Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий
Но тут привратник узнал Наджмеддина Бухари и от удивления не мог вымолвить ни слова. «Бедняга, — подумал он, — видать, после казни сына он тронулся умом».
— Здравствуйте, уважаемый зодчий, — наконец тихо произнес привратник, — вы же не одеты, как бы вы не простудились.
Зодчий мельком взглянул на говорящего, но от стены не отошел.
— Здравствуйте, — ответил он немного погодя.
— Уважаемый господин зодчий, я говорю, не простудились бы вы.
— Нет, не беспокойтесь.
— Здесь рядом моя каморка, в кумгане горячий чай, пожалуйста, зайдите согреться.
— Нет, дорогой, благодарю вас. Чай я уже пил.
— Я ведь говорил, что это юродивый! — закричал Меджнун-девана, хлопая себя по коленям и громко хихикая.
Привратник отошел в сторону и молча остановился там. Конечно, думал он, бедный зодчий тронулся умом. А Меджнун-девана подошел к зодчему и стал с ним рядом. Зодчий переходил от здания к зданию, внимательно, точно видел впервые, разглядывал своды и арки. Потом вернулся на прежнее место и снова приник к стене. А через минуту раздался его голос:.
— Привратник, вы здесь?
— Здесь, господин зодчий, — ответил привратник, поспешно подойдя к нему.
— Вы приглядываете за этим медресе?
— Да, я!
— Последите, чтобы резьба не покрывалась пылью, пусть ученики протирают все вокруг.
— Будет исполнено, зодчий!
— Обещайте выполнить эту мою просьбу. Меня не будет здесь…
— Обещаю…
— Я верю вам, да благословит вас аллах. Прощайте!..
— Прощайте, уважаемый господин зодчий. Да благословит аллах и вас тоже!
Зодчий медленно побрел к дому. Меджнун-девана молча шел следом за ним до самой калитки, и, когда зодчий скрылся во дворе, юродивый так же медленно вернулся к Мусалло. Он не мог прийти в себя от удивления. Он-то считал, что он единственный в этом мире юродивый. Неужто появился еще один? Ведь на свете был лишь один Искандер, лишь один Тимур. Знал он также, что был один лишь Дарий, один бог, и он — единственный Меджнун-девана! А теперь оказывается, их двое… Как же так?
На следующий день он обошел все ряды Кандахарского базара, но вчерашнего юродивого нигде не обнаружил…
Глава XXIII
Изгнание
Наконец на рассвете к дому зодчего Наджмеддина Бухари подкатили три арбы. Арбы были новые, оси щедро смазаны маслом, и по тому, как погромыхивали они по мощеным улицам, нетрудно было догадаться, что арбы тщательно и аккуратно подготовлены для дальнего пути. Две из них открытые, предназначенные для груза, одна с навесом, для седоков. Арбакешей был тот самый широкоплечий малый средних лет, которому посулили такие деньги, что он мог купить на них еще три арбы. Однако, услыхав предложенную ему сумму, он только усмехнулся в ответ. Хотя он и вышел в путь вместе с большим караваном, они по желанию могли в любую минуту изменить маршрут, устроить привал, либо отстать, либо вообще отделиться. На третью открытую арбу погрузили поклажу, одежду и утварь. Однако две трети заняло имущество самого зодчего; книги, измерительные приборы, лопата, кетмени, другими словами, верные орудия его труда. В первую крытую арбу сел зодчий с семьей, на второй и на третьей вместе с поклажей должны были разместиться Зульфикар, Заврак и Гаввас.
Бадия снова оделась юношей: нацепила те же сапоги брата, но за голенище она засунула теперь уж не один, а два небольших кинжала. На голову поверх косынки намотала чалму. Бадия до мелочей продумала все — необходимо любой ценой уберечься и уберечь родителей и друзей «от неожиданных бед и напастей». Девушка заранее припасла лекарства, яды, снотворные средства, даже мази от укусов ядовитых змей и те не забыла прихватить с собой. То обстоятельство, что Бадия снова нарядилась юношей, беспокоило равно и Зульфикара и Заврака. Им все время чудилось, будто драма, что разыгралась на празднестве, может снова повториться, и они даже припомнили старинную поговорку: «Собралась девица на охоту, а беда собралась за ней». Лишь бы опять не повторился этот ужас. Как только мургабский арбакеш занялся погрузкой, Бадия тайком вручила Зульфикару скатерку, куда она завернула две сабли в ножнах — одну для самого Зульфикара и вторую для Заврака. А Гаввасу она приготовила топор и нож. Зульфикар и Заврак без слов подчинились всем ее распоряжениям. Увидев Бадию в наряде юноши, соседи ничуть не удивились, — они уже привыкли к ее причудам, да и связываться с ней не желали. Бадию трудно было переспорить, и уже совсем немыслимо было посмеяться над ней или, не дай бог, поддразнить. Хоть и добра, хоть и щедра и приветлива, хоть и готова прийти на помощь в любую минуту, а тем более в беде, но уж если вывести ее из терпения, она, чего доброго, разгневается, и тогда только держись — это-то хорошо знали все ее близкие и соседи, и никто не рискнул бы понапрасну обидеть ее хмурым взглядом.
