Василий Аксенов - Любовь к электричеству: Повесть о Леониде Красине
– Доказательства? – спросил он.
– А обратные доказательства? – крикнул Павел.
Штабс-капитан без лишних слов страшно ударил Павла в лицо. Задыхаясь от ярости, завопил:
– Сволочи! Сколько погубили отличных солдат! Жить не даете! Чего вам надо? Ре-во-лю-цио-не-ры!
Толпа заревела, десятки сабель и штыков протянулись к братьям. Николай почувствовал удар в плечо, резкую боль. Он закричал:
– Да вы с ума сошли, господа! – и попытался закрыться рукой от летящей в лицо сабли. Один за другим посыпались на его голову удары саблями плашмя. Кровь заливала глаза. Он видел, как обвис на штыках бесчувственный уже Павел. Потом на него надвинулось широкоскулое рябое лицо с каменным подбородком и недоразвитым носом. Николай потерял сознание.
Очнулся Николай в непроглядной темноте. Боли он не чувствовал и вообще не чувствовал тела. Он ничего не помнил и ничего не хотел, просто во мраке появилось крошечное, как червячок, «я». Потом ему показалось, что тело его лежит несколько в стороне от него самого. Он закричал от страха, и тогда все возникло – все встало в памяти, страшная боль пронизала тело в разных местах, и он ощутил тряску, услышал скрип колес и стук копыт. Он попытался двинуться в сторону…
– Коля, ты очнулся? – услышал он совсем рядом очень тихий, но совершенно спокойный голос. Павел!
– Нас куда-то везут, – сдерживая стон, сказал Николай.
– Меня они вряд ли довезут, – проговорил Павел. – Я весь изрублен… Боли уже не чувствую…
Николай повернулся на бок и обнял брата. Они прижались друг к другу, лицом к лицу.
– Пока не поздно… Коля… запомни, – еле слышно зашептал Павел. – Все деньги – партии. Если ты уцелеешь, сделай так, чтобы вся моя доля досталась партии. Теперь второе… – Павел замолчал на некоторое время… – Коля, ты любишь Надю, я знаю – молчи… Она меня любила когда-то, давно… Найди ее и увези куда-нибудь, постарайся увезти куда-нибудь… Она фанатична, но ты постарайся…
– Пашенька, родной мой, – горячо зашептал Николай, – давай без завещаний, ты будешь жить, любить Надю…
– Нет, – прервал Павел, – не буду… мне не страшно, Коля, ты не думай… Я сотни раз думал о том, что меня ждет, там был и такой вариант… – Николаю показалось, что Павел усмехнулся. – Множественные раны холодным оружием. Я погиб за революцию, и я горжусь этим, а ты обещай мне еще вот что… – совсем уже почти беззвучно, – ты должен найти Никитича и рассказать ему о моей последней воле… деньги… и Надя… Надя… деньги…
– Где я найду его? – сквозь слезы спросил Николай.
– Ты помнишь инженера Красина? Ты еще восхищался его техническими талантами… Никитич и Красин – одно лицо.
– Не может быть! – невольно воскликнул Николай.
– Это верно так же, как то, что мы с тобой единокровные братья.
Павел замолчал. Тряска как будто уменьшилась, уменьшилась и скорость. Сквозь стены тюремной кареты глухо доносились какие-то крики, треск… Уж не выстрелы ли?
«Вдруг нас отобьют, как мы отбили тогда сестер?» – подумал Николай.
Вскоре все стихло, и карета покатила быстрее.
– Коля, помнишь, ты меня однажды спросил, когда я стал революционером? – вновь заговорил Павел. – Я тогда отмолчался, я от всех, даже от Нади хранил одну страшную тайну. Помнишь, меня арестовали впервые четыре года назад. Я был тогда типичным белоподкладочником и на сходку пошел из моды… Ну, конечно, я уже считал себя марксистом, но… Нас тогда тоже затолкали в манеж, издевались… Меня почему-то выделил из всех один вахмистр, жуткая широкоскулая рожа с каменным подбородком и недоразвитым носом, колотил ножнами, ногами… Я расхорохорился, кричал: «Опричники! Палачи! Мы вам не турки!» Тогда этот вахмистр связал меня, заткнул рот тряпкой, оттащил в угол, бросил там на пол и сел мне прямо на лицо.
– Я видел его! Видел! Паша, я его знаю! – не своим голосом завопил Николай и забился в судороге…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А по Москве в это время шла большая охота.
…Бей, бей, бей, держи его, ребяточки, хватай длинноволосого… А вон папаха белая, топором его бей, бей, бей… скубенты-суки… всех передушим… целуй портрет государя, ноги мне целуй… Не поцелуешь – на тебе, на тебе… Господа, смотрите, красный платок, платок красный… носовой, говоришь, вот и утри юшку, утри, утри, утри… давай веревку, веревку… толкай, чего смотришь, ишь, задрыгался… А вон еще длинноволосый бежит… ату его, ату его, попался, голубушка!
