Виктор Карпенко - Брат на брата. Окаянный XIII век
— Слышал я, что праздник скоро в стольном граде?
— Через два дня.
— Через два дня? — удивленно и несколько разочарованно произнес Ермил. — А коли тиуна царского не будет, как мне отсель выбраться?
— Не тревожься, выведу, — заверил Первун. — Токмо одежу надобно сменить, приметна уж больно.
Ермил понимающе кивнул.
— Одежу сыщу. Ты вот токмо меня не подведи.
— Будь в надеже, мое слово крепко, — заверил рыжеволосый раб и растаял в темноте.
Дни тянулись в безделье. Владимирцы, пользуясь случаем, отсыпались. Царский тиун так и не появился, не показывался и Первун. Лишь рано утром третьего дня он, разбудив Ермила Лукича, шепотом предупредил:
— К полудню будь готов.
Слыша доносящийся из-за высоких стен гул голосов, протяжное завывание труб и рожков, уханье барабанов, Ермил в нетерпении расхаживал по двору в ожидании Первуна. Тот, как и предупреждал, появился около полудня, и не один. Рядом с ним стоял широкоплечий светловолосый мужик в пестром халате и меховой шапке. Лицо его было выбрито, и это ввело Ермила Лукича в сомнение.
— Вот он проведет тебя на праздник. С ним и возвернешься, — кивнул Первун на светловолосого и, почувствовав настороженность владимирского купца, добавил: — Да наш это, из Устюга мужик. Был рабом, а ноне князю Роману служит. Чего молчишь? — толкнул он товарища в бок. — Молви слово.
Но мужик только кивнул.
— Сам-то я не могу быть с тобой. Рабов за городскую стену не выпускают, а Семен — он вольный, все тебе покажет и расскажет. Ну, с Богом.
Как шли, Ермил так и не понял. Коридоры, переходы, заваленные гнилью дворики, и неожиданно оказались на залитой солнцем улице, по которой двигался в одну сторону народ. Смешавшись с толпой, владимирский купец оказался за городом.
Пестрое людское море многоголосо шумело. Булгары, одетые в праздничные одежды, с веселыми просветленными лицами, толкались возле огромных бочек с вином, где царские виночерпии наливали чары всем, кто хотел. Здесь же, у пышущих жаром костров, томились целые туши быков и баранов, и каждый желающий мог съесть мяса столько, сколько позволяло пузо. Те, кто чувствовал в себе силу, мог побороться с прирученным медведем. Детвора, раскрыв рты, смотрела представление акробатов и жонглеров, глотателей огня и факиров, пришедших в Волжскую Булгарию из далекого Багдада.
— Неужели так многолюден Биляр? — удивился Ермил, взором охватывая волнующееся людское море.
— Нет, конечно. Здесь народ и из других городов, — пояснил идущий рядом с купцом Семен. — Но сегодня платит за все царь: и за угощение, и за развлечения.
— Щедр царь булгарский, — удивился Ермил. — А сам-то он где? Большое желание царя лицезреть.
— Ежели протолкнемся во-о-он к тому дереву, — показал Семен рукой на одиноко стоящий дуб в окружении колышущегося людского моря, — увидим царя. И надобно поспешать. Скоро начнется самое главное. Иди за мной и не отставай.
Заревели трубы. Царские воины, соединив древки копий в сплошную линию, навалились на мужиков и баб, раздвигая пространство перед дубом для проведения состязаний самых сильных, ловких и умелых.
Ермил Лукич и Семен пробились почти к самому ограждению.
— Вот царь Чельбир с царицей, — кивнул в сторону развесистого дуба Семен.
Ермила Лукич, встав на цыпочки и вытянув шею, устремил взгляд на открытое пространство. В тени дуба на устланной коврами земле стояло два высоких кресла, в которых сидели царь и царица. Царю было за пятьдесят. Бритое лицо, утомленный взгляд черных глаз, скорбные черточки в уголках рта, морщинистый лоб. Царь был сухощав, видимо, невысок, одет в темно-зеленые, расшитые жемчугом одежды. Царица, явно моложе мужа, выглядела величаво: и благодаря гордой осанке, и яркой красоте, и сверкающим каменьями одежде. Позади царской четы справа и слева от нее расположился двор, именитые гости, белыми одеждами выделялись служители Аллаха.
