Томас Фланаган - Год французов
Песнь ясным лучом пронзила удушливую табачную мглу пивной. Словно донеслись до Каслбара слова Шона Мак-Кенны о свободе. А мальчик пел:
И отец родной меня проклял,Мальцом-висельником обозвал.
Крестьяне-ирландцы, хоть и не понимали ни слова, молча и сурово вслушивались, песнь закончилась. Мальчик застенчиво взялся за стакан. Далек Уэксфорд, так же далек, как и Тара.
— О чем он пел? — спросил кто-то.
— О мальчике, которого повесили, — коротко объяснил Мак-Карти.
Не придумать смерти хуже: тело бьется, штаны полны постыдными испражнениями, чернеет лицо. В песнях об этом не поют. Вспомнился Макрум: как дрыгал ногами Падди Линч на эшафоте. А в песне лишь о свободной Ирландии.
— Малец-висельник! Да неужто никто в этой пивной не знает песни о жизни, а не о смерти?
Мак-Карти собрался уходить. О’Доннел попросил его прочитать плач по Бэру О’Салливану, но тот отказался. Поэма сложна, слушатели должны угадать много ссылок, намеков, портретов именитых людей. Да эти несчастные пастухи — всю жизнь по колено в навозе — будут лишь недоуменно чесать в дремучих затылках да смущенно пожимать плечами. Все равно что среди них вдруг появится господин в бархате и попросит пунша.
Пока Мак-Карти сидел в пивной, прошел дождь, но в воздухе еще парило, высокие травы напитались влагой.
ДУБЛИН, АВГУСТА 18-ГО
Утром почтовой каретой приехал Малкольм Эллиот. Он остановился в гостинице на улице Досон, там же и пообедал в обществе мелких помещиков, зажиточных крестьян-арендаторов, нескольких английских офицеров.
К вечеру он отправился в Гранард. Там и заночевал. От Ганса Деннистауна, одного из местных руководителей Объединенных ирландцев, услышал немало обнадеживающего. В центральных графствах организация сохраняла крепкое положение, несмотря на репрессии и арест кое-кого из руководителей. Оставшиеся же на свободе из Лонгфорда, Западного Мита и Кэвана действовали сообща. Еще более примечательно, что замысел Объединенных ирландцев — сплотить протестантов и католиков — удался. Сам Деннистаун, добродушный великан фермер, прозорливый и решительный, возглавлявший организацию в Лонгфорде, был протестантом. А его помощник, Майкл Туоми, аптекарь из Гранарда, — католиком. За обедом, слушая их рассказы, Эллиот вспомнил о встрече с Томом Эмметом на вилле в Ратфарнаме. Почему взгляды и идеи горожан нашли отклик и в крестьянском сердце, там, среди раздольных пастбищ? Могучий крестьянин и тщедушный аптекарь сидят бок о бок, мирно толкуют о действиях, течениях, политике, будто и не было никогда Уэксфордского восстания, потопленного в крови, будто и не давили, не вешали никогда мятежных католиков, не резали, не сжигали заживо (как в Скаллабоуге) протестантов. Собеседникам Эллиота было чуждо его горькое разочарование, он считал (хотя и не говорил вслух), что служит делу обреченному, уже тронутому порчей. Кто знает, может, правы они, а не он.
На дороге к юго-западу от Дублина чуть ли не на каждой миле находил он следы восстания минувшего и зачатки грядущего. В Маллингар, центр скототорговли центральных графств, ввели войска. Разместили их не в городских казармах, а за городом; палатки их виднелись там и сям средь необозримых лугов. А к югу от Киннегада почтовая карета повстречалась с колонной солдат, вели их усталые, совсем юные офицеры. Они забросали кучера скабрезными шутками, по произношению Эллиот признал англичан. Может, это вспомогательные войска, истребованные Корнуоллисом из Лондона. На площади в Килкоке — виселица и столб для порки, по деревенской улице — пепелища на месте хижин. Однако в Мейнуте все спокойно, во главе единственной улицы громоздится усадьба графа Ленстера, брата Эдварда Фицджералда, на окраинах Дублина вдоль Королевского канала выставлены посты.
Завтракал Эллиот за одним столом с управляющим из Мэллоу, остроумным человеком. Он оживленно болтал о скоте, о лисьем гоне, о политике, не забывая при этом и о бараньей отбивной с густо намасленным ломтем хлеба. Он сказал, что Корнуоллис очень снисходителен к сдавшимся в плен повстанцам Уэксфорда и Антрима. Стране недостает твердой руки, дух Кромвеля необходимо возродить.
