Мамедназар Хидыров - Дорога издалека (книга вторая)
— Слава победителям эмира!
— Салам народной власти!
— Пусть будет мир на Лебабе!
Кричали немногие — должно быть, самые горячие, из тех, которые лучше остальных понимали, что происходит, и всем сердцем поддерживали сейчас своего вожака.
— Мы благодарны власти за встречу, за гостеприимство, — продолжал Азиз-Махсум, когда голоса стихли. — Согласно вашему предложению, мы вышли из песков, чтобы сложить оружие, во всем покориться власти. У нас на совести немало проступков перед ней. Мы проливали кровь красных аскеров… Я прошу, от себя и моих воинов: простите нам все провинности! Мы верим, что согласно закону, о котором говорил ваш уважаемый посланец… — он обернулся к Нобату, — никому из нас не будет причинено вреда. Я сам и многие из нас хотели бы поступить на службу новой власти, защищать ее с оружием, которое, надеюсь, нам доверят. А сейчас… вот моя сабля… в бою с лутчеками керкинского бека, я взял ее… — с этими словами Азиз рывком развязал на себе поясной платок, освободил портупею сабельных ножен, сдернул через голову. Затем пришпорил коня, подъехал вплотную к трибуне, обеими руками протянул ножны с саблей Ефимову, которого еще раньше указал ему Нобат. — Возьмите это, таксыр красный начальник! В знак моего полного повиновения новой власти!
Снова глухо, одобрительно загомонили джигиты. И разом смолкли, когда Ефимов, наклонившись, принял ножны с саблей, затем выпрямился, показывая, что собирается говорить.
— Товарищи и братья! — голос председателя чека зазвенел в тишине, опять воцарившейся на площади. Молодой человек в очках, в полувоенной одежде, секретарь исполкома, став рядом с Ефимовым, принялся старательно переводить на туркменский язык. — Великий и радостный день у нас сегодня! День примирения, день, когда сотни трудовых дайхан осознали правоту и непоколебимость народной власти, добровольно стали под ее красное знамя… Изживается наследие войны, развязанной сторонниками кровавого эмирского режима. Мы верим: вашему примеру, новые наши друзья, завтра последуют те, кто еще не опомнился от кошмара междоусобицы, кто блуждает в темного, обманутый своими главарями! — он перевел дух, ладонью смахнул капельки пота со лба под козырьком фуражки. — Именем Бухарской Народной Советской Республики, от лица исполкома Коркинского округа и окружкома партии большевиков торжестввенно заявляю: все, кого сегодня привел сюда уважаемый Азиз-сердар, сам он, его родственники и ближайшие сподвижники на основании закона об амнистии получают полное прощение власти, восстанавливаются в правах граждан республики!.. — заметив оживление в рядах слушателей, он поднял руку и продолжал еще более громко и раздельно: — Каждому из них предоставляется право поселиться на прежних местах жительства либо на пустующих землях. В любом случае им будет оказана материальная помощь… А кто пожелает, тех мы приглашаем на службу в части народной милиции. Пусть отважные джигиты с оружием в руках докажут свою верность народу-властелину! В мирном ли труде, в воинском строю — отдадим все силы на то, чтобы процветала она, власть рабочих и дайхан, несущая счастье трудовому человеку. Да здравствует наша народная советская республика! Слава партии коммунистов! Слава вам, воины революции! И всем вам, люди труда!
— Слава! Ур-ра-а! Слава! Шохрат! Да здравствует народная власть! Яшасып! — с восторженными криками отозвалась площадь.
Красноармейцы и джигиты милиции трижды дружно прогремели «Ура!» — застыв в строю по стойке «смирно». А демонстранты размахивали флагами, платками, кричали каждый свое. Общее радостное возбуждение передалось и людям Азиз-Махсума — они тоже выкрикивали слова приветствия, иные размахивали саблями, потрясали в воздухе обнаженными кинжалами. Внезапно общий разноголосый гомон прорезал, сперва негромко, на низких нотах, хор медных голосов, перемежаемый гулкими, размеренными ударами барабана и тарелок. «Интернационал»… Разом смолкли, будто окаменели в строю бойцы, притихли демонстранты, за ними азизовцы. Командиры взяли под козырек. Первые такты оркестр играл в полной тишине, потом на трибуне запели: «…Весь мир голодных и рабов…» Следующую строку подхватили на площади рабочие, за ними красноармейцы. Припев уже гремел стоголосым хором. Пели по-русски, по-узбекски, по-армянски. Впервые пролетарский гимн простер могучие крылья над городом на Джейхуне, над землей тысячелетнего Лебаба, знаменуя приход новой эры.
Когда отзвучали последние такты и по площади снова прокатился сдержанный говор, Ефимов поднял руку.
