Оливия Кулидж - Галльская война Цезаря
Для всего этого были нужны острый глаз, железные нервы и память, прекрасно хранящая подробности. Надо было учитывать точное количество солдат на каждом посту, вероятные потери, местонахождение каждой катапульты и едва ли не каждого центуриона. Там, где нас было очень мало, точное и бережливое распределение людей и средств решало исход боя.
К счастью, эта атака на равнине была не такой мощной, как прежняя. Веркассивеллаун забрал лучших воинов, а обычные крестьяне, из которых состояла основная часть любого галльского войска, не имеют ни хорошего оружия, ни желания подставлять себя под удар, если плохо вооружены. Кроме того, Веркассивеллаун, сражавшийся на склоне Реи, желал спасти родственника, а эдуйские военачальники были приспособленцами: они ушли от Цезаря, но если бы дело обернулось плохо для восставших, могли бы вернуться к нему на службу. Поэтому на юго-западном направлении натиск атакующих был не очень сильным. К тому же Верцингеторикс, впервые подойдя к постройкам наших укреплений, посчитал стену такой мощной, что отвел свои войска на другой, более легкий участок и потерял время. Если бы не это, мы, вероятно, потеряли бы свои укрепления на равнине, несмотря на их огромный размер и глубину. Веркассивеллаун оттянул на себя большую часть наших подкреплений. Цезарь послал в ту сторону Лабиена, четко приказав ему, что, если он сможет, он должен удержать этот участок, а если нет, вырваться оттуда и уходить прочь. В это время, когда исход борьбы был еще неясен, Цезарь на своем коне спустился на равнину, чтобы показаться там перед солдатами. Он убеждал всех, кто встречался ему на пути, чтобы они держались любой ценой: от этого часа зависит их будущее и успех всех прежних усилий.
И мы удержались. Неспособность Верцингеторикса пробиться через внешнюю стену и нерешительность его союзников, находившихся снаружи, стали очевидны. Лабиен прислал нам сообщение, что он собрал под своим началом легион, точнее, набрал равное легиону число солдат из разных мест и хочет пойти в атаку. Поэтому Цезарь отвел свои когорты с равнины, где бой начал затихать. Он приказал половине своей конницы следовать за ним, проехать вдоль наших круговых укреплений и зайти Веркассивеллауну в тыл. Так он соединился с Лабиеном в месте атаки.
Противники увидели, как он подходит: на горах и с той и с другой стороны было по целой толпе галлов, и многие оттуда могли видеть, как Цезарь едет по равнине в своем красном плаще, а за ним следуют отряды конницы и когорты пеших солдат. Галлы подняли оглушительный крик и из последних сил рванулись вперед, но желавших сражаться было уже гораздо меньше, чем предпочитавших держаться сзади. Не имея поддержки, Веркассивеллаун и его лучшие воины на мгновение отступили, и тут Лабиен пошел в атаку.
Приехав на место, Цезарь увидел, что галльские воины отступают на противоположный склон горы Реи. Как раз в этот момент конный отряд, которому Цезарь велел выдвинуться вперед, ударил по ним сзади. Тут произошла одна из характерных для галлов мгновенных смен настроения: сразу началась паника. Они побежали, а наша конница стала их преследовать. Сам Веркассивеллаун был захвачен в плен, и вместе с ним мы захватили семьдесят четыре галльских штандарта. Его полное поражение было видно из Алезии, и Верцингеторикс отступил. Всю ночь наши конники гнались за воинами противника и рубили их: основная армия галлов была так напугана, что ее солдаты не могли оставаться в своем безопасном лагере и, проявляя обычное для своего народа отсутствие порядка в действиях, начали разбегаться. Они ушли бы от нас только полностью разгромленными, но мы все слишком устали для преследования.
На следующий день Верцингеторикс созвал свой Совет. Все пропало, сказал он, и, насколько возможно, он сам за это ответит. Он повел галлов на восстание не ради каких-либо своих целей, а ради самих галлов. Теперь они могут либо убить его, либо выдать Цезарю в обмен на свои жизни. Он в их руках.
Гораздо лучше было бы, если бы они убили его тогда, но они этого не сделали. Они передали Цезарю, что согласны на любые его условия. А Цезарь был совершенно не в настроении прощать: ему нужно было дать Галлии урок, а своим солдатам – добычу. Он был дальновидным человеком и уже смутно видел перед собой будущее, которого не желал, – битву с Помпеем за Рим. Преданность его солдат тому, кто им платит, могла оказаться даже ценнее, чем завоевание Галлии.
