Александр Лоза - Не изменяя присяге
00 час. 13 мин.
16/IX 1917 г.
ВСЕМ
Товарищи матросы. 13 сентября в 11 часов 20 минут дня в Рижском заливе взорвался эскадренный миноносец “Охотник”. Спаслось 40 человек, в числе их есть раненные. В сегодняшней Штабной сообщалось, что офицеры не хотели расстаться с судном и все погибли.
Из Штабной видно, что офицеры оказались героями, а матросы трусы. Нет, товарищи, мы очевидцы всей катастрофы призываем Вас, не верьте этому. Все вели себя, как требовал того долг.
Поэтому мы говорим, что если офицеры не спаслись то только потому, что не пожелали. Спасшихся с “Охотника” просим товарищей распространить это заявление».
(РГАВМФ. Ф. 481. Оп. 1. Д. 76)
Какая низость — это «радио»! Как подло поступили матросы, бросив своих офицеров на гибнувшем эсминце! Вот оно — истинное лицо «альбатросов революции». Матросы обыкновенную трусость и панику пытались прикрыть высокопарными фразами о долге и чести.
В хранящемся в РГАВМФ «Историческом журнале», на той же странице, где и это матросское оправдательное «радио», вклеено письмо родителей погибшего лейтенанта В. К. Панферова, с просьбой сообщить им все, что известно о последних минутах жизни их сына:
«Вход. № 2167 от 26 сентября 1917 г.
«Сын мой лейтенант Владимир Парфенов погиб на миноносце Охотник.
Жена моя и я просим Вас не отказать сообщить нам все, что известно о последних минутах жизни нашего сына.
Прошу принять уверения в совершенном уважении и преданности.
20 сентября 1917.
Генерал-Майор Панферов».
(РГАВМФ. Ф. 481. Оп. 1. Д. 77)
О чем могло поведать командование Балтфлота убитым горем родителям погибшего лейтенанта В. К. Парфенова? О героизме, проявленном их сыном, при спасении корабля и нижних чинов, или о том, что, как только раздался взрыв, матросы стремглав бросились спасаться: разобрали пробковые койки, спасательные пояса, спустили шлюпки, которые, переполненные здоровыми, не ранеными «революционными братишками», в панике отгребали от тонущего корабля, бросив своих офицеров.
Матросы не подумали предложить место в шлюпках даже раненым офицерам.
Вы думаете, что это уже верх подлости, когда «революционные» матросы бросили всех своих офицеров на тонущем корабле? Нет, уважаемый читатель, впереди еще у «революционных» балтийских братишек предательство высшей пробы — отказ выполнить боевой приказ матросами минного заградителя «Припять» в момент наступления германского флота. Это позорное событие вообще не имеет аналога в истории Российского флота!
Ситуация в Рижском заливе приближалась к развязке.
Германский морской штаб, разрабатывая операцию по захвату Моонзундского архипелага, под названием «Альбион», планировал ее начало на конец сентября 1917 года. Германское командование имело в своем распоряжении 320 кораблей, судов и катеров, 9 дирижаблей и 94 самолета.
Морские силы Рижского залива нашего флота были существенно меньше — около 116 кораблей и катеров и 30 самолетов.
25 сентября 1917 года отряд из четырех катеров 2-го дивизиона сторожевых катеров проводил разведку в районе мыса Церель. Еще в начале разведки на катере «СК-19», на котором находился начальник дивизиона, забарахлил мотор, и катер был вынужден вернуться. Начальник дивизиона капитан 2-го ранга А. Кира-Динжан перешел на борт сторожевого катера «СК-17», которым командовал мичман Б. Садовинский. Под берегом, в районе к W от маяка Михайловского, были обнаружены силуэты малых судов. Это оказались неприятельские катера. В Ирбенском проливе завязался неравный бой между тремя нашими и десятью германскими катерами.
Вот как докладывал начальнику Минной дивизии об этом походе и бое своим рапортом от 26 сентября начальник 2-го дивизиона сторожевых кораблей капитан 2-го ранга А. Д. Кира-Динжан:
«Начальнику 2-го Дивизиона
СЕКРЕТНО
Сторожевых катеров
Начальнику Минной дивизии
26 сентября 1917 г.
№ 16
Рапорт
Доношу Вашему Превосходительству:
25-го сентября в 15 ч. 12 м. вышел на разведку к неприятельскому берегу с четырмя катерами:
“СК-19” — командир Мичман.
“СК-17” — командир Мичман Садовинский.
“СК-1” — командир Лейтенант Степанов.
“СК-4” — командир Лейтенант Давыдов и Мичман Виленчиц.
