Людмила Третьякова - Русский Сюжетъ
...Фанни испугалась того, что в мыслях своих стала такой, какой была раньше, – распутной, жадной до денег. Не дойдя до коляски, она повернула, почти побежала назад к храму. «Господи! Боже милостивый, прости меня, грешную. Спаси и сохрани его!»
Глаза Николая Чудотворца печально и понимающе смотрели на нее...
* * *28 мая 1873 года Хива пала. Хан прислал Кауфману письмо с выражением покорности «Белому царю». Это были торжественные, незабываемые минуты. Раскатистое «ур-р-ра!» сотрясало неприступные крепостные стены, овладеть которыми безуспешно старалось несколько поколений русских военных. И вот – свершилось. Несмотря на тяжелый, в 250 верст последний переход к крепости, сейчас солдаты и офицеры ликовали, обнимались друг с другом. Покорение Хивы для них означало не только выполнение приказа государя, но и возвращение на родину. Помянув тех, кто не дожил до счастливого дня, сложив голову за веру, царя и Отечество, все думали и говорили только об одном – домой, домой!
Хивинское ханство перешло под протекторат Российской империи. Под охраной расквартированного здесь гарнизона налаживалась мирная жизнь. Остальные солдаты и офицеры, согласно приказу, возвращались в свои края. Россия ликовала. «Туркестанцев» встречали как героев.
...Получив от Николы извещение, что он откомандирован в Петербург, Фанни немедленно поехала ему навстречу. Сократить разлуку хотя бы на несколько дней – это казалось счастьем.
Из донесения агентов, наблюдавших за дамой, живущей на Михайловской площади: «20 июня 1873 года. ...Горничная проговорилась вчера, что госпожа ее имеет намерение побывать в Одессе и Крыму».
Что ж, желание вполне невинное. Полиция ненадолго успокоилась, поверив горничной, которую Фанни нарочно посвятила в свои «черноморские» планы. Однако 2 июля господа с военной выправкой, одетые в штатское, донесли, что интересующая их дама переменила свои намерения увидеть прекрасную Одессу и отправляется в Поволжье: «Села в вагон 1-го класса под № 281. Одета в голубое платье, в коричневую шляпу с вуалью».
Фанни действительно ехала к волжским берегам. Никола же выбирался из Туркестана сначала по железной дороге до Каспия, а затем по Волге вверх пароходом. Они договорились встретиться в Казани. Но, прождав его десять дней, Фанни отправилась пароходом в Нижний Новгород – Никола перенес встречу туда.
Она первый раз видела великую русскую реку, приволжские города, живописно расположенные по склонам. Все приводило ее в восторг: песчаные берега и крутые горы, поросшие березовыми лесами, белые колокольни церквей на зеленых холмах, а главное – упоительный воздух и простор.
Пароход до отказа был заполнен самыми разными пассажирами. Большую часть времени Фанни проводила на палубе, потому что все билеты были распроданы и ей пришлось договариваться с капитаном, он галантно уступил ей свою каюту на ночь. Фанни впервые видела «непетербургскую» Россию, и она навсегда осталась в ее памяти.
Десять лет спустя вспоминала Фанни о волжском путешествии так, будто вернулась из него вчера: «Я с любопытством наблюдала пассажиров, большая часть которых из экономии запасалась своим чаем и сахаром. Между ними была несчастная чахоточная, ехавшая на кумыс; прокутившийся гвардейский офицер, посланный на Кавказ, где, как он мне конфиденциально сообщил, намерен был покончить жизнь самоубийством с помощью вина». Фанни была поражена: она никогда не слышала о подобном способе уйти в мир иной».
Ей казалось, что на маленьком пароходе плывет вся Россия, страна ее Николы. Чубатые парни в необъятных шароварах выкладывают снедь на расшитое полотенце. Какой-то мусульманин стал на молитву, не обращая внимания на насмешливые улыбки пассажиров. Три цыганки в цветастых юбках и барон с золотой серьгой в ухе гортанными голосами о чем-то спорят друг с другом. То и дело отирая с лоснящегося лица пот, дородная купчиха завистливо поглядывает на парижское платье Фанни. Среди пассажиров были офицерские жены, чьи рассказы о мужьях, служивших в Туркестане, Фанни слушала с особенным любопытством. Но больше всего было мужиков. «Как животные, лежали они на мешках на грязной палубе под палящими лучами солнца, вежливо отодвигаясь, когда я пробиралась между ними, и называя меня прекрасной англичанкой».
Приехав в Нижний Новгород, Фанни каждый день являлась на пристань к приходу парохода и высматривала Николу. Его все не было. Позже выяснилась причина задержки. По пути следования великого князя его часто просили выступить перед людьми, как представителя императорского дома да еще боевого офицера, возвращавшегося с победой. Манифестации, чествования, обеды. Отказаться было невозможно, и Никола катастрофически опаздывал на свидание с Фанни.
