Эдгар Доктороу - Марш
К тому же не так-то просто было Кальвину должным образом производить съемку, когда за спиной все время маячит олух, не способный ни на что, кроме как в конце концов обозлиться и полезть в бутылку. Кто знает, что будет тогда? Но Кальвин решил не бояться; дышать полной грудью и черпать силы в самой ситуации. Будто бы слуга, а на деле именно он, Кальвин Харпер, — хозяин положения. А псих в одежде мистера Калпа — боже мой, да он помогать по мелочам и то не способен!
Сперва найти еду было сложно, но с двух часов пополудни из дальней, не разграбленной армейскими фуражирами глубинки штата потянулись подводы с рисом, патокой, солониной, поэтому, оставив Кальвина ждать на улице, Арли, в кармане которого бренчали федеральные доллары Калпа, встал в очередь на базаре, стихийно возникшем на месте тренировочного плаца, утоптанного до каменной твердости и черного от кострищ, напоминающих об армейской стоянке. Но в этом районе города разрушений было все-таки поменьше. Голые деревья здесь были просто зимними деревьями, а не обгорелыми головнями. За исключением нескольких стариков очередь состояла в основном из женщин, заранее пожиравших глазами товар в надежде, что, когда подойдет их черед, от него еще что-то останется. Арли, как положено джентльмену, безропотно терпел тычки локтями, хотя про себя костерил компатриоток почем зря, потому что в массе они совершенно не выказывали благородства, свойственного их мужьям, которые ушли за них воевать.
Воздух так до вечера и не прогрелся, хотя солнце светило вовсю. Очень хотелось съесть что-нибудь посущественнее сушеного сладкого картофеля, который только и оставался у них в фургоне. Будь он в военной форме, можно было бы идти прямо к прилавку и брать, что хочешь, не обременяя себя платой. Скорей бы загрузиться провизией, и в дорогу! Срочность проистекала оттого, что план в его голове созрел, и Всевышний требовал, не мешкая, воплотить его. Господи, слава ждет нас! — подумал он и потрогал карман с фотографией Уилла.
Меж тем не прекращал поглядывать на дам и в глубине души вынашивал томную думу о том, как бы так исхитриться, чтобы оприходовать какую-нибудь из них в смысле постели, но каждую кандидатуру в конце концов с сожалением отвергал, все более досадуя на то, что женщины как на подбор страшны, замученны и неаппетитны — лица опухли от слез, а у некоторых еще и сопливые чада: хнычут, цепляются и тянут за юбки. Но он продолжал улыбаться, бросая взгляды то туда, то сюда по мере продвижения очереди, всех изучил — и впереди, и позади тоже: может, вон ту? — там есть за что хоть подержаться, да и кудряшки золотистые совсем как у той… как ее? — Руби, — ну, которая была в Саванне…
Тут-то, разглядывая дам, он и заметил Эмили Томпсон. Ха! Уилл! — пробормотал он. Гляди-ка! Не твоя ли это сердобольная санитарка Томпсон? Или у меня ум за разум заходит?
Если это и впрямь была она, то уже не в синей форме федералов — обычная дама в черном, без пальто и шляпы и с причесанными на прямой пробор волосами, туго стянутыми узлом на затылке. Она шла прямиком к нему, а за собой тянула на веревке детскую игрушечную тележку; тянула с трудом, потому что в тележке было довольно много продовольствия: мешок или два муки, неощипанные тушки битой птицы и какие-то соленья в горшках. Когда он увидел, что ей помогают два маленьких мальчугана, подпихивая тележку вытянутыми руками, подумал: нет, это не может быть санитарка Томпсон. Но чтобы точно не попасть впросак, он глубже натянул на голову шляпу (а то, не дай бог, еще узнает по рыжим лохмам) и поднял ворот пальто, спрятав в него щетину на подбородке.
Она прошла мимо, даже не взглянув, зато сама, освещенная ярким солнцем, была как на ладони — усталый вид, птичьи лапки морщин в уголках глаз, высохшие темные следы слез на щеках, а губы напряженно сжаты в тонкую ниточку.
У Арли на сей счет имелись два соображения. Первое — это что перед ним все-таки не санитарка Томпсон. Вторая — надо же, кто бы подумал, что она такая миленькая!
Он поглядел на длинную очередь впереди и вновь на Эмили Томпсон, которая уже пересекла площадь и шла через улицу; кое-что про себя прикинул. В считанные секунды он уже был рядом с Кальвином у фургона.
Не вижу пищи, — проговорил Кальвин.
Погоди, увидишь. Отвязывай мула и поехали, куда я скажу.
Арли собрался одним махом удовлетворить оба инстинкта. А вслух сказал: Будучи в том состоянии, когда телесные нужды тебя не заботят, ты ведь не станешь возражать, если я приспособлю ее на предмет, которым должен был опробовать ее ты, когда у тебя была такая возможность.
