Натан Рыбак - Переяславская Рада (Том 1)
– Есть такой человек, пане. Он в Чигирине.
Больше Малюга ничего не слышал. Он уже был за дверью. Два швейцарца, закованные в латы, отвели в сторону пики. Шляхтич Малюга ровными шагами шел через обширную залу. Со стен глядели на него портреты польских королей.
***...Хмельницкий только покрутил усы, узнав о донесении Малюги.
Выслушал Капусту. Надо было разыскать того человека. Но это дело Капусты.
Через минуту он уже думал о другом. Федор Вешняк писал из Москвы:
Оружейный приказ пришлет на Украину мастеров пушечного и оружейного дела из Тулы. В Чигирин выезжает думный дьяк Григорий Богданов. Радостные вести. Русский купец Федотов подал челобитье, просил дозволения ставить новую рудню под Конотопом. Хмельницкий читал: «Люди мои разведали ту землю и нашли там много железной руды. Хочу ставить своим коштом рудню, и от тебя, гетман, прошу дозволенья на то, а также охранную грамоту. Буду там лить чугун и делать пушечные стволы. Лесу вокруг там сила, и жечь будет чем...» Довольный, прочитал все до конца. Приказал Капусте отписать купцу Федотову – быть ему самому в Чигирине на той неделе.
...Кончалась осень. По утрам седина первых заморозков серебрила степь. Леса и степи, реки и озера словно застыли в ожидании неминуемых декабрьских вьюг, первых снеговеев. Они стояли как зачарованные, тоскуя по веселым птичьим стаям, уже улетевшим в теплые края. И точно так же люди в селах и городах, – и те, кто жил у себя дома, и те, кто нес службу войсковую, – жили в ожидании чего-то неизбежного, и таили в сердцах ту острую тревогу, которая способна превратиться в ничем не угасимый гнев.
И то, чего ждали, произошло.
Король Ян-Казимир выдал универсал об оставлении всех украинских селян в послушенстве панам.
...Над Украиной, от стародубских лесов до Дикого Поля бушевала лютая метель.
Хмельницкий прочитал королевский универсал в новогоднюю ночь.
Присутствовавшим при том Силуяну Мужиловскому и Лаврине Капусте сказал спокойно и уверенно:
– Поторопились паны... Что ж, для нас лучше!
Книга 2.
Глава 1
Облетала вишня. Расстилала белый цвет. Ветви гнулись под мощным напором ветра. Золотым дождем бродило солнце в траве. За высоким тыном, повитым хмелем и кручеными паничами, улица шумела, вопила, кричала, скрипела возами, тарахтела арбами, а тут под вишней, в холодке, – покой, безмятежность.
Венецианский посол Альберт Вимина протянул кубок. Слуга наполнил его ароматным напитком. Посол жадно припал губами, выпил одним духом. Думный дьяк Григорий Богданов пил не спеша. Искоса посматривал на венецианца, на ковер, где на подушках торжественно и молчаливо сидел Наир-бей. Турок не пил ничего. Слуга стоял за его спиной, взмахивал широким китайским опахалом. Ветер колыхал полы широкого шелкового халата. Наир-бей сидел прямой и строгий, словно собирался творить намаз. Молчание затягивалось.
Беседа никак не налаживалась, и Альберт Вимина беспокоился. Неужели все его старания останутся безуспешными? Неужели далекое и опасное путешествие, которое он совершил, окажется, в конце концов, напрасным?
Узкие розовые пальцы посла с ровно подстриженными ногтями ласкают короткую рыжую бородку. Беспокойство светится в его глубоко посаженных зеленоватых глазах.
– Я думаю, Украина не долго будет наслаждаться миром. Король Ян-Казимир не считает Зборовское соглашение длительным.
Так, на первый взгляд неосторожно и грубо, одной фразой разорваны тонкие хитросплетения будто бы непринужденной беседы трех дипломатов.
Шумит ветер в саду. Белые цветы сыплются под ноги послам. Богданов, отставив в сторону кубок, выжидающе смотрит на турка. Странно ведет себя венецианский посол. Но Богданов за свою службу в посольском приказе привык и не к такому. Разве само по себе это общество на коврах под развесистой вишней не достойно удивления? Богданов знает: сейчас венецианец смотрит на Наир-бея, а ждет – может быть, проговорится русский?
– Гетману Хмельницкому Зборовский договор – тоже камень на ногах, – вяло говорит Наир-бей.
Слуга машет опахалом, колышутся полы халата. Ноздри горбатого носа раздуваются, глаза полузакрыты, короткие пальцы турка перебирают нечто незримое. Венецианец хитер, как лиса. Наир-бей – хитрее. Великий султан направляет посольство к гетману, но об этом еще рано знать синьору Вимине.
