестру огромный душистый букет в палату, где лежала Мария. Она устало улыбнулась, она была очень довольна собой. Жизнь продолжалась. Да, жизнь продолжалась, но с некоторых пор для Степана она была наполнена уже другим содержанием. Осточертевшая ему конвойно-охранная служба, которую он столько лет нёс, отступила на второй план, хотя свои обязанности он исполнял неукоснительно. Любимая жена и дети были его тылом, его отдушиной, тем святым, ради чего Макушев был готов на любые испытания и лишения. Его основным делом стала работа под руководством Битца по созданию групп сопротивления. Он неделями, а то и месяцами пропадал в командировках, которые планировал и тщательно готовил Битц. Прохоров, «умерший и похороненный в лагере», уже более полугода был на свободе и выполнял особые поручения. Устроенный агентом по снабжению одной из продовольственных баз, он мог свободно ездить по лагерям, где с подачи Битца его коллеги охотно подписывали заявки на поставку картофеля и других сельхозпродуктов.
Солнце как будто растекалось по горизонту багровым маревом. Оно не бросало последние лучи, как надежду на утреннее возвращение. Оно, утекая, гасло, сгущая и сгущая краски, незримо превращая всё разноцветье в тёмно-красное и багровое, а затем, как бы утягивая за собой это прозрачное покрывало, превращало всё видимое в тьму. Тьма, сгущаясь, зажигала и зажигала миллиарды звёзд, холодный свет которых освещал затихшую жизнь и потерявшую свою привлекательность природу. Ночь кралась по земле, подчиняя всё своим законам. Законам ночи, законам тьмы, безжалостным и коварным. Для одних ночь — это время, когда уставшее за день тело, отдыхая, набирается сил. Для других, отлежавшихся днём в теньке или укромных уютных покоях, ночь — время активной работы. Хищники под покровом тьмы подбираются к отдыхающим стадам, чтобы наброситься и вонзить острые клыки в шею задремавшего на мгновение животного, не дав ему никакого шанса на спасение. Так и оперативные группы НКВД расползались по ночам на чёрных воронках по кварталам спящих городов и посёлков, чтобы громким стуком разбудить, ворваться в жильё и с упоением наблюдать, как с лихорадочно колотящимися сердцами люди с заспанными лицами, в ночном белье второпях собирают в дальнюю дорогу того, на кого указал перстом неумолимый и беспощадный закон тьмы. Люди в кожаных куртках и плащах, с волевыми лицами и крепкими руками, выдирали из объятий жён и матерей мужчин, обещавших им непременно вернуться. Слёзы и застывший ужас в глазах неодетых и неприбранных женщин, теряющих своих мужчин, уже давно не трогали сердце старого опытного чекиста Сергеева. Он знал, эту грязную работу должен был кто-то делать. Его задача — задержать и доставить, а там разберутся. Там в десятках кабинетов сидят опытные следаки, которые опросят и допросят, которые проведут очные ставки и освидетельствования, и тогда всё станет ясно — кто есть кто. Если совесть перед народом чиста — с миром домой, под тёплое одеяло. Ну а если нет, тогда извини, дорогой, казённый дом и дальняя дорога тебе обеспечены. Всё по справедливости и в строгом соответствии с требованиями социалистических законов, утверждённых сталинской конституцией. Молодым рабочим парнем он пришёл в двадцать втором году по направлению заводской ячейки в ЧК. Не раз с тех пор и пуля, и бандитский нож пускали кровь из его мускулистого тела, многие иркутские бандиты закрыли навсегда свои очи после встречи с ним, многие отправились по лагерям и помнили Сергеева. Он тоже помнил многих, обещавших, вернувшись, по самую рукоять вогнать ему в спину нож при встрече, но этого он не боялся. Он вообще ничего не боялся, кроме одного. И то, чего он боялся последнее время, случилось сегодня ночью… И вот теперь… теперь, он, теряя кровь и сознание, трясся в воронке на коленях своих оперов, которые нещадно материли и шофёра, и колдобины, и всё на свете, пытаясь быстрее доставить его в госпиталь. А началось всё как обычно…