Что бы ни делала Бадия, за что бы она ни бралась, все получалось так естественно и непринужденно, что многие подружки завидовали ей, хотя и тщательно скрывали это. Они-то отлично знали, что не каждому джигиту под силу приручить эту вольную пташку. Саблю брата в красных ножнах, ту самую, с которой он не расставался во время Ферганского похода, Бадия повесила на видном месте в арбе, на гвоздик, вбитый в навес. Шутить сейчас с Бадией, «вооруженной с головы до ног», было просто опасно, так как она ни на минуту не сомневалась, что на них устроят нападение, и всерьез готовилась отразить его. Зульфикар и Заврак относились ко всем ее хлопотам, пожалуй, даже слишком легкомысленно, но, зная, что своенравная Бадия не потерпит возражений, безмолвно подчинялись. Они не знали тогда, что знала Бадия о человеке, подосланном царевичем, о том дервише, который шепнул на ухо отцу предостерегающие слова Байсункура-мирзы. Дервиш предупредил зодчего, что на некотором расстоянии от них, под предлогом «охоты на джейранов», будут неотступно следовать с десяток вооруженных человек. В руках у них будут луки, а головы обмотаны чалмами. Это нукеры, люди Байсункура, и они будут сопровождать путников от Майманы до Шибиргана. Предупредил он также, чтобы этих людей не опасались, но и ни в коем случае не вступали с ними в разговоры. Бадия знала также, что Байсункур не советовал ехать через Мургаб, Пули Сангин, Чарджоу и Фараб; хотя это была самая близкая дорога на Бухару, зато и самая опасная. Дорога же через Майману, Андхуд и Киз-кудук отнимала на неделю больше времени, но была менее опасной.
В душе Бадия не слишком верила Байсункуру. Убийство и милосердие… Яд и мед! Неужто он действительно заботится о них? А не обычная ли это дворцовая интрига, рассчитанная на доверчивость простых людей? Царевичи коварны, и между ними идут постоянные раздоры. И быть может, это лишь очередное коварство…
Зодчий устало сказал дочери:
— И впрямь вражда и соперничество царевичей пагубны для народа. От их распрей, от их притязаний на престол в первую голову страдает простой люд. Но словам Байсункура я почему-то верю, чувствую, что они — не ложь.
В свою очередь Караилан передал Ибрагиму Султану весть о том, что во вторник в Бухару отправляются два каравана и вместе с первым караваном отбывают три арбы зодчего, покидающего Герат. Едут они кратчайшим путем через пески, города Мургаб, Пули Сангин и Фараб. И Ибрагим Султан дал тайное поручение: пусть десяток головорезов Караилана ровно через день выедут вслед за караваном. И пусть сам Караилан доставит Ибрагиму Султану весть о том, что на берегу реки Мургаб разбойники, мол, разграбили караван и убили путников… Среди головорезов Караилана был и тот верзила в красном чапане, один из участников похищения Бадии. И теперь, после постигшей его неудачи, только ждал удобного случая отомстить…
Когда все было перенесено и погружено в арбы, зодчий, простившись с соседями и с новыми владельцами его дома, отвел в сторону арбакеша и тихо шепнул ему:
— Как вы относитесь к тому, что я вам сказал давеча?
— Раз уж сомнения закрались вам в душу, разумнее поступить так, как вы велели, — ответил арбакеш, поняв зодчего с полуслова. — Дам немного денег караванщику и буду ехать на пять-шесть фарсангов впереди вас, скажу, что арба-де у меня негодная. А караванщику все равно, ему бы только денежки платили. Когда выберетесь из караван-сарая, мы уже проедем Калан Мардан и направимся в сторону Пули Сангина. И если арба выйдет из строя, вы, думаю, подоспеете.
— Хорошо.
— Но мы-то в это время уже свернем па дорогу Бало Мургаб — Маймана.
— Хорошо.
— Лишь бы достичь Кайсара и Андхуда, а там уж дальше тихо… Устад, мы промучаемся всего три дня и три ночи. А как только покинем пределы Хорасана и приблизимся к Джайхуну, считайте, опасность миновала. Как только прибудем в караван-сарай, я встречусь с караванщиком. С помощью аллаха мы избежим злобных замыслов и худого глаза и благополучно прибудем в славную Бухару.
