Евгений Салиас - Свадебный бунт
Бесѣда не совсѣмъ клеилась между ватажникомъ и воеводой. Ананьевъ главнымъ образомъ пришелъ просить воеводу разъяснить ему насущные вопросы: везутъ нѣмцевъ или не везутъ? и былъ ли Дроновъ указъ отъ государя насчетъ браковъ съ нѣмцами въ теченіе семи лѣтъ? или никакого указа и никакихъ нѣмцевъ никогда не было и не будетъ послано?
— Все это — одно злоумышленіе! — горячился Ржевскій. И снова воевода, не отвѣчая прямо на вопросъ, горько жаловался на свои хлопоты и на вралей астраханцевъ. Не видя конца этому объясненію, глупый ватажникъ вдругъ сообразилъ и додумался до хитрости.
— Вотъ что. Тимоѳей Ивановичъ, сдѣлай милость, давай съ тобой объ закладъ биться. Ты говорить — нѣмцевъ не везутъ и указа такого не было, а я говорю — везутъ. Давай съ тобой объ закладъ биться на полъ-тыщи рублей.
Ржевскій ротъ разинулъ и ничего не понималъ.
— Какъ то-ись, какой закладъ?
Ананьевъ объяснилъ толковѣе и яснѣе.
— Побьемся объ закладъ, — прибавилъ онъ. — Коли нѣмцевъ никакихъ не привезутъ, я тебѣ отдамъ полъ-тыщи Рублевъ. Коли привезутъ, ты мнѣ плати полъ тыщи.
— Что ты, Богъ съ тобой! Да съ какихъ же это я безумныхъ глазъ, — объявилъ воевода: — такими деньгами буду шутить?
— Да какъ же, помилуй, Тимоѳей Ивановичъ, меня дочь, — уже отчаянно заговорилъ Ананьевъ:- я къ тебѣ за совѣтомъ пришелъ, отъ тебя по чести, по пріятельству, по долгу христіанскому, узнать навѣрно, пропадать моей дочери, или нѣтъ? Узнать пришелъ, выдавать ли мнѣ ее за кого, не дожидаючись вашихъ питерскихъ нѣмцевъ? А ты мнѣ въ отвѣтъ, что это все однѣ враки.
— Ну, такъ что-жъ? — вопросилъ Ржевскій.
— Ну, вотъ я, чтобы увѣровать и покой у себѣ пріобрѣсти, и надумалъ объ закладъ биться. Что мнѣ деньги? Я заплачу, коли проиграю. За то я спокой получу. А ты вотъ усовѣщевать-то всѣхъ усовѣщевалъ, вралями всѣхъ прозывалъ, а какъ пошло теперь дѣло на закладъ, такъ не хочешь.
— Да съ какого же я лѣшаго, — закричалъ вдругъ воевода:- буду объ закладъ биться въ такихъ дѣлахъ, которыя отъ меня не зависятъ. Ну, а завтра случись — придетъ такой указъ, вѣнчать всѣхъ дѣвокъ здѣшнихъ съ персидами и хивинцами? Что я воевода, такъ я нешто, по-твоему долженъ знать, что тамъ въ столицѣ Меншиковъ или какой другой придумаетъ? Ты, Климъ Егоровичъ, въ своемъ ли умѣ, или тебѣ разумъ вмѣстѣ съ рожей кондрашка расшибъ?
— Зачѣмъ… Помилуй Богъ. Что ты!..
— Такъ ты махонькій, коли эдакое баловство предлагаешь?
— Не махонькій, — растерялся какъ-то ватажникъ. — Я не махонькій… А только самъ ты посуди, Тимоѳей Ивановичъ… Какъ же это? — Ананьевъ развелъ руками и совсѣмъ всѣ мысли свои растерялъ.
— Какъ не махонькій? — кричалъ Ржевскій будто обидясь. — Я съ тобой буду въ пятьсотъ рублей поручительствовать за другого? А, ну, какъ въ самомъ дѣлѣ указъ-то на пути? Ну, какъ нѣмцы-то въ Питерѣ уже снаряжаются? Что тогда? Скажи-ка, а? Мнѣ тогда деньги тебѣ платить?