ГАЗЕТЫ«Московские ведомости»:
На тюремную карету во время следования к тюрьме напали забастовщики, стоявшие с красным флагом у Старых Триумфальных ворот… Один из сопровождавших карету городовых ранен…
18 декабря состоялись бега, прошли успешно Сухаревский торг и торг на Трубной площади.
Москва, Москва! До бедствий и позораДоведена бездействием властей,Ты отдохнешь, родимая, не скороОт этих мук, от этих страшных дней.
Московский Союз русского народа земным поклоном благодарит тебя, христолюбивое и верное русское воинство, за самоотверженную службу Царю и подвиги во дни подавления безумного мятежа, поднятого франкмасонским еврейским Бундом…
…Ни в каком из самых суровых действий войск я не могу усмотреть нарушений тех границ, в которых представляется военному поступать, как указывает ему его воинский долг и присяга.
Генерал-адъютант Дубасов.
…Свиты Его Величества генерал-адъютант барон Мейендорф передал войскам от имени Его Императорского Величества… Высочайшую благодарность за доблестную службу при подавлении восстания революционеров. Раздалось долго несмолкаемое громовое «ура»…
Большой театр. 4 января предполагается первое представление новых опер «Скупой рыцарь» и «Франческа да Римини»…
…Состоялось общее собрание артистов и пайщиков Художественного театра, на котором вопрос о возобновлении спектаклей решен в отрицательном смысле. Предположено отправиться всею труппою на гастроли за границу…
«СПб. ведомости».
Московский бунт подавлен… Баррикады разбираются, хоронят убитых, лечат раненых, подсчитывают убытки…
Тот факт, что бунт вспыхнул неожиданно и что его так долго нельзя было подавить, несмотря на малочисленность боевых дружин (5—10 тыс. человек), можно объяснить только тем, что все это случилось в Москве!
…Разнузданность физическая, в полной гармонии с разнузданностью нравственной и духовной росли в этом русском Вавилоне…
Москва – преступница! На московских баррикадах дрались не за республику… Москвы коснулся перст Божий!
У источников смуты… Когда на родину обрушился ужас усобиц и позор, кто, как не печать, должен был противостоять анархии?.. Интеллигенции надо было прямо уяснить ее недостойную роль, молодежи нельзя было кадить за ее пагубные увлечения, перед инородцами немыслимо было предавать поруганию все, что дорого и свято русскому человеку… подстрекательство рабочих к вооруженному восстанию – тягчайшее преступление!
Если бы на пишущих влияли внутренняя дисциплина, порядочность и такт, то, что свершилось, никогда бы не приняло столь зловещих размеров…
«Пролетарий»:
…Революции есть еще куда идти дальше московских дружинников, очень и очень есть куда идти и вширь и вглубь. И революция ушла далеко вперед с декабря. Основа революционного кризиса стала неизмеримо более широкой – лезвие должно быть отточено теперь острее…
(Из статьи В. И. Ленина «Уроки московского восстания».)
Глава IX
…До конца жизни и никакой пощады!
– Сколько человек уцелело из вашей дружины?
– Покуда только пятнадцать объявилось. Выбирались-то по одному.
– Оружие?
– Спрятали, товарищ Лихарев.
– Товарищи, кто-нибудь видел Мантулина Федора?
– Мантулин… Мантулин расстрелян, Илюша, на сахарном заводе… Его выдал провокатор.
– Так.
Илья на минуту замолчал, глядя прямо перед собой на узенький язычок оплывшей свечи. В темноте вокруг стола под низким потолком едва различались лица дружинников. Сидели на стульях, на кушетке, на сундуке, на полу.
– Посмотри на Илью, его словно топором обтесали.
– Он невесту похоронил. Лизу Берг знаешь? Она была его невестой.
Илья откинул волосы назад, провел рукой по лицу.
– Революция только начинается, товарищи. Какие у нас задачи да этом этапе? Сохранить силы, не распыляться – раз! Сохранить оружие и увеличить его запас – два! Наладить связь с ЦК – три! Попытаться выручить наших товарищей, попавших в тюрьмы, – четыре! Суд и расправа над провокаторами – пять! Обо всех случаях провокации, доносительства, шпионства сообщайте в штаб.
…На Поварской, где еще недавно рвались «македонки», царила полночная тишина. Выпавший за день снег был почти не тронут и мирно светился в ночи, как, должно быть, светился он в такую ночь и тысячу лет назад в еловом лесу на месте Поварской.