“ Цель разведки заключалась в определении типа судов дымы и мачты которых Церель видит на SW”.
В 15 ч.30 м. из-за повреждения в машинах на “СК-19”, пересел с Мичманом Крийск на “СК-17”, а первый отправил в гавань.
В 16. ч. 40 м., продолжая идти на открытые у Люзерорта тральщики будучи в y = 57 град. 42 мин. и l = 21 град. 54 мин., заметили под берегом, к W от Михайловского маяка, приблизительно по пеленгу 190 гр., силуэты малых судов. Пошли на сближение с ними.
В 16 ч. 45 м. 2 неприятельских аппарата, возвращаясь с налета на Церель, летят на пересечку нашего курса, на высоте не более 500 метров.
В 16 ч. 45 м., со “СК-17”, единственного из трех, имевшего 47 мм орудие на противоаэропланной установке, открыли огонь по ним. Кроме того со всех трех катеров открыли огонь из пулеметов. В промежутке между 16 ч. 49 м. и 16 ч. 51 м. оба аппарата обстреливали катера из пулеметов, причем оба наводили по видимому по “СК-17”, бывшему головным, т. к. полосы всплесков от пуль прошли между “СК-17” и “СК-1” шедшим вторым. Окончив с самолетами, я вновь пошел на сближение с неприятельскими катерами».
(РГАВМФ. Ф. 481. Оп. 1. Д. 84. Л. 7)
Мичман Бруно Садовинский был в своей стихии. Куда-то в глубь сознания ушла вся революционная муть и лозунговая демагогия последних месяцев. Впереди по курсу — враг. Все было ясно и понятно. Полчаса назад они отбились от двух германских аэропланов. Потерь не было.
Начальник дивизиона, находившийся рядом на мостике, дал команду идти на сближение с германскими катерами. Бруно насчитал десять силуэтов.
«Три против десяти», — промелькнуло в уме.
В этот момент дистанция между катерами уменьшилась до 28–30 кабельтовых.
— Прицел, целик.
— Залп!
Носовая пушка гулко выстрелила, и гильза со звоном покатилась по палубе. Снаряд лег с перелетом. Мичман скорректировал огонь.
В ответ открыли стрельбу немцы. Стреляли на недолетах. Уже все наши катера вели огонь.
— Есть! Попадание! — не удержался от возгласа Садовинский.
С мостика было видно, как один из германских катеров задымил и, вывалившись из строя, направился к берегу.
«Кто из наших сторожевиков подбил немецкий катер, было не разобрать. Но это и неважно, — думал Бруно. — Главное, на одного врага стало меньше».
Бой продолжался. Дистанция между катерами сократилась до 18–22 кабельтовых. Осколки германских снарядов секли воду слева и справа от наших катеров.
Открытый мостик катера совершенно не защищал находившихся на нем офицеров и, казалось, лишь притягивал вражеские осколки. Но в пылу боя об этом никто не думал.
В 17 часов 25 минут, израсходовав весь боезапас, начальник дивизиона дал команду — «Отбой!».
К этому времени растянувшаяся цепочка германских катеров под самым берегом уходила за меридиан Михайловского маяка.
Бой длился 11 минут.
Подробно ход и результаты боя капитан 2-го ранга Кира-Динжан описывал на прилагаемой к рапорту кальке маневрирования катеров:
«Как видно из прилагаемой схемы маневрирования, из положения А перешел в положение Б.
Это я сделал тогда, когда увидел, что 4 неприятельских катера направились на NO.
Т. к. мы впервые встретились с ними и нам небыли известны их боевые элементы — не исключалась возможность и того, что, идя этими курсами, они нас отрежут от Цереля.
Какое у них вооружение? Какой ход? — мы не знали, только видели, что они значительно больше наших катеров. Сначала, до выяснения их намерений, нащупывая их, я сближался медленно. Но подходя к В я увидел, что они поворачивают на Ост и дают большой ход, что видно было по сравнительно крупным бурунам у форштевней и пене за кормою. Тогда я приказал открыть огонь из орудий на “СК-17”, немедленно же, следуя моему движению, открыли огонь “СК-1” и “СК-4”. Вместе с тем, я лег на 120 град., прибавив ход до полного».
Я намеренно привожу рапорт капитана 2-го ранга А. Д. Кира-Динжана почти без сокращений. Этот уникальный документ никогда ранее не публиковался, и об этом бое мало кто знает. Но не это главное. Главное — стиль написания, казалось бы, сухой официальной бумаги, благодаря которому рапорт Андрея Дмитриевича читается как увлекательное литературное произведение.
