Всеволод Соловьев - Волтерьянец
— Как не подписано? — крикнул Зубов.
— Не хочет подписывать, все убеждают… заупрямился — не подпишу, да и только!
— Господи, да ведь это невозможно! — заломив руки, простонал Зубов. — Понимаешь, ведь четверть восьмого, все в сборе, давно ждут — что же это такое?
— Я за вами хотел ехать, хорошо, что вы здесь. Вот пойдите, может, уговорите!
Зубов кинулся в кабинет. Там у письменного стола, развалясь в кресле, с признаками сильнейшего раздражения, сидел молодой король, комкая в руках какую-то бумагу. Тут же был регент, Штединг, некоторые члены шведского посольства.
При входе Зубова регент подбежал к нему и отчаянным голосом прошептал:
— Это просто припадок какой-то — он не хочет подписывать!
— Ваше величество, что все это значит? — спросил Зубов, подходя к королю и кланяясь ему. — Меня прислала императрица, она очень тревожится, все готово для обручения… вас давно ждут… ради Бога, поспешите!
Король горделиво поднял голову и, смерив Зубова вызывающим взглядом, проговорил:
— Мне очень жаль, если я заставляю ждать, но не моя в этом вина — вина ваша, господа, — я не ожидал такого поступка!
— Какого поступка, ваше величество?
— Вы хотели воспользоваться обстоятельствами и в последнюю минуту заставить меня подписать такие обязательства, которых я подписать не могу. Где контракт, где ваши статьи? Дайте мне, — обратился он к Моркову.
И когда тот подал бумаги, он быстро перелистал их.
— Вот смотрите, что это такое тут сказано? Что у шведской королевы в моем дворце должна быть особая часовня и особый причт. Кроме того, еще другое, совсем для меня новое, но достаточно и этого. Скажите, пожалуйста, разве я когда-нибудь договаривался с императрицей об этом, разве я обещал что-нибудь подобное?
— Ваше величество, — сказал Зубов, едва сдерживая себя, едва заставляя говорить себя спокойным голосом и в приличных выражениях, — да ведь именно в этом заключалось главное затруднение, и обручение было назначено только после того, как вы изволили обещать не стеснять совести великой княжны.
— Да, я сказал это и теперь не отступаю от слов своих. Конечно, я не намерен стеснять ее совести, конечно, она может исповедовать свою религию, но никогда я не обещал дозволить ей иметь в моем дворце часовню и причт. Напротив, я говорил, что в публике и во всех церемониях она должна будет следовать нашим религиозным обрядам. Ничего другого я не мог говорить, и скажите мне наконец, от имени ли императрицы мне докладывают эти бумаги? Она ли требует моей подписи под ними?
— Конечно, — прошептал Зубов.
— В таком случае нужно передать ей, что она требует от меня невозможного, я ни за что не подпишу таких условий.
Зубов совсем растерялся. Он чувствовал, что почва под ним начинает колебаться, и тщетно искал, за что ухватиться. Ему все казалось легко, он был так уверен в своем уме, в своей ловкости, он был так избалован своими ничего не стоящими ему успехами, что еще за минуту, несмотря даже на невольное беспокойство и какое-то предчувствие, сжимавшее его сердце, никак не предполагал возможности такого поражения. Со свойственной ему самонадеянностью он постоянно уверял императрицу, что все обойдется, чтобы только она на него положилась… В эти последние дни, после официального предложения, когда императрица сказала ему, что обещание, данное королем, во всяком случае, нужно оформить и включить в брачный контракт, — он ответил ей:
— Конечно, мы это сделаем!
Он даже ни минуты не задумался о том, что об этих статьях контракта, во всяком случае, надо обстоятельно и вовремя договориться с королем. Когда Морков принес ему составленный им проект статей и, прочтя их, заметил:
— А вдруг король, который, кажется, очень упрям и самолюбив, выставит новые затруднения в последнюю минуту?
Зубов горделиво поднял голову и, презрительно усмехаясь, проговорил:
— Очень может быть, от него это станется; но мне хотелось бы знать, что он сделает в последнюю минуту?.. Ты поднесешь ему контракт для подписания перед самым обручением, во дворце все будут уже в сборе, невеста будет уже ждать жениха!.. Ах, Боже мой, да в таких обстоятельствах он должен будет подписать все что угодно, каково бы ни было его упрямство!.. Разве может он когда-нибудь осмелиться сделать такую неслыханную дерзость? Может быть, он станет просить об изменении того или другого; но мы объявим, что изменить невозможно ни одного слова, что для этого уже нет времени — и он волей-неволей подпишет… Что он рассердится на нас с тобою — это верно, но ведь мы не смутимся! Контракт будет подписан, их обручат — и только ведь этого и нужно…
Морков пожевал губами, потом сделал глубокомысленную мину, потом тонко усмехнулся.