Опять заревели трубы, и на середину освобожденной от людей площади вынесли щиты с нарисованными на них кругами. Начались состязания лучников. Вначале стреляли по щитам пешие воины, затем всадники. Точнее всех ложились в цель стрелы молодого худенького воина на тонконогом огненно-рыжем жеребце. В самом конце состязания лучников выпустили из клеток птиц и всадники на скаку принялись метать в небо стрелы. Но только у четверых соревнующихся стрелы нашли цель, и пять из одиннадцати птиц были сбиты стрелами с красным оперением. Это были стрелы молодого всадника на огненно-рыжем коне. Ему-то царь и вручил приз — вороного как смоль горячего арабского скакуна. Каково же было удивление Ермила Лукича и многотысячной толпы зрителей, когда воин снял отороченную куньим мехом шапку и на плечи упали длинные светлые волосы, заплетенные во множество косичек.
— Девица эта — племянница царская, златокудрая Зора, — преодолевая крики восторга ликующей толпы, пояснил Семен. — Поговаривают, что надысь ее половецкий хан сватал, так не пошла. Огонь-девка!
В третий раз заревели трубы, призывая ко вниманию. Шум стих, и на середину площади вышел здоровенный, одетый в доспехи, с огромным изогнутым дугой мечом и щитом в руках булгарский воин. Следом за ним вышел глашатай. Зычным голосом он что-то принялся нараспев кричать, показывая рукой на воина, а тот стал медленно и важно расхаживать вокруг него, потрясая оружием.
— О чем он говорит? — затряс головой Ермила Лукич.
— То богатырь вызывает на бой противника. Любой может принять вызов: и воин, и князь, и простой оратай. Смотри, смотри, кто-то отважился, — показал рукой Семен на вышедшего из толпы такого же рослого, широкоплечего воина в чешуйчатом доспехе.
— А рубаха-то защитная на Руси сработана и шелом тоже, — заметил Ермил. — Неужто кто из наших вызов принял?
— Да нет, то богатырь из Ошела. На щите бляха в виде медведя, поднявшегося на задние лапы. То знак ошельских воинов, — разъяснил Семен.
Воины сошлись, посыпались искры от скрещенных мечей.
— Неужто до смерти рубиться будут? — потянул за рукав халата своего спутника Ермила Лукич.
— Да нет. Покалечить друг дружку могут, а чтобы до смерти… Мечи у них затуплены. Да ты смотри, сам все увидишь.
Бой был коротким. Ошелец не смог противостоять всесокрушающим ударам столичного богатыря и оказался на земле: оглушенный, окровавленный, но живой.
И вновь принялся выкрикивать в толпу глашатай, но охотников сразиться с богатырем не находилось. Перед царем уже выставили подарки для победителя: меч, щит, широкий кожаный пояс и лук с колчаном, полным стрел, все отделано драгоценными каменьями и золотом, как из толпы придворных и гостей вышел высокий статный молодец, светловолосый, с развевающейся на ветру бородкой. Он не спеша скинул шапку, малинового цвета кафтан и, оставшись в белой льняной рубахе, направился к бахвалящемуся перед толпой воину.
— То князь Роман, — обернулся Семен к купцу. — Принял вызов. Ай да молодец! Теперь держись, песье отродье!
Всмотревшись, Ермила Лукич признал в молодце владимирского меченошу, сына купца Федора Афанасьевича — человека, к которому он был послан великим князем Юрием Всеволодовичем.
— Так чего же он делает? — встревожился Ермила Лукич. — Без доспеха, с одним мечом, даже щита не принял…
— Верно, свою силу знает. Уверен, что победит, — рассудил Семен и не без гордости добавил: — Я князю Роману служу. Свободой своей ему обязан. Дай Бог совладать ему с этим быком.
Противники сошлись.
Роман, видевший воина в предыдущем поединке и обративший внимание, что тот силен в ударе, но недостаточно подвижен, в первые минуты боя даже не отвечал на его выпады. В самый последний момент, когда казалось, что меч воина разрубит незащищенное тело, он прогибался или делал шаг в сторону и грозное оружие проносилось мимо, увлекая за собой владельца. С замиранием сердца следил Ермила Лукич за поединком, который вызывал у зрителей восхищение и смех. Воин, промахиваясь раз за разом, все больше свирепел, а когда Роман, уйдя в очередной раз от удара, отсек на шеломе противника султан, на котором трепетал флажок сотника царской охраны, тот пришел в неистовство. Но, видимо, Роману надоело играть с сильным, но не очень умным противником, и он, изловчившись, нанес ему сильнейший удар рукоятью меча в лоб. Царский сотник на мгновение замер, а затем бревном опрокинулся навзничь. Нависла тишина. Многие не поняли, что же произошло, и когда до большинства из них дошло, каким образом был повергнут противник, толпа взревела от восторга. Русского князя знали и, по-видимому, любили.
— Ай да князь! Ай да молодец! — вопил, радуясь победе, Семен. — В прошлом году на таком же празднике он один сражался супротив четверых воинов и одолел.
