Бернгард Келлерман - Гауляйтер и еврейка
Фабиан решительно открыл заржавевшие железные ворота и очутился на участке фирмы «Леб и сыновья». Из трубы маленького конторского помещения тонкой струей вился дым; рабочий, шаркая лопатой, сбрасывал кокс в подвальное помещение.
— Есть тут кто-нибудь из хозяев? — спросил Фабиан.
— Да, молодой господин Леб в конторе, — отвечал рабочий, прекратив на мгновение свое занятие.
Фабиан постучал в дверь и вошел, не дожидаясь ответа.
IIIВ холодной, совершенно пустой конторе, за старым письменным столом, сидел юноша с огненно-рыжими волосами; по его лицу текли слезы. Он растерянно смотрел на измятое письмо, которое держал в руках, и даже не давал себе труда вытереть глаза.
— Извините за беспокойство, — сказал Фабиан.
— Я не слышал вашего стука, господин правительственный советник, — огорченно произнес рыжий юноша; наконец он спохватился, что нужно вытереть мокрое от слез лицо.
Машинально поднявшись, он пододвинул гостю единственный стул, стоявший у стены.
— Вы меня знаете?
— Кто же вас не знает, господин правительственный советник! — усталым голосом отвечал молодой Леб. — В последнее время я часто видел вас на Вокзальной площади… Вас сопровождали землемеры с приборами…
Фабиан кивнул.
— Да, — сказал он, опускаясь на стул. — Мы измеряли площадь. Господин Леб, говорят, все еще в Швейцарии? А вы, надо думать, его сын?
Юноша снова сел за письменный стол.
— Да, — произнес он удрученно и указал на измятое письмо. — Отец все еще в Швейцарии, в Цюрихе. Совсем один. Да, я его сын, Изидор Леб. — И слезы снова повисли на светло-рыжих ресницах молодого Леба.
— Надеюсь, никаких дурных вестей? — участливо спросил Фабиан. Вид плачущего человека всегда вызывал у него сострадание.
Изидор Леб покачал головой, и несколько слезинок скатилось по его веснушчатому лицу.
— Нет, нет, — отвечал он, — вся беда в том, что мы оба так одиноки. Отец сидит в Цюрихе и мучается, а я сижу здесь и мучаюсь. Беда в том, что все вокруг так тяжко.
— Надо спокойнее относиться к жизни, господин Леб! — попытался Фабиан утешить юношу, который едва сдерживал рыдания.
Горе это было неподдельно, и Фабиан жалел Изидора Леба. Это был рыжий, как белка, хилый юноша со светло-рыжими ресницами. Его бледное лицо было густо усеяно веснушками, а на носу они сливались в сплошное пятно. Он производил впечатление изнеженного, избалованного маменькина сынка, который вдруг оказался брошенным на произвол судьбы.
— Я уже успокоился, — ответил Изидор и вытер лицо скомканным, грязным носовым платком. Участливость Фабиана, видимо, подействовала на него благотворно.
— А теперь послушайте, господин Леб, — серьезно начал Фабиан, — у меня к вам дело. Один из моих клиентов поручил мне снестись с вами. Его интересует ваш складской участок.
И они сразу оживленно заговорили, уже почти не слыша доносившегося со двора шарканья лопаты.
— Покупатели уже находились не раз, — сказал Изидор Леб, — но сделка не состоялась, всем хотелось получить участок за понюшку табаку. А отец распорядился не продавать его меньше чем за сто шестьдесят тысяч марок.
Фабиаи тихонько свистнул сквозь зубы.
— Сто шестьдесят тысяч марок, — повторил он. — Сумма изрядная! Мой клиент рассчитывал на значительно меньшую. Он предлагает вам восемьдесят тысяч. Сделка будет оформлена по всем правилам. За это я ручаюсь, а ведь вы меня знаете.
Изидор взглянул на собеседника своими бледно-голубыми водянистыми глазами, чем-то напомнившими Фабиану глаза Клотильды, и кивнул. Сейчас он был вполне серьезен и деловит.
— Это ровно половина. Подумайте, ведь в нашем участке свыше трех тысяч квадратных метров.
Фабиан назвал такую сумму не потому, что решил купить участок за полцены, а потому, что как раз эта сумма — восемьдесят тысяч марок — в данный момент была в его распоряжении. Он встал.
— Напишите отцу, — закончил он, — что мой клиент, к сожалению, не может предложить больше. Напишите также, что я беру на себя ответственность за все остальное.
Изидор кивнул, и слабая улыбка впервые появилась на его веснушчатом лице.
— Я знаю, — возразил он, — что мой отец питает к вам полнейшее доверие. Он вас очень ценит и всегда отзывался о вас с большим уважением. Но я не думаю, чтобы он согласился. Нет, не думаю. — Он с сожалением покачал головой, всем своим видом показывая, как ему неприятно отвергать предложение Фабиана.
— Во всяком случае, я буду вам благодарен, если вы немедленно сообщите отцу о нашей беседе, господин Леб.
