Валентин Пикуль - Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана
– Я еще зайду, – шепотом сказал он санитару и направился в жилую палубу. Часто вспыхивающая трубка, которую он раскурил в неосвещенном коридоре, вырывала из темноты его глаза, светившиеся печалью.
Но подтянутый, несмотря на отсутствие единой формы, вид матросов, что стояли в узком проходе между рядами коек, вернул ему душевное равновесие. Он с любовью оглядел их обветренные лица, крепкие обнаженные шеи и почти восхищенно сказал:
– А здоровые вы у меня, черти!
Матросы улыбнулись, а Мурмылов выкрикнул:
– В этом-то и беда наша!.. Сколько уж насмешек на берегу выслушали!
Рябинин понял: конечно, в такое суровое время странно встретить здоровых парней не в форме, и не один уже матрос его экипажа наслушался обидных замечаний; но… проболтайся из ложной гордости хоть кто-нибудь, и дело, так удачно начатое, может погибнуть бесславно и глупо!..
– Ладно, – сказал Прохор Николаевич, – не век воюем… А вы садитесь, – неожиданно добавил он, – я пришел к вам не только как ваш командир, но и как товарищ ваш… Пришел поговорить с вами, поделиться кое-чем…
Матросы расселись, уступив место Рябинину около фитиля (движок не работал), и как-то сразу началось горячее обсуждение недавнего боя. Прохор Николаевич знал, что в этой безжалостной войне, которую они ведут с врагом, успех зависит не только от него самого и его приказаний – совсем нет: подчас личная инициатива рулевого или моториста выводит шхуну из критических положений, решает победу. И он никогда не пытался стеснять такую инициативу подчиненных своим авторитетом, – даже сейчас курил трубку, молча слушал, изредка лишь поддакивал.
Но только лишь матросы заговорили о последнем этапе боя, когда контуженая подлодка выпустила по шхуне торпеду, он сказал:
– Вот здесь-то мы и допустили ошибку!..
Стало тихо. Потрескивал фитиль, шумела вода в желобах ватервейсов, железная цепь штуртросов, что тянулась под койками в корму судна, позвякивала жалобно и протяжно.
И он объяснил:
– Нам как раз не надо было уходить от этой торпеды. Наоборот, мы сами должны были подставить ей свой борт. Наше суденышко на славу скроено и сшито добрым корабельником Сорокоумовым. И до берега мы все равно дотянули бы, не потонули!.. А враг… – Рябинин даже прищелкнул пальцами здоровой руки, – вот он здесь бы нам и попался. Он бы всплыл, непременно всплыл. И попробовал бы доконать нас. Чем? Снарядами, конечно…
– Правильно! – не удержался мичман Слыщенко. – Вот тут-то мы бы его и прикончили.
– И впредь, – продолжал Рябинин суровее, – впредь я буду поступать именно так!..
И когда он сказал так, первым поднялся боцман, выпрямились рослые сыновья шкипера Сорокоумова, встал еще один матрос – все стали. И, словно желая подчеркнуть суровость этого момента, экипаж судна-ловушки снова застыл в строю.
– Тот, кто не хочет рисковать жизнью, – медленно произнес Рябинин, – может выйти из строя. В ближайшей же базе, куда зайдет шхуна, он будет списан на берег. Есть такие?
Молчание…
И вдруг шагнул вперед матрос Кубиков. Рябинин, словно не замечая его, обходил строй, пристально вглядываясь в застывшие лица матросов. Потом остановился перед Кубиковым, положил ему на плечо тяжелую руку.
– Молодец! – коротко сказал он. – Молодец, что не испугался признаться в своей слабости. Ведь кто-то да должен быть менее смел, чем другие. Позорно было бы, если сейчас промолчал, а потом подвел бы нас всех в сражении. А теперь…
Рябинин снял руку с плеча матроса и выдержал паузу, размышляя над чем-то. Вся команда затаилась в ожидании услышать, что кроется за этим «теперь».
– А теперь, – повторил командир, – ты, Кубиков, возвращайся в строй. Хоть ты и не из храброго десятка, но если у тебя хватило смелости не устрашиться насмешек товарищей, то, значит, у тебя хватит смелости и на то, чтобы драться с врагом!..
* * *Вечером открылись каменистые берега Новой Земли. На вершинах скал кое-где уже синели матовые снега. Шхуна нуждалась в ремонте; тем более, ускользнувший враг наверняка запомнил ее, и теперь требовалось изменить ее облик: поставить на палубе фальшивую рубку, перекрасить борта. Для этого надо было завести парусник в какую-нибудь бухту, огражденную от волн и ветра. И, согласно приказу командира, шхуна направилась в недалекую губу, к берегам которой вышел когда-то Прохор Николаевич с горсткой матросов после гибели «Аскольда»…
Ветер крепчал. Малявко, задрав голову к небу, следил за уборкой топселей. Вверху, на страшной высоте, пробегая по тонким реям над бурлящей кипенью моря, работали мачтовые старшины – удавшиеся в своего отца сыновья покойного шкипера. Из гулкого чрева шхуны, заглушаемые грохотом волн, выбивались наружу через открытые люки перестуки мушкелей, сипенье ручных насосов, откачивающих воду из полузатопленных трюмов, да раскатистый говорок мичмана. Натянув на затылок поля зюйдвески, стоял за штурвалом Жора Мурмылов.
