Исторические новеллы - Ашер Бараш
— Не будь многословной, Ингрид, — шепнул профессор взволнованной жене. Она поняла и, полная жалости, благочестиво сжала губы.
Хотя стояло жаркое летнее утро, Рабиновы, сутулясь, прижимались друг к другу, словно в промозглый дождливый осенний день. У обоих в посиневших руках было по маленькому узелку. В длинных темных одеждах они очень походили на раввина с женой, изгоняемых из родного дома. В глазах женщины стоял испуг. Бледное, осунувшееся от болезни лицо Рабинова, человека науки, стоика, было очень спокойно, но это было особое, смертельное спокойствие. И улыбка на ссохшихся губах напоминала улыбку покойника.
Фромме, одетый в широкий домашний халат с кисточками, спустился по деревянным ступенькам крыльца и подошел к запертой калитке. Жена подошла к нему и встала по его правую руку. Они напоминали влюбленных.
— Да, — произнес он, — вот она, плата за науку.
Озабоченно сморщив лоб, он взял друга за руку и сказал сдержанным голосом, стараясь придать ему как можно больше горести:
— В греховных деяниях человека проявляется божественная воля. Кому, как не нам двоим, знать это….
Рабинов вздрогнул, но тут же выпрямился и сказал:
— Глубокую мысль Вы выразили, господин профессор. Весьма глубокую. Ее следовало бы включить в новое издание Вашего труда.
На этом разговор оборвался. Гестаповцы дали знак, что пора заканчивать, так как около них стали останавливаться любопытные, чтобы поглядеть на необычную сцену.
Жена Рабинова, будучи не в силах произнести ни слова, с глазами, полными слез, пожала руки обоим друзьям. Глаза профессорши тоже увлажнились.
Когда гестаповцы со своей добычей стали удаляться, один из них ударился ногой о камень и, упав, не смог сразу встать. Его товарищи помогли ему подняться. Он стоял, согнувшись, потирая колено.
Профессорша, все время молчавшая, схватилась за голову и бросилась было к ним бежать:
— Это же Фриц, мой племянник. Кто знает, что стряслось с ребенком!
— Ничего с ним не стряслось, глупенькая, — успокоил ее профессор. — Видишь, они уже идут дальше. Пойдем в дом. Мне пора возвращаться к работе. Никогда прежде я не работал с таким самозабвением, как нынче утром…
У ступенек крыльца профессор вдруг остановился и обратился к жене:
— Ты слышала, что сказал Рабинов? Уж не издевался ли он надо мной?
Возмущенная жена отчитала его:
— Что ты, Ганс! В такую минуту еврей не станет шутить!
