Ричард Вудмен - Око флота
— Якорь готов, сэр. Я думаю, этот малый мог бы помочь нам, сэр. Ну, прокричать врагу, что он взял корабль…
— Превосходная идея, Дринкуотер. Он понимает по-английски? Должен, раз у него такая разношерстная команда. Подколите-ка его слегка, сэр, — распорядился капитан.
Француз вскрикнул. Хоуп обратился к нему на английском, голос его звучал угрожающе и жестко:
— Слушай, пес. У меня с твоей расой давние счеты. Мои брат и зять погибли в Канаде, и меня обуревает неподобающая христианину жажда мести. Ты скажешь своему капитану, что корабль твой и что становишься на якорь у него под ветром. И без шуток. У меня лучший хирург на всем флоте, и он тобой займется, даю слово. Впрочем, — Хоуп многозначительно посмотрел на Дринкуотера, — любое твое неверное слово станет твоим последним. Понял, каналья?
Француз вздрогнул.
— Oui, — выдавил он. Дринкуотер указал ему на грот-руслень. Хоуп повернулся.
— Передайте мистеру Дево, пусть приготовит расчеты к стрельбе. По моей команде порты открыть, пушки выдвинуть и открыть огонь.
— Есть, сэр, — и посыльный умчался прочь.
«Циклоп» находился меньше чем в сотне ярдов от «Креолки», огиная ее корму в намерении подойти с левого борта. С приватира раздался оклик.
— Мистер Дринкуотер, дайте слово нашему приятелю.
Француз набрал воздуху.
— Ça va bien! Je suis blessé, mais la frégate est prise![23]
— Bravo mon ami! Mais votre blessure?[24] — ответ раскатился над водой, разделяющей корабли.
Французский офицер бросил взгляд на Дринкуотер, и снова набрал в грудь воздуха.
— Affreuse! A la gorge![25]
На мгновение повисла тишина, потом озадаченный голос произнес:
— La gorge?… Mon Dieu!
На «Креолке» раздался крик, свидетельствующий, что предупреждение понято. Хоуп выругался, а француз, прижимая руку к груди, где задетое легкое причиняло ему страшную боль, с торжеством посмотрел на Дринкуотера. Но мичман не был в состоянии вот так хладнокровно заколоть человека, да и если по-правде, не вполне понял, что произошло.
Дальнейшие события развивались так стремительно, что долго стоять перед дилеммой Дринкуотеру не пришлось. Француз в обмороке осел на палубу, а матросы на «Креолке» побежали к орудиям. Порыв ветра наполнил марсели «Циклопа», фрегат немного ускорился и корма приватира оказалась у него на траверзе.
— Давай, Дево! Бога ради!
Порты открылись, раздался ужасный скрежет выдвигаемых двенадцатифунтовок батареи правого борта. Грянувший бортовой залп заставил оглохнуть всех, фрегат задрожал. В темноте батарейной палубы Кин и Дево скакали как безумные, опьяненные яростью боя. Они приказали удвоить заряд, а поверх ядер засыпать картечь. Такой опустошающий залп одним ударом сломил сопротивление «Креолки».
Пока разряженные орудия катились назад, «Циклоп» поворачивал направо. По инерции он оказался напротив борта «Креолки», и следующий бортовой залп обрушился на корпус бывшего «индийца». Немногие отчаянные души на борту последнего открыли ответный огонь, и развернулось сражение. Впрочем, все козыри были в руках у британцев.
«Циклоп» выкатился еще немного и встал. Якорь был отдан, паруса взяты на гитовы. Немного выбрав канат, фрегат подтянули так, чтобы левый борт «Креолки» находился на траверзе.
В течение двадцати ужасных минут англичане всаживали в него ядро за ядром. На американском корабле люди умирали геройски. Они палили из восьми орудий и сумели причинить противнику определенный ущерб, но в итоге истекающий кровью капитан, глядя на остатки своей команды и корабля, распорядился спустить флаг, и офицер из американцев подчинился. Бледный свет утра позволил Хоупу разглядеть жалкие руины того, что когда-то было изящнейшим творением рук человеческих, и он распорядился прекратить огонь.
