Княгиня Ольга - Елизавета Алексеевна Дворецкая
– А жить на хлебе и воде вредно для кожи! – вставила кудрявая Зинаис. – От этого старишься вдвое быстрее!
Лица отроков озарились надеждой.
– Но мы будем продолжать поход! – ответил женщинам Хельги. – Все лето, если боги помогут. Вам подойдет такая жизнь – день на корабле, ночевать где придется, есть что поймаем… Если ваш василевс наконец опомнится и вышлет войска – мы будем драться. Я сам не знаю, буду ли жив через месяц, и вам не обещаю.
– И это ты рассказываешь мне? – усмехнулась Агнула. – Наш василевс давным-давно выслал войска против нас – то есть Виглу, и засунул нас сюда. А мы не из тех, кому нравится жить по уставу, где расписан каждый шаг и каждый вздох. Девочки, стратиг просит предостеречь вас: его судьба переменчива, как волны морские, и он не может обещать нам долгой и богатой жизни. Что скажете?
«Девочки» переглянусь и фыркнули. Здесь были те, кому монашество показалось хуже смерти и кто приход скифов воспринял не как бедствие, а как избавление. Среди изготовившихся в дорогу были три-четыре женщины, уже не молодые, кто провел здесь лет по десять, но так и не смог привыкнуть к добродетельной жизни.
Многие низкие люди богаты, а добрый беднеет, –
нараспев прочитала Акилина – та, что прежде зарабатывала свои милиарисии при книжных лавках, светловолосая девушка. Насмешливое, даже чуть хищное выражение ее глаз несколько противоречило их небесной голубизне.
Мы же не будем менять добродетель на денег мешок;
Ведь добродетель всегда у нас остается, а деньги
Этот сегодня имел, завтра получит другой![189]
– Это был Гомер? – насмешливо спросила Агнула.
– Нет, это был Солон.
– Вот видишь? – Агнула обернулась к Хельги. – Акилина знает много хороших стихов. Будет развлекать вас.
– А при чем здесь добродетель? – спросила еще одна их товарка, смуглокожая Феби, уже вновь вдевшая в уши крупные золотые серьги. Судя по выговору, она была сириянка. – Если опять речь про добродетель, то я, пожалуй, пойду обратно в кабачок лысого Макиса.
– Это значит, что деньги приходят и уходят…
– Уж это мне известно!
– А добродетель… Или доблесть… Или свобода остается с человеком навсегда, – пояснила голубоглазая Акилина, бывшая подруга греческих философов и риторов.
– Ну а значит, пока вы не потеряете вашей доблести, мы не потеряем нашей свободы, – обратилась Агнула к Хельги. – Так что, конунг, будем каждый беречь свое, а потом умрем. Но мы и не слышали, чтобы кто-то вовсе не умирал. Только блаженный Василий живет уже больше ста лет, но не хотела бы я стать такой развалиной!
– Даже Даниил Столпник когда-то умер, а он тридцать лет ничего не ел, не пил и не спал! – засмеялись девушки.
– Только когда его все же сняли со столпа, у него черви уже все ноги сгрызли, фу!
– Этот ваш Солон, должно быть, слышал речи Высокого, – заметил Халльвард. – Отец Ратей тоже об этом говорил. Что, дескать, стада погибнут, родня поумирает, а слава доблестных мужей бессмертна.
– Может, и слышал, – согласилась Акилина. – Они могли встречаться. Солон тоже жил очень давно, еще до Христа.
– Вы чего там, состязание скальдов устроили? – оглянулся к ним Ольвид. – Халле, гони этих коз на скутар, а то уйдем без вас.
И войско Хельги Красного двинулось дальше на юг – в Пропонтиду. Позади остались уже остывшие развалины на северном берегу Кераса, разоренные и разграбленные предместья, а впереди еще ждали своей участи побережья фемы Оптиматов, богатый город Никомедия, селения на островах…
* * *
Русские дружины под началом Мистины Свенельдича, оставшиеся на южном берегу Греческого моря, столкнулись с греческими войсками дней через пять после ухода от Босфора.
– Вижу шатры! – закричал со своего места Эскиль, кормчий Хавстейна. – И лошадей!
Хавстейн обернулся, глянул, вскинул руку. Трубач схватил рог и подал знак «К бою!».
Впереди на пологом берегу реки виднелся с десяток лошадей и возле них люди. Выше, на вершине склона, белели грязноватые пологи шатров – десятки, будто грибы-поганки на поляне. С реки было даже не видно, где они кончаются. Длинная отмель была вся взрыта ногами и копытами – коней на водопой сюда водили постоянно.
Этого случая русы ждали не первый день. Двигаясь вдоль побережья на восток, поначалу войско от моря не отдалялось, лишь прочесывало побережье – села, монастыри, усадьбы, мелкие городки. «Вдуйте им по самые ядра!» – сказал русам на прощание Ингвар. Именно в этом заключался смысл подобной войны – нанести вражескому царству как можно больший урон. Чтобы все побережье дрожало от ужаса перед русами и еще долго потом уцелевшие греки бледнели при мысли о них.
Иные земледельческие селения находили почти пустыми: здесь, в теплых краях, уже шла жатва, и греки по большей части оказывались на полях. Добыча в селах пахарей, пастухов и рыбаков была бедна и однообразна: медная посуда, прошлогоднее вино, медные и бронзовые браслеты и серьги, кое-что из одежды.
Зато усадьбы знатных динатов или монастыри, стоявшие в окружении бедных селений, были так богаты, что поначалу русов оторопь брала. Везде кругом глинобитные хижины под соломенной крышей – а здесь беломраморные дворцы, галереи с колоннами на резных основаниях, куполы кровли, будто в церкви, внутри мраморные полы, медные и бронзовые светильники, золоченые лежанки, столы, отделанные белой резной костью, расписная и серебряная посуда! В больших погребах в нижнем отделении хранились амфоры с вином и маслом, в верхнем – печеный хлеб, сыры, копченые окорока, всякие овощи. Эта роскошь охранялась: богатые ромеи имели собственную дружину, настоящее небольшое войско, но против огромной русской рати эти отряды ничего поделать не могли. И к вечеру, выбросив трупы за разбитые ворота, русы уже смывали пот, пыль и кровь в отделанной мрамором бане, пировали в расписанном фресками триклинии, пожирая хозяйские запасы и растаскивая по углам служанок.
Через несколько дней впереди показалось устье большой реки. Русло оказалось довольно глубоко и позволяло судам пройти; решено было частью войска подняться по течению.
Здесь Мистина впервые разделил войско. Такому множеству воев было тесно на заселенной полосе между морем и горами, но раньше он не спешил распылять силы, еще не зная, есть ли вблизи Романовы войска, где они и сколько их. Однако за первые дни русам не встретилось никого способного к сопротивлению, кроме охраны усадеб. Селяне же, кого пришельцы заставали возле стад или на полях, бросали все и убегали.
– Тородд, ты возьмешь