— Я сегодня же напишу ему.
— Давно ли ваш отец в Швейцарии? Целых два года? Ну, тогда он, конечно, не может судить о нынешней обстановке. Не исключено, что настанут времена, когда он вообще ничего не получит за свой участок. Будем, конечно, надеяться, что до этого не дойдет. Тем не менее, все возможно.
Фабиан не хотел распространяться на эту тему. Неделю тому назад советник юстиции Швабах сообщил ему, что готовятся новые суровые законы касательно недвижимости, принадлежащей евреям, однако Изидору Лебу он ничего не сказал об этом.
— Хочу дать вам добрый совет, господин Леб, — настойчиво продолжал Фабиан. — Поезжайте в Цюрих. Расскажите вашему отцу, как обстоят нынче дела! За эти два года положение сильно изменилось. Скажите ему, что я дал вам этот совет,
Изидор посмотрел на Фабиана широко открытыми глазами, в которых опять заблестели слезы, и печально покачал головой!
— Я бы поехал с радостью! Хоть сию минуту! — пояснил он. — Но ведь это невозможно. — Слезы снова хлынули у него из глаз, и он попытался вытереть их грязным платком.
— Почему невозможно? — спросил Фабиан и засмеялся, чтобы ободрить молодого Леба.
Лицо Изидора Леба выражало полное отчаяние..
— Потому что мне не дадут паспорта, да будет вам известно. Мне девятнадцать лет, и военное ведомство не дает мне паспорта.
— Военное ведомство? — Фабиан перестал смеяться, но едва подавил улыбку. На что нужен военному ведомству этот беспомощный маменькин сынок, который упадет в обморок при первом же пушечном выстреле? — Послушайте, господин Леб, — сказал он, вынимая часы. — Присядем, в моем распоряжении еще десять минут. Если вопрос только в этом, то выход, пожалуй, найдется. Военные власти, надо полагать, заинтересованы в одном: чтобы вы вернулись иа Швейцарии. Ну, вот вы и вернетесь через недельку… Вам немедленно дадут разрешение на выезд, если кто-нибудь поручится за ваше возвращение.
— Да, да! — Изидор склонился над столом и смотрел на Фабиана широко открытыми глазами, в которых мелькнул луч надежды. — Кто же поручится за меня? — спросил он и от волнения на его веснушчатых щеках появился лихорадочный румянец. Он весь дрожал. — Прочтите это письмо, господин правительственный советник! — воскликнул он, так как Фабиан упорно молчал, и протянул ему измятое письмо.
Фабиан взял листок и быстро пробежал его. Это было письмо охваченного отчаянием отца к сыну. «Мне страшно за тебя, — писал старик Леб, — я потерял сон от страха. Освободи меня от этой муки, приезжай сюда, мой бесценный».
Бесценным называл старик Леб от избытка родительских чувств эту веснушчатую белочку! Но Фабиан даже не улыбнулся, письмо старого Леба потрясло его.
— Я поручусь за вас, — сказал он после недолгого раздумья. — Закон не препятствует тому, чтобы я взял на себя это поручительство.
Изидор вскочил и протянул Фабиану бледную, покрытую веснушками руку.
— Вы это сделаете, господин правительственный советник? — крикнул он; голос его от волнения звучал визгливо. — И я могу уехать завтра же?
Фабиан улыбнулся и отошел на несколько шагов, опасаясь, что рыжеволосый малый кинется его обнимать.
— Чтобы все это уладить, понадобится, вероятно, несколько дней, звоните мне ежедневно по телефону, — сказал он. — Я подумаю, может быть, найдется еще лучший выход. Но вы должны обещать мне, объяснив отцу, как сильно изменилась обстановка, немедленно по телеграфу сообщить ответ. Я должен поставить об этом в известность моего клиента, — деловито добавил он.
— Обещаю, обещаю! — воскликнул Изидор. Руки его, когда они прощались, были влажны от пота.
Фабиан направился к машине, поджидавшей его за углом. Он был доволен результатами разговора. «Может быть, Клотильда все-таки не права? — мелькнула у него мысль, когда он вытирал носовым платком руки. — Бог ты мой, почему он так потеет, этот Изидор?»
Фабиан в три дня уладил все дело с паспортом. Он отправился к генералу, возглавлявшему военное ведомство в городе, и изложил ему свою просьбу.
— Этот земельный участок имеет очень важное значение для новой Вокзальной площади, — сказал он.
Старый генерал, с которым он был знаком еще по ресторану «Звезда», объяснил, что Изидору Лебу лучше всего подвергнуться в обычном порядке медицинскому освидетельствованию у военного врача. Если молодой человек окажется негодным к военной службе, а, по-видимому, это так, то он его просто освободит, тем более, что евреи ему и даром не нужны. Спустя неделю Изидор Леб уехал в Швейцарию. Через несколько дней Фабиан получил телеграфное уведомление о том, что старик Леб согласен продать участок за восемьдесят тысяч марок и что сделка вступит в силу с того момента, когда деньги будут внесены в цюрихский банк.