Некоторое время спустя Дринкуотер вместе с капитаном посетил вражеский корабль. Хоуп не рассчитывал брать его в качестве приза. Поредевшего экипажа едва хватало, чтобы охранять пленников и управлять «Циклопом». Нанятый американцами корабль уже был стар, а разрушения, произведенные пушками фрегата, оказались ужасными. Дринкуотер раскрытыми глазами смотрел на разрушения, произведенные залпами «Циклопа». Разломанные доски палубы были так перепаханы ядрами и картечью, что зазубренные разломы и щепы напоминали поле с окаменевшей травой. Некоторые бимсы обрушились вниз, а стволы орудий слетели со станков. Развороченные цапфы, у трех из них винграды были срезаны как ножом. Среди этого хаоса встречались предметы личного обихода: матросская шапочка, башмак, распятие, четки, складной нож, обломки резного рундучка…
Более страшные останки — то, что прежде было людьми — лежали в самых причудливых позах, бросаясь в глаза вспышками яркого цвета. Темная запекшаяся кровь рядом с коричневатыми лужицами рвоты, сверкающая белизна обнажившихся костей, посиневшая плоть, зелено-коричневая масса кишок. Зрелище было ужасным, и глаза уцелевших членов экипажа смотрели на английского капитана с ненавистью, как на причину этого ужаса. Но Хоуп, носитель простой философии прирожденного воина, платил за этот взгляд презрением. Ведь эти люди были никто иные, как пираты в законе. Они грабили ради добычи, уничтожали торговые суда ради прибыли, обходясь с невинными моряками с холодной жесткостью.
Капитан приказал перевезти на фрегат все годные припасы и приготовиться к поджогу «индийца». На закате лейтенант Кин отправился на «Креолку» с целью предать ее огню. Едва с берега потянул терраль, «Циклоп» выбрал якорь. «Креолка» полыхала как факел, черный столб дыма тянулся в сторону моря, прочь от этой забытой богом земли.
Когда взорвалась крюйт-камера «Креолки» фрегат находился уже далеко от берега. Часом позже он взял курс на мыс Гаттерас и Нью-Йорк.
Глава семнадцатая. Решение, принятое у мыса Виргиния
Апрель-октябрь 1781 г.
Погода вновь обернулась против них. У страшного мыса их встретил шторм невероятной силы, подвергший суровому испытанию весь корабль. Грот-брам-стеньга полетела за борт, увлекая за собой брам-стеньги фока и бизани. В течение шторма раненые, ясное дело, находились внизу. Кокпит являл собой сцену адских мучений. Вонь в трюме усиливалась, поскольку вода, попадавшая внутрь идущего на волну фрегата, стекала вниз, заставляя популяцию грызунов искать спасения выше. Крысы почти без боязни бегали по телам умирающих, лежавших среди собственных испражнений. Да, они были именно умирающими. Мало кто из тех, кто получил больше, чем простую царапину, мог избежать гангрены или заражения крови.
Дринкуотер оказался в числе этих счастливчиков. Рана оказалась неглубокой, и более страшной на вид, чем угрожающей здоровью. Эпплби наложил швы. Хирургу приходилось несладко: он утратил большую часть своей полноты, безнадежно сражаясь с лихорадкой и сепсисом посредством своего скудного арсенала. По временам, в приступах усталости и отчаяния, доктор зло и горестно рыдал во тьме своего адского королевства.
Хоуп хоронил тела зашитыми в койках. Шесть в один день, девять в другой, и все это под завывания ветра, скрип корабля и ледяной душ брызг, с шипением обрушивающийся на палубу. Похоронная служба свелась к простой формальности.
Но плохая погода позволила «Циклопу» проделать путь на север незамеченным. Корабль был не в состоянии сражаться. В дополнение к тяжелым потерям у Галуды, экипаж столкнулся с порчей припасов. Вскрыв последние бочки с солониной, казначей Коппинг обнаружил взамен слегка протухшего (как обычно) мяса, совершенно несъедобную гнилую субстанцию. Лишения команды выросли неизмеримо.
Наконец, фрегат показал бранд-вахте у Санди-Хука свой номер и встал на якорь в Гудзоне в компании с другими кораблями Северо-Американской эскадры. Последние месяцы реального правления Британии в тринадцати колониях «Циклоп» провел в бездействии. Прибыв в Нью-Йорк в последний день апреля 1781 года, корабль стоял на якорной стоянке в Гудзоне, не получая никаких приказов, если не считать распоряжения устранить повреждения.
Адмирал Арбетнот не выказал особой радости при виде фрегата, поскольку тот не принадлежал к его Северо-Американской станции. Напротив, адмирала скорее раздражал корабль, появившийся во вверенных ему пределах без предварительного согласования с ним. Это он и дал понять капитану Хоупу, встретив последнего с ледяной вежливостью.
Злясь про себя, что вынужден сидеть на двух стульях, Хоуп заявил, что его миссия является секретной, но в ответ на вопрос, достигла ли она успеха, был вынужден признать, что нет. Его объяснения были встречены недоверием, поскольку адмирал свято верил, что Каролины до сих пор находятся под контролем британцев. Хоупу хотелось также избавиться от континентальной валюты, но это оказалось слишком для Арбетнота, не сводившего с капитана своих водянистых глаз.