— У меня-то на усадьбе тишь-благодать. Обходись с крестьянами по справедливости, и они будут жить смирнехонько. И в наших краях как-то объявились двое из этих Объединенных ирландцев, и у нас смуту посеять захотели, да один из моих арендаторов мне их тишком указал. Я — к судебному приставу. Ну и повесили голубчиков вниз головой, прямо на карнизе крыши. Никакой виселицы не надо. Схватили, допросили, вынесли приговор, привели в исполнение — минут за двадцать управились. Крестьяне их камнями да комьями земли закидали, чтобы и духу их не было в наших местах.
Вот так, на скорую руку, все у нас, в Ирландии, во веки веков и решалось. Однако Эллиот нашел своего нового знакомца приятным собеседником, и они провели за разговором еще час.
После завтрака он пошел на север, минуя реку Лиффи, на улицу Дорсет. Утро стояло ясное, солнечное, и он даже расчувствовался, завидев дома серого портлендского камня и теплых тонов красного кирпича. У Грин-колледжа он остановился: вычурное здание парламента громоздилось против колледжа Святой Троицы, выходящего строгим, в псевдогреческом стиле, фасадом, на улицу. Вспомнилась острота Свифта в адрес парламента, Уолф Тон, бывало, не раз повторял ее: «Парламент от храма учености и мудрости в двух шагах, а от самой учености и мудрости — за тридевять земель». Тон напичкан всякими цитатами из поэм, песен. Как там у Шекспира?
Солдат не младенец,И жизнь коротка.За ваше здоровье, солдаты![20]
Дублин создавали люди сродни Эллиоту и Тону, протестанты, потомки поселенцев времен Елизаветы, Вильгельма и Кромвеля, чьи английские корни вросли в ирландскую землю. Они настроили зданий вдоль реки: вон таможня, замысловатая по архитектуре, а вон массивный, величественный купол Четырех судов. По улицам, расходящимся от реки, стояли особняки протестантской знати, купцов, высоких чиновников. И с засильем этой верхушки Эллиот призван покончить. Однако, проходя по улицам, он невольно любовался этими особняками. Ведь до них здесь вокруг замка вились грязные улочки. А его собратья по классу возвели красивые дома, чтобы горделиво увековечить свою мощь. «Солдат не младенец, и жизнь коротка. За ваше здоровье, солдаты». Конечно же, это Яго. Его песнь в «Отелло». Верно Тон процитировал, не соврал.
Он снова задержался, на этот раз на мосту к улице Сэквилл, облокотился на парапет: внизу, у причала, покачивались, поскрипывая, лодки и баржи. Широкая Лиффи, казалось, катила свои мутные воды прямо к нему из далекого сердца Ирландии, полнясь озерной водой, подбирая по пути сучья, кусочки темного торфа. Как артерии, дороги, реки, каналы питали Дублин богатствами Ирландии. Но в Дублине задерживалась лишь малая их толика, остальное отправлялось в Лондон.
В доме на улице Дорсет его встретил Оливер Уэринг, молодой стряпчий-протестант. Эллиот знал Оливера и доверял ему. В маленькой комнате наверху за круглым черным столом оливкового дерева сидели врач и памфлетист Патрик О’Халлоран и крестьянин из Килдэра Джек Рассел.
Эллиот огляделся и улыбнулся.
— Это вся ваша Директория?
— Далеко не вся. Но хорошо еще, что и этих застали, мы теперь чаще на виселице свободу обретаем.
Эллиот присел к столу.
— Очевидно, вы получили мое письмо. Вы хотели, чтобы и в Мейо были наши люди, так вот, теперь они есть. Несколько сотен наберется, вожаки все тоже из местных. Готовы выступить, как только придут французы. Сколь глубока их преданность, судить не берусь, равно как и о своем влиянии на них.
— Несомненно, французы придут, — сказал Уэринг. — Но знать бы, когда и где они высадятся, сколько их будет.
— И зачем придут, — вставил Эллиот. — Прислали б они тысяч пять человек уэксфордцам или в Ольстер месяца два назад, и неизвестно, чья бы взяла.
— Однако они не пришли, — заговорил О’Халлоран. — И сейчас нужно их дождаться и выставить как можно больше людей. Не поворачивать же вспять. Выбора у нас уже нет.
— Верно, — кивнул Эллиот, — выбора нет.
— У нас собраны сведения более чем из двенадцати графств, — сказал Уэринг, — кое-где организации крепкие. В одном только Лонгфорде…
— Про Лонгфорд я знаю, — перебил его Эллиот. — Я ночевал у Ганса Деннистауна.
— Он, должно быть, рассказывал вам о Западном Мите и Кэване. А мы расскажем об Уотсфорде.
— Послушайте лучше о Восточном Мейо. Там сотни три-четыре Избранников, они, как им думается, рвутся в бой. Верховодят ими мелкие помещики да смутьяны. Есть среди них и управляющие имениями, кое-кто из старшей прислуги. Даже немного оружия насобирали — грабили господские усадьбы.