Вячеслав Шапошников - К земле неведомой: Повесть о Михаиле Брусневе
«Дворник, да и только! — неистовствовал про себя Егупов. — И стрижка-то у него — «под мужика»! Ну чистый дворник! Истинная дубина! Разве же такое годится для Москвы?! Тем более что пришел он ко мне! Ведь прислуга наверняка уже обратила на него, такого, особое внимание!..»
Он незаметно кивнул Вановскому, чтоб тот вышел сним в соседнюю комнату.
— Ты зачем его привел ко мне? — зло зашептал ему, когда они оказались вдвоем.
— Так я и сам не знаю, куда его девать, — тоже шепотом ответил Вановский. — По рукам и ногам связал! Ночь у меня переночевал. Больше нельзя, не могу!.. Оставь пока у себя! Прошу, как друга! Мать расстраивается…
— Да что я прислуге-то объясню?! — уже шипел в неистовстве Егупов. — Ведь он — дворник с виду-то! Зачем у меня ночует дворник?! Сообрази: что тут объяснишь?!
— Что-нибудь наври… Только оставь его у себя! — взмолился в полный шепот Вановский и, откашлявшись, вдруг сказал: — К тебе недавно Авалиани заходил с каким-то незнакомцем. Что-то срочное у него… Мол, позарез ему тебя надо видеть. Оставил адрес, но которому его сможешь найти… Это — у Арбатских ворот. И еще вот — книжечкуоставил на немецком с шифрованной запиской.
Егупов, сразу забыв о Филатове, выхватил из рук Вановского записку и книгу со вложенной в нее второй запиской.
— Это — из Варшавы… — опять шепотом подсказал Ваковский.
— Вижу, знаю, — Егупов резко кивнул.
В книге по строчкам шел шифр по ключу «черемуха».
Расшифровав его, Егупов прочел: «Ключ к записке — «Шпицберг». Иваницкий, пославший эту книгу, напоминал ему ключ к шифрованной переписке. Расшифровав записку, Егупов получил: «Мы посылаем вам нелегальные издания с Семеном Григорьевичем, который достоин всяческого доверия. Деньги за них передайте ему, остальное узнаете от него».
Егупова едва не лихорадило: так возбуждающе подействовало на него все это. Он забыл и о неудачной поездке в Петровское-Разумовское, и об этом нелепейшем Филатове, как снежный ком свалившемся на его голову. «Вот оно — настоящее дело!..» — словно бы зажглась в нем жаркая, будоражащая сознание мысль.
— Вы тут посидите, побеседуйте, — кивнул он Вановскому на дверь в другую комнату, — а я — помчался! Интереснейшее известие, Виктор!..
Вановский и рта не успел раскрыть, чтоб спросить его, что за известие им получено, куда и зачем он «помчался». Только охнула со всего маху захлопнутая дверь.
— Извозчик! Извозчик!.. — заметался Егупов, выбежав па улицу с книжкой в руках. Даже мальчишеская фистула ворвалась вдруг в его крик.
Извозчик подкатил тут же:
— Куды изволите?!
— К Арбатским воротам! Поживей!..
День был не по-апрельски стыловатый. Словно бы отрезвленный им, Егупов в пути вспомнил о недавних обысках и арестах в Москве. Вспомнил и о полученном недавно же тревожном сообщении Иваницкого, писавшего о варшавских обысках и арестах, вспомнил и о его совете быть поосторожней… Вспомнил и вдруг обеспокоился: «А что, если Иваницкий арестован и шифр стал известен охранке?! Маловероятно, а все же не исключишь и такое! Вдруг тут западня?! Уж больно неподходящее время для специальных курьеров, перевозящих нелегальщину!..» Однако тут же и успокоил себя: «Нет, быть такого не может!..»
Выкатив на извозчике к Арбатским воротам, Егупов заметил Авалиани и его спутника, идущих далеко впереди. Те пересекали площадь, направляясь к Пречистенскому бульвару.
Егупов остаповил извозчика и, расплатившись, скорым шагом пустился догонять их. Со спины ему трудно было определить: видел ли он у кого-либо из своих варшавских знакомых шагавшего рядом с Авалиани человека.
Жестикулируя, как могут жестикулировать одни лишь коренные кавказцы, Авалиани о чем-то разговаривал со своим спутником. Почти поравнявшись с ними, Егупов услышал:
— Верно говорю, дорогой: у нас, на Кавказе, тэперь сады уже отцвэтают! А тут — посмотри, пожалуйста: холод еще какой!..
«Ностальгические мотивы!..»—усмехнулся про себя Егупов, обгоняя их. Не сбавляя шага, он прошел вперед, затем, глянув по сторонам (нет ли слежки), развернулся и пошел им навстречу.
Авалиани, чуть заметно кивнув ему и беспечно махнув рукой своему спутнику, как старому доброму знакомому, свернул направо — в Сивцев Вражек.