Когда синьор Вимина будет на обратном пути к своему повелителю, в Чигирин въедет Осман-ага, великий посол султана. Наир-бей косится на русского.
Богданов сидит рядом, дышит с трудом. Неверный ест свинину, оттого у него жирные губы и заплывшие щеки. Грех перед пророком делить трапезу с неверными, но султан, наместник пророка, простит грехи: этого требует посольская служба. Хвала Аллаху, что надоумил султана протянуть гетману свою высокую руку. Едучи по Украине, Наир-бей видел неисчислимые богатства. Золотой край!
Перед глазами Наир-бея встает степь, синие озера, белое цветение садов, точно пенистый ласковый прибой Черноморья. Венецианец встревожен – это добрый знак. Безумный властитель Венеции мечтает вознести крест над Константинополем, низвергнуть впрах священный полумесяц. Горе и позор ждут нечестивцев, поднявших меч на Порту.
Богданов молчит, выжидает. Наир-бей осторожен, такая слава у него среди европейских дипломатов. Об этом знают Вимина, Богданов. Вслед за появлением Наир-бея возникают новые заговоры. Так всегда. Недаром его называют указательным пальцем султанской руки. Теперь этот палец устремлен на Чигирин – резиденцию гетмана Украины. Вот отчего беспокойство охватило венецианца, вот отчего боярин Бутурлин шлет Богданову грамоту за грамотой, требует обстоятельно и доподлинно разведать замыслы Наир-бея. А как эти замыслы разведаешь? Хорошо боярину Бутурлину в Москве. Сидит теперь в Кремлевской палате... Прохлада, покой, скрипят перья писцов. А тут, в Чигирине, непременно станется какая-нибудь заковыка. Едва удалось подбить венецианца на эту встречу. А что с нее толку?
– Не верю, чтобы польский король отважился на новую войну, – степенно говорит Богданов. – Украину воевать теперь ему опасно, ибо неведомо, как на то Москва взглянет.
Хоть и велено посольским приказом про цареву высокую волю ни с кем, кроме гетмана, речей не вести, но не выдержал Богданов.
Наир-бей, усмехнувшись, заметил:
– Царю Алексею от Литвы можно ждать беды. Денно и нощно надо смотреть за Радзивиллом.
– Понадобится, – спокойно молвил Богданов, – двести тысяч ратных людей поставит Москва.
Вимина прислушивался. Теперь он мог молчать. Казалось, его надежды оправдывались. Рыба сама шла на крючок. Вот уже она жадно схватила наживку, еще миг, еще один миг... Он слегка наклонился вперед, словно держал в руках удилище. Еще один миг...
– Жара какая, – вдруг сказал Богданов, – и тут жара, нигде не скроешься от нее. Пора дать отдохнуть любезному хозяину.
Пухлые короткие пальцы турка застыли. Он смотрел куда-то в сторону, поверх кустов. Беседа исчерпалась. Вимина вздохнул, из вежливости пригласил еще посидеть. Хорошо задуманная конференция заканчивалась неудачей. Что ж еще придумать? О замыслах гетмана насчет Москвы мог сказать лишь сам гетман. А то, что он скажет, Вимина знал хорошо.
Вишня рассыпала белый цвет. За высоким тыном посольской усадьбы шумела улица. Послы склоняли друг перед другом головы, прижимали руки к груди, приятно улыбались. Мед и молоко струили из глаз. Богданов сел в открытый возок. Приказал вознице ехать. Лошади резво взяли с места. Пыль поднялась облаком, заволокла роскошную карету Наир-бея. Слуги подхватили турка под локти, посадили в карету, задернули занавески. У ворот стояли любопытные. Коренастый дядько посмеивался в усы:
– Вишь, басурман! Бородатый, а в бабской одеже!
Караульный казак погрозил ему кулаком:
– Замолчи. О ком языком мелешь? Не видишь – посол!
Дядько притих и исчез в толпе.
Карета тронулась. Добрые кони легко несли ее. Наир-бей смотрел на улицу сквозь щель в занавесках. Да, немалого достиг Хмельницкий. Не тот был Чигирин всего два года назад. Не узнать теперь города.
Среди садов возвышались прочные дома с крышами на заморский манер.
Длинной цепью растянулись торговые каменные строения. По улице шел караван. Верблюды лениво перебирали ногами, месили дорожную пыль, серые от пыли бурнусы арабов колыхались над горбами, точно шатры. Наир-бей приподнял занавеску, поманил пальцем араба в чалме, который вел на поводу верблюда.
– Куда путь держите?
– В Египет, ясный бей, – поспешно и угодливо ответил араб.
У него было сморщенное, точно обожженное огнем, лицо и высохшие руки, которые он прижимал к груди.
– Что везете?
– Шелк, ваша милость.
