Эдвард Резерфорд - Париж
– Ты на самом деле гордишься башней, которую строишь?
– Конечно.
– Здорово.
Он отвез ее обратно в Пасси до наступления темноты. На авеню Виктора Гюго она поблагодарила Тома, позволила поцеловать себя в щеку и ушла. Ему казалось, что ей понравился день, но уверенности не было.
В следующее воскресенье Эдит была занята, и Тома отправился к родителям. Только в самом конце обеда мать заговорила на интересующую ее тему:
– Та девушка, которую ты приводил сюда… У тебя есть на нее планы?
– Не знаю, – сказал он. – Может быть.
– Ты мог бы найти себе кого-нибудь получше, – твердо заявила мать.
– Ты говоришь так только потому, что она не дочь вдовы Мишель, – пожал плечами Тома. Он глянул на отца, но тот избегал смотреть на сына, и Тома пришлось продолжить разговор с матерью: – Но вы же неплохо поладили.
– Ты мог бы найти себе кого-нибудь получше, – стояла на своем мать.
После еды он пошел погулять с Люком. Реакция родителей не стала для него полной неожиданностью: теперь любая невеста, за которой не дают мясную лавку, их не устроит. Но от Люка Тома надеялся услышать что-то более приятное.
Однако слова Люка застали его врасплох.
– Это та самая девушка, которую мы с тобой искали? – спросил младший брат.
– Да. Как ты догадался?
– Не знаю.
– Что ты о ней думаешь?
Люк помолчал. Потом его лицо погрустнело.
– Я ей не понравился, – сказал он наконец.
– С чего ты взял? Мне она ничего такого не говорила. Ни слова. Мне, наоборот, показалось, что ты ей очень понравился.
– Нет. – Но Люк только тряс головой. – Я точно тебе говорю. Я всегда чувствую такие вещи.
– Уверен, что ты ошибаешься, – сказал Тома.
Но он был озадачен.
Три дня спустя Эдит спросила его, будет ли у него возможность посетить вместе с ней ее мать и тетю в ближайшую субботу.
Они встретились после полудня: Эдит ждала его в начале авеню Виктора Гюго. Парочка пересекла просторную площадь вокруг Триумфальной арки и вышла на широкую авеню Гранд-Арме, ведущую на запад прямо к Елисейским Полям. Свернув на нее, они миновали несколько кварталов, повернули направо и прошли еще немного. Дома на этой улице, хоть и достаточно респектабельные, были какими-то серыми и закоптелыми и наводили на Тома уныние. В одном из таких домов, который стоял на углу и был немного больше остальных, помимо внушительного парадного входа, имелся также боковой проход, ведущий во внутренний дворик, защищенный от незваных гостей высокой железной оградой. В этом заборе имелась калитка. Эдит потянула за цепь колокольчика. Где-то внутри послышался тонкий резкий звон, и несколько мгновений спустя калитка открылась.
– Это моя мать, – сказала Эдит.
Сходство сразу бросалось в глаза: те же веснушки, тот же широкий рот. Но время безжалостно обошлось с матерью Эдит. Тома видел, что когда-то она была красива, но потом обрюзгла, а в последние годы перестала следить за собой. Волосы она красила хной, но недостаточно часто, судя по отросшим седым корням. Глаза, когда-то яркие, заплыли, исчерченная глубокими морщинами кожа шеи обвисла.
– Значит, вы тот молодой человек, который строит башню. – Она изобразила улыбку.
– Да, мадам, – вежливо ответил Тома.
Хозяйка провела их по узкому коридору в комнату. Там стоял диван с изогнутой спинкой, два парадных кресла и столик. Окно, обрамленное шторами из тяжелого дамаска, выходило во двор, но плотная кисейная занавеска едва пропускала свет.
– У моей золовки отличное положение, вы согласны?
Значит, тетя Аделина – сестра пропавшего отца Эдит, сообразил Тома.
– Прекрасное положение, мадам, – сказал он.
– Моя тетя – консьержка, – объяснила Эдит. – На самом деле она присматривает за всем домом.
– Это большой дом, – добавила ее мать. – И большая ответственность. Но Аделина создана для такой работы, это точно.
– И месье Ней тоже живет здесь? – проявил интерес Тома.
– Месье Ней владеет этим домом, – сообщила мать Эдит с гордым видом человека, который числит среди своих друзей богача. – Его контора находится в соседнем здании. И живет он тоже тут неподалеку вместе со своей дочерью.
– Его дочь зовут мадемуазель Ортанс, – добавила Эдит.
– Ах, мадемуазель Ортанс, – восхищенно протянула ее мать. – Однажды она составит блестящую партию. Это точно.
– Я бы хотела показать Тома дом, – сказала Эдит.