Бесполезно прождав его и в Нижнем Новгороде, Фанни уехала в Петербург и по прибытии получила письмо с обозначением нового места встречи – Самара.
«Самара, 6 июля 1873 г.
Наконец-то после пятимесячной разлуки я увижу тебя. Не верю своему счастью, но у меня в руках твои письма, они говорят, что это не грезы.
Мне казалось, что я похоронен и все кончено, и вот я возвращаюсь к жизни... Ты была права: я стал более человеком, а ты, конечно, более женщиной, чем прежде. Если даже хивинская экспедиция не смогла разлучить нас, то все остальное будет бессильно... Еще несколько минут, и я раздавлю тебя в своих объятьях».
Несколько минут... Нет, несколько дней! И, не распаковывая багажа, Фанни отправилась в Самару. Наконец лошади подвезли Фанни к отелю.
– Их высочество остановился здесь?
– Да, мадам! Он просил вас расположиться в номере, куда вас сейчас проводят. Их высочество будут с минуты на минуту.
Фанни в сопровождении слуги вошла в номер. Впоследствии она вспоминала: «Оставшись одна, в неописуемом волнении я бегала из угла в угол, поправляла прическу, затягивала на себе кушак (он любил тонкие талии), смотрелась в зеркало. Сердце мое стучало как молот; мне хотелось и плакать, и смеяться.
Вдруг на улице раздалось оглушительное «ура». Подбежав к окну, я увидела любимого человека, который стремительно шел в толпе людей, целовавших ему руки... Я слышала, как он вошел в отель, прошел в соседний номер и вышел на балкон, чтобы сказать оттуда народу несколько слов.
Наконец он освободился, тихонько постучался в мою дверь и сказал, будто мы расстались только вчера:
– Фанни Лир, впусти меня...»
Нажав на ручку двери, Фанни почувствовала, что дверь не открывается. Уходя из номера, слуга машинально повернул в замке ключ и, преспокойно положив его себе в карман, исчез.
– Николай, ты слышишь меня? Меня заперли. Надо найти ключ.
– Искать ключ? Никогда! Фанни, отойди от двери! В тот же момент дверь с треском распахнулась, и Фанни увидела Николу.
Вместо того чтобы броситься в его объятья, она рванулась прочь и скрылась за ширмой. Он подошел к ней, взял за руки, молча притянул их к своим губам. Фанни увидела в его глазах слезы...
Дни бежали с головокружительной быстротой. Вынужденный постоянно оставлять Фанни из-за продолжавшихся празднеств, Никола чертыхался, но поделать ничего не мог. То он должен был отправляться на обед, который давали городские власти, то в женский институт, то на смотр пожарных. По ночам же устраивали иллюминации. Лишь поздним вечером они оставались одни, и тогда Фанни могла вдоволь насмотреться на своего Николу. Он очень загорел и похудел, но был совершенно здоров. Ее радовало, что от его прежней раздражительности, пугающих невеселых мыслей не осталось и следа. Их близость, любовь, лишь окрепшая в разлуке, окрыляла его. Но тяготы похода все же давали себя знать. Никола, не признаваясь в этом, смертельно устал.
«Приходя урывками в мою комнату, – писала Фанни, – он внезапно слабел и, склонив голову на мои колени, засыпал от истощения сил». В летнее время ночи коротки. Комната быстро наполнялась утренним светом, а за окном поднимался городской шум.
...Никола одну за другой получал телеграммы от отца, желавшего поскорее видеть его в Петербурге. Это было понятно. Сын, уже в чине полковника, заслуживший за поход в Хиву орден Владимира, стал предметом его гордости. Дворец на Гагаринской был закончен, ждал хозяина, и великому князю-отцу казалось: вся жизнь сына теперь пойдет по-новому, так, как хотелось бы императорской семье. Но донесения тайных соглядатаев раздражали Константина Николаевича: возле Николы по-прежнему была злополучная американка.
Между тем влюбленные на пароходе «Александр II» направились в Саратов. Во время путешествия Никола рассказывал о красотах пустыни, которая, по мнению Фанни, должна была казаться ему самым адским местом на земле. Но он говорил не только о манящей прелести огромного дикого края, совершенно не тронутого цивилизацией. Беседы со знатоками Средней Азии, с которыми великий князь коротко сошелся за время похода, убедили его, что при умном подходе к делу присоединенная земля может оказаться очень полезной для России. Что касается населения, которое самым жестоким образом эксплуатирует местная знать, то его надо скорее перетянуть на свою сторону, заставив видеть в русском царе отца и защитника.