А вот и губа, по вспененной поверхности которой уже несутся навстречу шхуне легкие байдарки ненецких охотников.
– Лево на борт!.. Одерживай, правь между рифов!..
И, с налету проскочив прибрежные камни, парусник влетел в бухту. Упали паруса, быстро свернутые под реями в тяжелые коконы. Загремела цепь, стремительно бегущая за рухнувшим на глубину якорем. Наложил боцман на цепь стопора, обтянули матросы снасти, марсовые сбежали по вантам на палубу – и шхуна уже оказалась в кольце байдарок.
– Дедушка Тыко! – крикнул Рябинин, сбегая с мостика и помогая подняться на борт старому охотнику. – Здравствуй!
– Ань-дорова-те, – ответил старик и покачал головой.
– Ты узнаешь меня, Тыко?
– Стар я, слепну, – ответил охотник.
– А где Нага? В становище?
– Стар, стар, – пробормотал старик, не расслышав. – Уже на солнце могу смотреть не жмурясь…
– А помнишь, я пришел со своими людьми вон оттуда! – и Рябинин показал рукой на восток, где черные хребты наседали один на другой, лоснились поля щебенки, отцветал серебряный ягель – и так до самого Карского моря.
– Голос твой слышу, – ответил старик. – Если это ты, я рад. Только уходи отсюда и забери все наше становище. Не жить нам здесь.
– Или охота плоха, что уходить решил?
– И нагакняк есть и тивуйлек[8] есть в бухте, – нараспев ответил старик. – Белый хозяин, улоддадебогго, сам подходит на мушку. Но ты забери нас… Чужая железная лодка не уходит. Стар я, но еще слышу, как стучит она в камни, словно пензер шаманий…
Охотники помоложе разом закричали со своих лодок, и Рябинин понял из их отрывочных восклицаний, что примерно с середины августа неподалеку находится чужой корабль без людей; напуганные обстрелами соседних становищ, ненцы не хотят жить рядом с кораблем, который… воняет керосином, как определил один самый молодой новоземелец.
Этим кораблем оказалась немецкая подлодка, которая безжизненно покачивалась в соседней бухте, и волна, набегая с моря, била ее днищем о каменистую отмель, – от этого и получался далеко слышимый скрежет, который дедушка Тыко неудачно сравнил с ударами шамана в священный бубен. Рябинин, стоя на вершине скалы, долго присматривался к субмарине, вдоль острого носа которой были наляпаны белилами кривозубые челюсти акулы. Он даже не верил своим глазам: казалось, что вот сейчас откинется люк, оттуда вылезет офицер и…
– Была не была, – сказал Рябинин, скидывая с себя китель, – тут мелко, и плыть, наверное, не надо.
– Товарищ капитан-лейтенант, – пытался удержать командира сопровождавший его Слыщенко, – лучше я пойду…
Но Рябинин, держа в здоровой руке пистолет, уже сбежал с обрыва. Долго расталкивал ногами воду, погружаясь в море все больше. У лодки оказалось глубоко. В ледяной воде, от которой захватывало дыхание, он подплыл к субмарине с кормы, покато уходившей в море, и лег животом на ее металл. Отдышался, встал, пошел по палубе, как хозяин.
Трап. Мостик. Подергал люк. Глупо. Конечно, задраен. Спустился. Орудие. Открыл замок. На грудь вылилась вода. Дверь в рубку. Вспомнил: отсюда выбегают комендоры. Отвинтил один барашек. Второй. Третий. Надавил всем телом. Так и есть. Открылась.
И вот он в рубке. Сердце прыгает в груди. Глаза постепенно привыкают к зеленоватому полумраку. Да, это еще не подлодка. Подлодка – там, вот под этим люком.
А что там?..
– Эй! – крикнул он и постучал по люку рукоятью пистолета.
Стучать тоже глупо. Но все-таки – что же там?..
Он даже понюхал сизый металл, который, конечно, ничем не мог пахнуть. Только ненцы, с их развитым до предела обонянием, могли определить, может быть, действительно исходивший от субмарины едва уловимый запах масел.
Но все-таки, черт возьми, что же там внутри?..
Он вышел из рубки, выстрелил в воздух.
– А-а-а-а, – донеслось ответное, и он разглядел на вершине крохотную фигурку мичмана. – То-ова-а-а…
Поднявшись на мостик, капитан-лейтенант просемафорил руками: «Беги шхуну тчк я здесь тчк две шлюпки сюда тчк подрывной патрон мне водки тчк». Мичман взмахнул руками: «Все понял», и его фигурку словно слизнул со скалы ветер.