Егупов человека этого никогда прежде не видел. Он опять испытал смутное чувство тревоги. Однако справился с собой, как ни в чем не бывало подошел к незнакомцу, обменялся с ним рукопожатием:
— Михаил Михайлович…
— Семен Григорьевич… — со значением глянул на него тот.
Какое-то время шли молча. Не доходя до Пречистенских ворот, повернули обратно к Арбатской площади. Семен Григорьевич оказался довольно красивым человеком, лет тридцати — тридцати двух. Одет он был во все черное: черная широкополая шляпа, черное легкое пальто… Егупову напомнил он своим видом польских ксендзов. «Приметная в московской толпе фигура…» — уже по привычке все оценивать с точки зрения конспиративности подумал он с неудовольствием и спросил:
— Вы где-нибудь остановились?
— Да, у госпожи Никитской.
— Знаю ее. Был у нее однажды…
— Я бы хотел задержаться в Москве подольше… — услышал вдруг Егупов.
— Ну, об этом мы поговорим позже… Мы решим, как с этим быть… — уклончиво ответил Егупов, однако подчеркивая это свое «мы решим», дескать, решаю не я один — организация. Тут же быстро спросил: — Вы от кого приехали?
— Я в Варшаву прибыл из-за границы, от Плеханова и Акселърода… В Варшаве никого близко не знаю, не могу назвать никаких имен. Был там весьма недолго… Могу сказать лишь, что ночевал на улице Видок…
«Стало быть, у Рункевича…» — отметил про себя Егупов.
— У меня заграничный паспорт на имя Франца Ляховича… — продолжал Семен Григорьевич.
— Литературы много привезли? — перебил его Егупов, торопясь узнать главное.
— Около пуда. Почти полный чемодан… — услышал он в ответ. — Самые свежие оттиски!..
— Это все — у Никитской?
— Да, у нее.
— Так чего ж мы?! Пойдемте к ней! Тут ведь совсем рядом!..
Никитской, к удаче Егупова, дома не оказалось.
«Семен Григорьевич — Франц Ляхович и прочая, в прочая» (так про себя окрестил его Егупов, всегда склонный к язвительной усмешке) притащил в залу тяжелый чемодан желтой кожи и, плотно притворив дверь, откинул крышку.
Егупову даже жарко вдруг стало. Чемодан оказался доверху набитым «нелегальщиной». Опустившись перед ним на колени, как Али-Баба перед сокровищами, Егупов с минуту созерцал обложки верхних книг и брошюр, вдыхая запах свежей типографской краски. Результат его поездок в Варшаву — вот он, перед ним!.. Что рядом с этим «деятельность» марксиста Бруснева и суета полумарксиста-полутеррориста Кашинского?! Порывшись в чемодане, насладившись самой реальностью этих «сокровищ», он отобрал два экземпляра «Социал-демократа» (третий и четвертый номер) и несколько мелких брошюр.
— Это я заберу с собой! Надо показать своим, — сказал Егупов, поднимаясь с пола и берясь за фуражку. — Вы тут пока отдыхайте с дороги. Утром к вам заглянет один человек, он возьмет все это вместе с чемоданом, а потом я сам зайду к вам. До завтра! Бегу!.. Тороплюсь!..
Выйдя в тишину глуховатого Полуэктова переулка, Егупов потоптался в радостной растерянности со свертком в руках: куда теперь с этим — прежде всего?! Глянул иа часы. Было около двенадцати. Вспомнил: Бруснева в это время можно застать дома…
Только подумал об этом, а уж ноги понесли в сторону Пресни. По Кудринской, мимо Пресненских прудов, мимо Зоологического сада, через Георгиевскую площадь (всюду — почти бегом) — к Малой Грузинской.
Оказавшись на Малой Грузинской, запаленно глянул ва краснокирпичный скалообразный портал польского костела, успев смутно подумать о странном совпадении: этот польский костел, возникший у него на пути, и прибывший из Варшавы «Семен Григорьевич — Франц Ляхович и прочая, и прочая», с которым он только что расстался… Будто некое знаменне заключалось для него в сем совпадении…
Михаил был у себя. Он обедал. За столом сидел не один. Егупов подслеповато сощурился на его сотрапезников, не сразу узнав в одном из них Николая Руделева, в другом — Гавриила Мефодиева. Даже опешил слегка: не ожидал встретить тут двоих своих тульских знакомцев… Растерянно кивнул им.
— Ну вот, как раз к обеду угадали! — улыбаясь, Михаил вышел из-за стола, протянул Егупову руку, друге й приглашающе указал на свободный табурет: — Давайте присаживайтесь с нами!..
— Не откажусь! С утра на ногах, и почти ни крошки во рту! Не откажусь! — сказал Егупов, раздеваясь. — Только сначала — на пару слов, Михаил Иваныч!.. — он кивнул на дверь соседней комнаты, служившей Брусневу одновременно и спальней и кабинетом. — Извините, друзья! — Тут он слегка поклонился Руделеву и Мефодиеву.