Цезарь велел галлам выдать ему их главных вождей и сложить оружие. Он был намерен пощадить эдуев и арвернов, чья дружба была ему нужна. Всех солдат из остальных племен он продаст в рабство. Что касается Верцингеторикса, Цезарь во время своего триумфа проведет его по Риму, где оценят как должно его красоту и ярко разукрашенное оружие. Вечером после триумфа его казнят, потому что таков наш обычай и так было всегда с тех пор, как существует наш город.
Итак, оставались две церемонии – сдача Верцингеторикса и триумф Цезаря. Я видел обе, и первая взволновала меня больше второй. Верцингеторикс спустился на коне от ворот Алезии по склону во всем своем великолепии – самый красивый, самый богатый, самый прославленный правитель в Галлии. Его огромного черного коня, должно быть, в последний раз вычистили любящие руки, потому что шерсть коня светилась как шелк, хотя под кожей были видны ребра. Бронзовый шлем с гребнем в виде дикого кабана тоже ярко сиял. Овальный щит был не тот, которым Верцингеторикс пользовался в боях, потому что на нем не было ни одной вмятины, кроме резных спиральных узоров, подобных которым я до этого никогда не видел. Плащ Верцингеторикса был двух цветов – золотистого и зеленого, и все украшения на нем самом и на сбруе его коня были из золота. На боку у него висел огромный меч, а в руках было копье.
Так выглядел Верцингеторикс, когда ехал вниз по склону. Он спускался совершенно один: остальные вожди, которые тоже были на конях, отъехали назад, а те из его земляков, кто начал выходить из ворот, расступились, словно для того, чтобы происходящее было лучше видно издалека. Цезарь тоже подумал об этой церемонии. Он сидел на маленьком пригорке в наскоро найденном подходящем кресле, заменявшем почетный трон, положенный высшим лицам государства, с непокрытой головой, но в доспехах и красном плаще, а за его спиной стояли штандарты с изображением орла. Когда Верцингеторикс приближался, мы смотрели на него настороженно, так как нам не нравилось, что он вооружен, но не хотели двигаться с места, пока этого не пожелает Цезарь. Цезарь смотрел вперед холодным неподвижным взглядом. Он то ли был рассержен тем, что его пленник позволил себе слишком много, то ли заранее знал, что будет после сдачи.
Пока склон был крутым, Верцингеторикс подъезжал к нам медленно, потом, когда спуск стал более пологим, он ускорил шаг и поднял копье, но не угрожающим жестом, а с буйным весельем – так, словно хотел до конца насладиться радостью жить. В конце концов, он был очень молод. Так под громкий стук копыт своего коня он спускался к Цезарю, а мы крепко сжимали в руках наше оружие – на тот случай, если Верцингеторикс решит умереть сражаясь. Но он, должно быть, знал, что этим навлечет гибель на свой народ. Он просто объехал вокруг пригорка, где сидел Цезарь, а обе армии смотрели, что будет дальше. Потом он остановил коня и спрыгнул на землю.
После этого он начал снимать с себя доспехи и украшения, складывая рядом с собой свои браслеты, свой золотой шейный обруч, плащ и огромную круглую застежку. Теперь мы смогли увидеть, каким он стал. Он был худым и изможденным, яркий румянец и жадный взгляд исчезли. Мало что осталось от его красоты, кроме рыжих волос, сверкавших под солнцем. Он опустился на колени у ног Цезаря.
Верцингеторикса увели и надели на него цепи. А чего еще он мог ожидать? В последний раз я видел его, когда Цезарь праздновал свой триумф. Но это был день Цезаря. Верцингеторикс, весь сморщенный и бледный после лет, проведенных в подземной тюрьме, едва выдерживал тяжесть всех тех нарядов, которые когда-то так гордо снял. Даже его волосы потеряли свой цвет и стали грязно-серыми, как это бывает с рыжими волосами, когда они седеют. В тот день, когда он сдался, ни он, ни Цезарь не могли предвидеть, как долго продлятся его несчастья. На смену Галльской войне пришла гражданская, и Цезарь, сражаясь во всех концах известного нам мира, не имел свободного времени, чтобы спросить, как чувствует себя кто-то из его узников, или организовать какое-либо шествие. Шесть лет протомился Верцингеторикс в своей подземной тюрьме и был избавлен от нее смертью вечером после триумфа. Должно быть, он был рад умереть, а ведь, я полагаю, ему еще не было и тридцати лет.
Завершение. 51 год до н. э.
Это был истинный конец Галльской войны – не последний бой вообще, но последний бой свободных вождей Длинноволосой Галлии. Когда Верцингеторикс спустился из Алезии на своем коне, сверкая как солнце, он позволил нам в последний раз краем глаза увидеть, что такое их неукрощенная гордость. Потом он исчез, отправленный умирать заживо – как именно, тогда никто не знал, – и не оставил себе подобного.
