Сумерки империи - Гектор Мало
XIII
С самого начала наш план казался мне авантюрой, но, когда мы приступили к его осуществлению, я окончательно осознал всю гибельность этого предприятия. Чтобы отыскать знамя, одной смелости было недостаточно. Нужна была ловкость, но главным образом — везение.
Никто из нас не боялся призраков и привидений. Но к тому времени я уже был сильно измотан физически и сломлен морально, и в результате, когда мы оказались на поле, усеянном мертвыми телами, в душе у меня стало твориться что-то невообразимое. Вдобавок ко всему мое тело сводило такими сильными судорогами, что я ощущал каждый свой нерв, вплоть до самого мельчайшего.
— Печальна наша ночная вахта, — тихим голосом сказал Омикур.
Я сжал его руку, и мы надолго умолкли.
Мы не стали забираться в полуразвалившийся домик, а лишь уселись снаружи, прижались к стене, да так и застыли, словно слились с этой развалиной. Одеты мы были во все темное и заметить нас в эту безлунную ночь было довольно трудно. Сама деревня казалась вымершей, и лишь с той стороны, где стояли прусские войска, до нас долетал несмолкаемый шум.
Так мы просидели минут пятнадцать, и тут мой товарищ, словно уловив давно терзавшую меня мысль, сказал:
— Невозможно здесь находиться. Я не могу этого вынести.
Дело в том, что из домика несло невыносимым смрадом, в точности похожим на тот самый запах, который преследовал нас, когда мы пробирались среди нагромождения трупов.
— Похоже, здесь тоже шел бой.
Не успел я произнести эти слова, как из темноты выплыли силуэты двух собак, тащивших что-то тяжелое.
— Да что там такое в этом чертовом домике?
— Надо посмотреть, дай мне спички.
— Из-за тебя нас обнаружат.
Мы обошли вокруг дома. Входная дверь была выбита. Мы осторожно зашли внутрь, и Омикур зажег спичку.
На первом этаже было два помещения: кухня и что-то похожее на пекарню. На кухне было пусто, зато в пекарне мы обнаружили кошмарную кучу человеческих обрубков. Похоже, что на кухне устроили полевой госпиталь, а в пекарню сносили ампутированные части тел. Здесь были ноги, обутые в сапоги, и руки в зеленых и голубых рукавах.
— Я не останусь здесь, — сказал Омикур.
— А куда мы пойдем?
— Туда, за изгородь.
Прятаться за изгородью было не хуже, чем у стены дома. В этом месте можно было неплохо устроиться на те два или три часа, которые мы собирались здесь провести.
— Если хочешь спать, — сказал Омикур, — тогда поспи, все равно я тут глаз не сомкну, а, когда придет время, разбужу тебя.
Не знаю, сколько времени я проспал, но проснулся я от того, что мне рукой зажимали рот.
— Смотри.
Из леса, совсем недалеко от нас, словно тени, незаметно выскользнули какие-то люди и, осторожно ступая, направились к тому месту, где шли бои. Их было трое — мужчина, женщина и ребенок. Они разошлись по сторонам и стали передвигаться по полю, постоянно нагибаясь, словно что-то искали.
— Вот прохвосты! Они грабят мертвецов.
— Нашла, — тихо произнес по-немецки женский голос.
Подельники подошли к ней, и мы увидели, как в слабом свете фонаря блеснуло лезвие ножа. Мародерам некогда было расстегивать рубахи и развязывать вещевые мешки, поэтому они все по-быстрому разрезали, пытаясь найти что-нибудь ценное. Говорили они совсем тихо, но мне удалось разобрать почти все их слова.
— Неважное местечко, — сказала женщина, — тут одни солдаты, у всех только серебряные часы.
— А вот и офицер, — проговорил ребенок.
Грабители кинулись к офицеру и мгновенно вспороли его рубашку.
— У него кольцо на пальце.
— Крепко держится. Вот свинья французская!
— Режь палец.
С каким наслаждением я всадил бы в них пулю, будь у меня оружие!
Мародеры не спеша удалились и растворились в темноте.
— Они ничего не заподозрили, — сказал Омикур. — Значит, наши шансы растут.
Пришло время возобновить наши поиски. Все было спокойно, ночную тишину нарушали только долетавшие издалека звуки, тихое пение расположившихся лагерем немцев, жалобное ржание и крики неведомых птиц.
— Если начнут стрелять и нам придется разбежаться, тогда встречаемся в Буйоне. Кто первым туда доберется, будет дожидаться другого. Руку, товарищ.
Рукопожатие, казалось, еще больше сплотило нас. Мы покинули место у ограды и двинулись в направлении дерева, крона которого была хорошо видна на фоне звездного неба. Знамя было зарыто как раз под этим деревом.
Омикуру пришлось прятать знамя в разгар битвы, когда вокруг свистели пули и взрывались снаряды. Несмотря на это он сумел очень удачно расположить опознавательные знаки и уверенно привел меня в нужное место.
— Это здесь, — сказал он, — в трех метрах от большого дерева и в пяти метрах от маленького. Начинай отсчитывать от большого дерева.
В тот же момент в ночи мигнул красный огонек, и мы услышали звук выстрела. Скорее всего, это часовой стрелял по мародерам. По деревне, казавшейся пустынной, прошмыгнули неясные тени.
— Ложись! — шепнул Омикур.
Через десять минут все успокоилось, и мы поднялись с земли. Омикур, не теряя времени, стал ковырять землю палкой и через несколько минут отыскал знамя, завернутое в бушлат.
— Не достанется им наше знамя, — сказал он.
Омикур снял с себя фуфайку и жилет и обмотал знамя вокруг груди.
— Теперь главное, чтобы нас не схватили. Предлагаю провести ночь в том лесочке, а на рассвете двинемся к границе.
Лес, о котором он говорил, был совсем недалеко, но, чтобы добраться до него, надо было пересечь совершенно разбитую дорогу. Я пошел вперед, и уже вышел на дорогу, пока Омикур еще пробирался по полю. В этот момент в десятке метрах от меня раздался окрик: "Verda!"[78]. Я обернулся и негромко, но так, чтобы услышал Омикур, сказал:
— Беги, я сам с ним разберусь.
Но ответить часовому я не успел. Меня окружили солдаты. Кроме того, два солдата сбежали по склону и стали стрелять в сторону Омикура. Я так и не узнал, попали они в него или нет.
Оказалось, что я нарвался на патруль. Меня задержали и отвели в деревню Деньи. Там я напустил на себя уверенный вид и заявил, что являюсь английским джентльменом и желаю "говорить с офицером". Но меня лишь проводили на пост, тщательно обыскали, вывернув все карманы, а в ответ на мое требование заявили: "До завтра".
Дело приобретало неприятный оборот. Слава богу, что меня не расстреляли на месте. Это вселило кое-какие надежды, и я лёг спать прямо на посту, устроенном на конюшне сельского дома. Заснул я на соломе с мыслями