— Да, — проговорил он, — это правда! Мы его запрем со всех сторон.
— То-то же! — самодовольно сказал Зубов.
Он заранее наслаждался делом рук своих, своей хитрой уловкой; заранее торжествовал победу. И вот все совершилось так, как он желал: невеста ждет жениха, король уже должен быть во дворце, контракт и статьи перед ним, и он не хочет их подписывать. Все, что можно было сказать, сказано, а он ничего не хочет слышать и твердит:
«Не подпишу!»
В его тоне чувствуется решимость.
«Что же это такое? Ведь это такой ужас, такой позор, о каком еще до сих пор не слыхано! Ведь это настоящее несчастье!..»
И Зубов вдруг ослабел, вдруг ощутил в себе сознание полной беспомощности. Вся его самонадеянность, весь апломб исчезли. Он быстро, с побледневшим лицом и трясущимися губами, подошел к Моркову и шепнул ему:
— Скорей, как можно скорей привези Безбородку! Может быть, он уговорит, найдет резоны… Скорей, ради Бога, а я здесь останусь… Скорей, каждая минута дорога!..
В его голосе слышались мольба и отчаяние. Морков исчез из кабинета, а он снова подошел к королю. Он был на себя не похож, он почти не понимал, что такое говорит.
— Ваше величество, ради Бога, успокойтесь! — шептал он. — Не гневайтесь… войдите в наше положение, мы никак не могли предвидеть подобного недоразумения, мы основались на словах ваших, официально переданных императрице господином Штедингом…
— О чем это вы мне говорите, князь? — запальчиво крикнул Густав. — Я очень хорошо знаю, что я обещал и что от моего имени было передано императрице. Повторять мне теперь все одно и то же нечего. Мне никто не заявлял до этой минуты, что я должен буду подписывать такие обязательства. Зачеркните эти статьи, и я с удовольствием подпишу все остальное и еду во дворец — вы видите, я совсем одет… совсем готов. Задержка происходит не от меня, а от вас!
— Но разве я могу изменить что-нибудь из того, что утверждено и решено императрицей? — отчаянно проговорил Зубов.
— Так доложите ей!
— Как же можно теперь докладывать, она уже в тронном зале, окруженная всем двором. Митрополит давно ждет… Уже около часу, как ваше величество должны быть там… Ваша невеста… подумайте же о ней, ваше величество!..
— Я о ней очень думаю, — нахмурив брови, сказал король, — но и для нее я не могу сделать невозможного.
— Да ведь это что же?.. Это разрыв… величайшее оскорбление, которое вы наносите императрице, великой княжне, ее родителям, равно как и всей России!
Король сделался совсем мрачным и вдруг поднялся со своего места, выпрямился во весь рост, яркой краской заалели его щеки, и бешеным голосом он крикнул:
— Оскорбление! Что такое вы мне говорите? Это мне наносится величайшее оскорбление. Меня хотели поймать! Меня хотят силою принудить на унизительный для моего достоинства поступок, но я не поддамся вам, будьте в этом уверены, князь Зубов!.. Я докажу, что вы ошиблись в расчетах!
И он, оттолкнув от себя ногой кресло, гневно вышел из комнаты.
Зубов несколько мгновений стоял как окаменелый. Но вот он заметил регента, который совсем съежился в своем кресле и смущенно посматривал по сторонам.
— Ваше высочество, — подбегая к нему, проговорил Зубов, — ведь вы же меня уверяли, вы мне обещали… я больше всего на вас рассчитывал… Да пойдите же, уговорите его!
Регент съежился еще больше.
— Что же я тут могу сделать? — глухо проговорил он, разводя руками. — Неужели вы думаете, что я его не уговаривал… Но вы сами видите, с ним нельзя сладить. Я могу просить, доказывать, убеждать; но если ничего не действует — я не могу силой его принудить.
— Так пойдите же… пойдите же, уговорите его! — отчаянно повторял Зубов, почти силою поднимая регента с кресла. — Пойдите, ведь вы понимаете положение… Ах, Боже мой, вы сами заинтересованы в этом, — прибавил он, понижая голос. — Ваше высочество, все что угодно, все ваши желания будут исполнены, только уговорите его!
— Я пойду, я буду просить, я постараюсь его успокоить, — грустным тоном проговорил регент и пошел к той двери, за которой скрылся племянник.