Чего-чего?
Я не с тобой говорю, Кальвин. Вон она, правь вон туда, за угол.
Эмили свернула в обширный двор особняка, слегка попорченного огнем. Фасад обожжен, дранковая крыша местами провалилась, лозы вьюнка сорваны, висят вдоль стены черными мертвыми змеями.
Кальвин остановил фургон у ворот. Эмили в это время подходила к крыльцу, и Арли готов был спрыгнуть и кинуться в атаку, посчитав, что уже не важно — узнает она его или нет, поскольку с армией она теперь, похоже, не связана, а значит, порядочной защиты у нее больше нет, но тут дверь открылась, и вышла богатырского сложения черная бабища, следом за которой выскочило с полдюжины ребятишек. Дверь хлопнула и снова отворилась, стали выбегать еще какие-то дети, пока их на дворе не собралось человек двадцать или тридцать — все сгрудились вокруг Эмили Томпсон, любопытствуя, что она притащила с рынка.
Откуда такая куча детей? — вслух произнес Арли. — Ч-черт. Что мне с такой оравой делать?
А дети потянулись по ступенькам вверх, и каждый что-нибудь нес — кто курицу, кто гуся, кувшин, горшок, — как муравьи, все потащили в дом. Мешки с мукой легко подхватила могучая негритянка.
Дети производили странное впечатление — какие-то жутко серьезные. Они не кричали и не шумели.
Эмили стояла, приложив ладонь ко лбу, а другую руку уперев в бок. Арли эта ее поза показалась необычайно привлекательной: в ней было и смирение, и безысходность, и готовность ко всему, что несет ей судьба — и ведь принесла бы, кабы он придумал, как это осуществить. Но пока он пребывал в некоторой растерянности, теперь уже Кальвин спустился с козел на землю и вытащил из фургона камеру с треногой. Что чертов ниггер делает?
Арли наблюдал, как Кальвин подошел к девушке, минуту с ней разговаривал, потом вернулся и установил снаряд шагах в десяти от того места, где она стояла. Так, — подумал Арли, — пора перехватывать командование. Он прошелся по двору уверенной походкой мастера художественной фотографии, метя пыль полами пальто Иосии Калпа.
Ты что, черт тебя дери, тут затеваешь, Кальвин? — зашептал он. При этом он не забыл улыбнуться Эмили Томпсон и чуть приподнять шляпу, хотя и не настолько, чтобы она могла хорошенько к нему приглядеться.
Делаю то же, что и всегда — смотрю и вижу, — отозвался Кальвин. — Вижу эту женщину и вижу детей-сирот.
Это она, что ли, тебе сказала? Это какой-то долбаный приют?
А что это может быть еще? Своими-то глазами не видите, что ли?
Ты что мне дерзишь, Кальвин! Я ведь тебя даже хоронить не буду, как похоронил по доброте душевной твоего мистера Калпа.
Это пожалуйста, воля ваша, — ответил Кальвин. — Я скажу так: при этом свете — двадцать секунд. — И задвинул в корпус камеры держатель с пластинкой.
Пока Кальвин занимался расстановкой объектов съемки, Арли, чтобы не ронять достоинства, сунул голову под черное покрывало, притворяясь, будто настраивает объектив. А уж оттуда, из темноты, он мог вдоволь насмотреться на Эмили Томпсон. Она была изображением на матовом стеклышке. Смотрит прямо на него, руками обнимая двоих детишек, стоящих по бокам. Позади на ступеньках крыльца выстроились другие сироты, застыли неподвижно, как велел им Кальвин. Все должны стоять совершенно не шевелясь, — громким голосом приказал он. — Как солдаты по стойке смирно. За шеренгой питомцев приюта — мощная негритянка с одним из мешков с мукой на плече. Так установить ее придумал тоже Кальвин.
Но внимание Арли было приковано исключительно к Эмили. Она пробудила в нем безотчетное чувство, которое у тех, кто способен распознать его, называется состраданием. Смутная тревога шевельнулась в его душе: отображенная на маленьком стеклышке, эта женщина смотрит ему в глаза… и такой у нее взгляд при этом, что всякая охота строить пакостные козни пропадает напрочь. Видно было, как она несчастна, и на мгновение (потом, конечно, это сразу вылетело из головы) Арли осознал, до чего глупо он на нее пялится из-под черного покрывала.
Ну все, мистер Калп, — сообщил Кальвин. — Они готовы. Снимайте.
Тут Арли вновь почувствовал на себе ее взгляд. Она смотрела так, будто знает, кто он такой. Давай, делай свою фотографию, — казалось, говорила Эмили. — Запечатлей нас такими как есть. Мы смотрим на тебя. Снимай!