— Товарищи, здесь сейчас будут выполнены условия договора, после этого наших гостей ждет отдых, обед… А пока разрешите выразить признательность и благодарность народной власти лично вам, отважный Азиз-сердар, — он слегка поклонился, глядя на предводителя каракумских удальцов. — Мы высоко ценим ваше мужество и благоразумие. Вы только что изъявили желание поступить на службу в качестве воина революции. От имени окружной власти и чрезвычайной комиссии заявляю: мы удовлетворяем вашу просьбу! Вам будет определена командная должность в народной милиции, вы можете выбрать себе под начало любое количество ваших былых сподвижников. — Когда секретарь исполкома перевел эти слова Ефимова, из рядов азизовцев послышались восторженные возгласы. Ефимов продолжал: — В знак полного к вам уважения и доверия примите, товарищ Салимурад-оглы-Азиз, вашу саблю. Пусть она будет вашей спутницей на страже завоеваний трудового народа!
С этими словами он поднял ножны с саблей и, перегнувшись через барьер, протянул Азизу. Тот принял обеими руками и держал перед грудью, ожидая, пока утихнут одобрительные крики его джигитов. Потом заговорил медленно и внятно:
— Клянусь… Принимая из ваших рук, таксыр… товарищ Ефимов, эту саблю, что так долго и верно служила мне в сраженьях… Клянусь отныне обнажать ее только против врагов революции! Заверяю: пощады им не будет от рук моих! Именем пророка, честью отца и всех предков, всего рода моего клянусь в этом перед лицом всех вас, люди вилайета Керки!
При всеобщем молчании он перекинул портупею с ножнами через плечо и обернулся к Нобату:
— Теперь мы готовы исполнить последнее условие.
Нобат молча кивнул, жестом руки дал знать Розыкулу: начинайте! Тот тронул коня, рысью направился туда, где стояла в строю рота гарнизона. Тотчас четверо бойцов вынесли и раскатали перед трибуной брезентовое полотнище, сами стали по краям. Нобат показал на них Азизу. Тот понял. Шагом направил коня к краю брезента. Отстегнул от пояса кобуру маузера, подал красноармейцу, тот положил на брезент. Азиз-Махсум обернулся, властно махнул рукой своим сотникам. Те, уже предупрежденные о процедуре разоружения, засуетились, втолковывая джигитам, что сейчас нужно делать каждому. Наконец один из сотников, пришпорив саврасого жеребца, подъехал к брезенту, следом за ним потянулась цепочка всадников. Еще один сотник жестами и голосом показывал джигитам, чтобы они, не мешкая, примыкали к движущейся цепочке. Головной сотник сдернул из-за спины карабин, отстегнул патронташ и все это передал красноармейцу, он, слегка нагнувшись, небрежно кинул на брезент. Следующий джигит стянул винтовку, красноармеец принял. Дальше — винтовка, патронташ и пика, их тоже отдавали согласно договору. Один за одним, один за одним… Площадь молчала, завороженная невиданным зрелищем. Вот уже на брезенте горка винтовок, карабинов, кольтов, бесформенная груда кожаных патронташей, отдельно вытянулись пики, иные с зелеными флажками, кистями конских волос. Глухо звякает оружие. Освободившись от него, джигиты, с одними саблями, отъезжают на противоположный конец площади, где Азиз-Махсум негромко беседует с Нобатом и Розы-Анна.
Быстро, не прерываясь, движется цепочка. Растет пирамида небрежно сваленных ружей, гора патронташей. Кое у кого и гранаты обнаруживаются, их тоже сдают. Вот уже совсем мало тех, кто еще не разоружен. Их втягивает неутомимая цепочка. Пятеро остается… Трое… Двое… Последний… Кончено!
Сдержанный вздох облегчения прошелестел над площадью.
Ефимов подходит к краю трибуны:
— Товарищи, первый акт торжественной встречи отряда Азиз-сердара завершен. Теперь дадим нашим новым друзьям отдохнуть, подкрепиться. Пожелаем им всем мирного труда, честной службы на свободной земле нашей республики! И поможем, чем сумеем!
— Пожелаем! Пусть живут в мире и достатке! Поможем, чего там!.. — тотчас откликнулись в толпе демонстрантов. — Ур-ра, джигитам Каракумов! Шохрат, Азиз-сердар!
Красные бойцы на этот раз молча стояли в строю. Тут оркестр грянул недавно разученный марш: «Мы, красная кавалерия…» Как было условлено, взвод джигитов Розыкула первым потянулся с площади. За ним следом — конники Азиз-Махсума. Их провожали приветствиями, рукоплесканиями, размахивали флагами. В арьергарде шагом прошел взвод милиции.