— Да я вотъ про то и сказываю, — воскликнулъ Ананьевъ: — я и сказываю! Стало, биться ты и не можешь… Ручаться не можешь!
— За какого лѣшаго? — заоралъ воевода, побагровѣвъ не отъ гнѣва, а отъ усилія.
— Да вѣдь ты говоришь… робѣлъ ватажникъ.
— Ничего я не говорю, ты пришелъ говорить.
— Стало, вотъ правда и выходитъ! Стало въ городѣ не врутъ! Нѣмцы уже, можетъ быть, ѣдутъ, — жалостливо заговорилъ Ананьевъ.
— Да я-то, отчаянный ты человѣкъ, я-то почемъ знаю? Пятьсотъ рублевъ, закладъ! Ей-Богу, махонькій! — уже хрипѣлъ Ржевскій. — Поручись я за такіе указы государя, которыхъ у меня нѣтъ, которые еще на пути или же въ столицѣ пишутся. Вѣдь ты очумѣлъ, Климъ Егоровичъ. Да можетъ быть, завтра мнѣ самому прикажутъ на козѣ жениться, а тебя за киргиза замужъ выдать?!.
— Ну, вотъ мнѣ больше ничего и не надо, — съ азартомъ вдругъ проговорилъ Ананьевъ. — Стало, ты биться боишься, стало, это правда. Ну вотъ я мою дѣвку завтра и обвѣнчаю, хоть съ кѣмъ ни попало, — съ батракомъ изъ моей ватаги; все же онъ православный…
— И вѣнчай, — разсердился Ржевскій: — самъ хоть ризу вздѣнь…
— Зачѣмъ мнѣ ризу вздѣвать? Священникъ обвѣнчаетъ! А то вы, люди властные, краснобайствовать и нашего брата усовѣщевать умѣете… Вотъ на базарѣ усовѣщеваніе читали! А пришелъ я къ тебѣ по христіанству спросить, ты другое заговорилъ.
— Какое другое?
— А что нѣмцы ѣдутъ сюда на подводахъ…
— Враки, я этого не говорилъ.
— Да объ закладъ ты не бьешься?
— О Господи! — простоналъ уже Ржевскій. — Да пойми ты, баранья твоя голова, нешто я могу отвѣчать за указы, которые еще на пути? Ну, да что съ тобой толковать. Прощай!..
— А не надо мѣшать вѣнчать. Не надо сбивать людей съ толку, — обидчиво заговорилъ Ананьевъ. — Мало развѣ насъ собралось! Давно бы успѣли безъ спѣха дѣвокъ выдать, а твои же люди насъ всѣхъ усовѣщевали. Нѣтъ, ужъ завтра я и самъ да и пріятелямъ закажу: скорѣе до грѣха — въ храмъ Божій! — И Ананьевъ взялся за шапку.
— Сдѣлай милость, никто васъ не держитъ. Вѣнчайтесь.
— Ну, счастливо оставаться. Прости воевода…
— Перевѣнчайтесь хоть всѣ — и холостые, и женатые! — уже въ догонку, злобно крикнулъ Ржевскій.
XXIX
Ананьевъ вернулся домой, тотчасъ отнялъ отъ работы человѣкъ десять батраковъ, которые чинили рыболовныя принадлежности, и разослалъ ихъ по разнымъ знакомымъ и пріятелямъ объявить, что на утро онъ выдаётъ дочь замужъ.
Слухъ вѣренъ, вѣрнѣе де смерти, самъ воевода Ржевскій подтвердилъ ему, ватажнику!
Затѣмъ Ананьевъ пошелъ къ дочери и разсказалъ ей про свое посѣщеніе воеводы. Варюша, видимо, повѣрила всему и испугалась.
— Да, ужъ если воевода не хочетъ объ закладъ биться, то, стало, вѣрно, — сказала она.
— Что же теперь дѣлать? — спросилъ Ананьевъ:- за князя Бодукчеева ты не хочешь, упрямишься, а другого нешто сыщемъ въ одинъ день? А спѣшить надо. Всѣ заспѣшатъ. Вѣнчать надо послѣзавтра, въ пятницу, вѣдь суббота — день не вѣнчальный до воскресенья далеко. Какъ бы не опоздать. Въ воскресенье, нѣмцы, поди, уже въ городѣ будутъ.