Ее мать глянула на буфет и кивнула:
– Если увидишь тетю, скажи, что мы ждем ее.
Вслед за Эдит Тома поднялся по узкой лестнице, затем прошел по коридору, который привел их в заднюю часть большого дома. С загадочной улыбкой Эдит распахнула еще одну дверь, и Тома оказался на просторной площадке, от которой к парадной двери спускалась широкая лестница.
– Красиво, – заметил он. – Вы когда-нибудь пользуетесь этим входом?
– О нет! Парадная дверь всегда заперта. Пойдем.
Эдит приблизилась к двери справа от лестницы, тихонько постучала и вошла.
Панели на стенах просторной комнаты местами потрескались, но в целом она производила великолепное впечатление. Над камином висела картина XVIII века – портрет аристократа с лицом, излучающим олимпийское спокойствие. Стены украшали цветные гравюры с придворными дамами. У окна стоял изящный письменный столик в стиле рококо и такой же стул. Справа от двери расположился большой гардероб орехового дерева. А напротив камина у противоположной стены стояла роскошная кровать XVIII века под пологом, на которой, подпертая подушками и валиками, сидела знатная дама в облаке кружев и читала томик в кожаном переплете.
– А, малышка Эдит, – сказала дама, чье лицо было бы копией безмятежного господина над камином, если бы не плохо подогнанные зубы из слоновой кости.
– Мадам Говри, позвольте представить вам моего друга Тома Гаскона, – почтительно произнесла Эдит. – Он работает на строительстве башни месье Эйфеля.
Мадам Говри посмотрела из-за книги на Тома.
– Как это печально, молодой человек, – сказала она весьма спокойным тоном. – Я видела в газетах изображения башни этого месье Эйфеля, кем бы он ни был. – Она выговорила имя инженера так, будто считала его непроизносимым. – Вам следует поискать другую работу.
– Вам не нравится башня, мадам? – осведомился Тома.
– Совершенно не нравится. – Она отложила книгу на покрывало. – Когда я думаю о том, что строила Франция в прошлом, о Лувре, например, или о Версале, и потом вижу чертежи этого отвратительного костыля, который наверняка заржавеет до того, как его достроят, вижу изображения этой варварской пошлости, которую собираются повесить в парижском небе, я спрашиваю себя: во что превратилась Франция? – Она снова взялась за книгу. – На вид вы приличный молодой человек, но вы позорите страну. Вы должны немедленно уйти со стройки.
– Благодарю вас, мадам, – сказал Тома, и они с Эдит удалились.
– Надеюсь, ты не обиделся, – хихикнула Эдит, как только дверь за ними закрылась.
– Конечно же нет. – Тома пожал плечами. – Так думает половина Парижа.
Действительно, в газетах каждую неделю появлялись статьи на эту тему, повторявшие примерно то же самое, что сказала старая дама.
– Знаю. Но она так красиво выражается. Мадам Говри – наша аристократка, – с гордостью сказала Эдит.
– Так что же это за место? Здесь живут старики?
– Да, это дом престарелых, но совершенно особенный. Месье Ней лично договаривается с каждым постояльцем. Некоторые платят ему, у других есть дом, или земля, или какой-то доход, и потом они переезжают сюда, и он все для них делает. Он юрист, поэтому всегда знает, как поступить.
– Сколько здесь постояльцев?
– Около тридцати.
– И все они остались без родственников?
– У некоторых есть родня. Но они все знают, что могут доверять месье Нею. Говорят, – продолжила она тише, – что одна старая дама была здесь так счастлива, что оставила ему все свое состояние.
Тома ничего не сказал.
Они заглянули еще в одну комнату, далеко не такую шикарную. Там в единственном кресле лицом к окну сидела старуха и, казалось, дремала.
– Мадам Ришар бывает очень несговорчивой. Моей тете приходится давать ей настойку опия.
В коридоре им встретилась невысокая полная женщина. Она была с головы до ног одета в черное, а ее пухлое лицо по форме напоминало шар. Тома предположил, что это и есть тетя Аделина.
– Марго, ты не видела мою тетю? – спросила Эдит у женщины.
– Нет, не видела, – певуче ответила та и сказала Тома, проплывая мимо: – Добрый день, месье.
– Это Марго, сиделка, – пояснила Эдит. – Наверное, тетя поднялась наверх.
До верхнего этажа они добрались по крутой и темной лестнице. В коридоре не было окон, и только в конце его через световой люк внутрь попадало немного дневного света. Эдит несколько раз позвала тетю, но ответа не получила. Она повернулась, чтобы спуститься снова на первый этаж. Тома тоже пошел за ней, но по дороге из любопытства открыл одну из дверей в коридоре.