И къ удивленью Ананьева, дочь объявила, что обстоятельства такъ перемѣнились, что она готова выходить за князя Бодукчеева.
— Ужъ лучше онъ, — сказала Варюша: — чѣмъ желтый да вонючій нѣмецъ. Только дѣлай поскорѣе. Послѣзавтра утромъ и вѣнчаться. Мнѣ сказывали, всѣ послѣзавтра утромъ вѣнчаются. Настасья у многихъ была. Почитай, во всѣхъ домахъ всѣ сборы къ пятницѣ. Партановъ былъ, сказывалъ, что у Сковородиной стрѣльчихи всѣ пять дочерей вѣнчаются. Только поскорѣе, батюшка.
Ананьевъ, радостный и счастливый, возблагодарилъ судьбу за то, что она послала нѣмцевъ, безъ которыхъ его Варюша никогда бы не согласилась итти за его князя. Несмотря на свою хворость, Ананьевъ быстро задвигался и началъ хлопотать. Прежде всего онъ послалъ за любимцемъ князя, Лучкой. Онъ могъ бы и самъ отправиться къ Макару Ивановичу, но хотѣлъ соблюсти приличіе.
Вызванный Лучка запоздалъ сильно и явился только въ сумерки. Ананьевъ уже начиналъ волноваться.
— Что же ты пропадалъ? — воскликнулъ онъ; — время не терпитъ. Я тебя ждалъ, чтобы ты, какъ по обычаю слѣдуетъ, шелъ къ своему князю заявить, что Варюша согласна, и что мы можемъ тотчасъ и свадьбу сыграть. Такой спѣхъ, авось, будетъ ему не обиденъ. Онъ же понимаетъ, отъ какихъ дѣловъ и причинъ мы спѣшить должны.
Партановъ ничего не отвѣчалъ, какъ-то задумчиво взглянулъ и переминался на мѣстѣ.
— Что съ тобой? — спросилъ Ананьевъ.
— Ничего, — отвѣчалъ Лучка.
— Такъ бѣги скорѣе. Вѣдь скоро ночь на дворѣ.
— Побѣжать-то, я побѣгу, Климъ Егоровичъ, только…
— Что?
— Да такъ. Дѣло-то не ладно.
— Что не ладно? — испугался Ананьевъ.
— Нехорошо. Не долженъ бы я тебѣ этого говорить, потому онъ мнѣ хозяинъ, князь, то-ись. А только что изъ любви къ тебѣ и Варварѣ Климовнѣ. Я долженъ васъ предупредить. Ты дѣвицу свою погубишь.
— Какъ погубишь?
— Да время-то уже позднее, а послѣзавтра надо вѣнчать.
— Ну, а я то же сказываю.
— Ну, а коли князю нельзя будетъ вѣнчаться?
— Почему нельзя? Варюша не упрямится.
— Знаю, не мало я усовѣщевалъ, пора ей и согласиться, — отвѣчалъ Партановъ:- не въ томъ сила, а князь-то нашъ плутуетъ.
— Какъ плутуетъ? Что ты съ ума спятилъ?
— Одно время, Климъ Егоровичъ, самъ думалъ, что спятилъ, ей-Богу! Вѣдь князь-то за двухъ сватается.
— Какъ за двухъ?
— Да такъ. Вотъ на твоей дѣвицѣ собирается, и въ другомъ мѣстѣ не только собирается, а и «рядную запись» написалъ съ отступнымъ.
— Что ты! Да ты врешь! Ты морочишь! Что ты! Да не можетъ быть такого! — залепеталъ Ананьевъ и невольно опустился на стулъ. Даже ноги у него подкосились.
— Вѣрно тебѣ говорю, Климъ Егоровичъ. Но больше я тебѣ ничего не скажу. Только берегись. Пріѣдете вы вотъ когда въ церковь, если только князь соберется, то не вышло бы какого замѣшательства и препятствія отъ родителевъ той невѣсты, у которыхъ «рядная» въ рукахъ. Въ другое время оно ничего, вернулись бы домой. Срамъ только одинъ. А теперь время другое. Онъ-то жениться на второй, Можетъ, отдумаетъ и вовсе не женится. А время-то ты упустишь, а нѣмцевъ-то подвезутъ.
