Валентин Пикуль - Крейсера
Значит, от личного поведения Витгефта зависит сейчас судьба всей эскадры. Хэйхатиро Того остался с кораблями у Эллиота, распорядившись, чтобы адмирал Камимура не пропустил возле Цусимы владивостокские крейсера.
– Ни в коем случае! – настаивал он.
Камимура не хотел снова расстилать красную циновку.
………………………………………………………………………………………
Свершилось! Наконец-то в Петербурге оценили кавторанга Хлодовского как надо. Скрыдлов поздравил его:
– Вас отзывают с крейсеров в Главный морской штаб, и я от души радуюсь вместе с вами, Николай Николаич. Вас ожидает любимая работа на благо русского флота, о какой вы давно мечтали. Можете сразу заказывать билет до Петербурга.
Хлодовский выглядел респектабельно, при галстуке-бабочке, как у актера, пушистые бакенбарды красиво обрамляли его симпатичное лицо. Он справился с волнением:
– Билет я, конечно, куплю… на пятое, скажем, августа, дабы не лишать себя счастья свершить на «Рюрике» еще один боевой выход. Поверьте, я не могу оставить свой крейсер, когда события у Порт-Артура назревают вроде нарыва.
– Нарыв скоро лопнет, – мрачно ответил Скрыдлов. – А я бы на вашем месте не впадал в крайности этой ли–рики.
– Для меня это не лирика, а вопрос чести…
После выхода в океан на крейсера было страшно смотреть. Вернулись с рыжими, обгоревшими трубами, словно побывали на пожаре. Борта «поседели» от потеков засохшей соли. Палубы осыпало изгарью котлов и сажей. Потрясло достаточно, теперь крейсера нуждались в ремонте. На «Рюрике» потекли холодильники. «Громобой» обнаружил дефекты в рулевом управлении, а на «России» сломался клинкет (задвижка) в паропроводах, отчего из 32 котлов флагмана неожиданно могли отказать сразу четыре котла. Предстояла большая работа. Наконец, просто выспаться, просто погулять – это ведь тоже надо…
Панафидин снова коснулся смычком виолончели!
– Не знаю, что случилось с руками, – жаловался он. – Смычок не идет по грифу, а пальцы словно деревянные…
Вечером он навестил бал в Морском собрании, но танцевать стеснялся, и был даже рад, когда рюриковские бароны Курт Штакельберг и Кесарь Шиллинг залучили его в ресторан. Курляндцы были чудаками порядочными, но ребята славные. Штакельберг делал вид, что он тонкий знаток вин.
– Рекомендую бордо, не знавшее солнца Гароны, или вот этот мускат-люнель, разлитый по бутылкам в Тамбове.
– У меня выбор гораздо лучше, – настаивал гигант Шиллинг, подстриженный ежиком, словно уличный городовой. – Попробуй мадеру из города Кашина, славного святыми угодниками… Заодно блесни перед нами, Сережа! Скажи что-нибудь по-японски.
– Домо аригато, – сказал Панафидин.
«Никита Пустосвят» был настроен трепливо:
– Дама и рыгато? Перетолмачь на язык родных осин.
– Пожалуйста: «домо аригато» – «благодарю вас»…
Бароны ушли танцевать. Наплывы бальной музыки тревожили воображение, и Панафидин нечаянно вспомнил ту прекрасную женщину, которая недавно в кафе Адмиральского сада скромно пила ледяной лимонад. Тут к мичману подсел осунувшийся каперанг Стемман, жующий пирожок.
– Давненько не виделись, Сергей Николаич. Вы еще не жалеете, что променяли «Богатыря» на «Рюрика»?
– Да нет, Александр Федорович, пока все хорошо…
– Поздравляю. У вас ходовая вахта где?
– Мостик.
– А боевая?
– Второй пушечный каземат правого борта…
Стемман аккуратно доел хрустящий пирожок.
– Порт-Артур обречен, – неожиданно произнес он, переходя на шепот. – Судя по всему, нашим крейсерам скоро предстоит встреча с эскадрою Вильгельма Карловича Витгефта.
– Где?
– Боюсь, опять возле Цусимы… место тяжкое! Два узких пролива, слева Корея, справа Япония, а до Владивостока еще винтить и винтить. Кажется, в штабе Скрыдлова уже планируют – и рандеву, и характер встречи. За наши крейсера можно быть спокойным, а вот Витгефт… выдержит ли он бой?
Для всех на «Рюрике» было неожиданно, когда вечером кавторанг Хлодовский показал билет на поезд до Петер–бурга.
– Но за мною еще один поход… последний! – сказал он. – Я пойду в море с этим билетом в кармане. После меня хлопотную должность старшего офицера, очевидно, займете вы, Николай Исхакович, – сказал он минеру Зенилову, – или вы, Константин Петрович, – кивнул он лейтенанту Иванову 13-му.
Хлодовский как будто предвидел свою судьбу!
………………………………………………………………………………………
В проводах, безжалостно оборванных у Инкоу, уже звенела трагедийная нота, а выход эскадры из Порт-Артура становился неизбежен… Скрыдлов развил бурную деятельность.
– Времени нет, нет времени! – суетился он. – Если уж нельзя форсировать ремонт крейсеров, значит, надо его сворачивать. Какие механизмы разобраны, быстро собрать. Что там на «России»? Клинкет паропровода? Ладно, как-нибудь пронесет… Главное – быстро! Чтобы в любую минуту бригада могла выйти в точку рандеву с эскадрою Витгефта.
– А где она, эта точка? – спрашивали каперанги.
– Пока… сам не знаю, – отвечал Скрыдлов.
Он телеграфировал наместнику, что крейсера Владивостока готовы отвлечь на себя эскадру адмирала Камимуры. «Для успеха, – сообщал Скрыдлов, – мне КРАЙНЕ ВАЖНО знать время выхода адмирала Витгефта» (ибо координация действий необходима как воздух). Алексеев отвечал, что о выходе Витгефта известит сразу же, как только будет извещен об этом сам.
– Он меня известит, когда сам узнает, – ворчал Скрыдлов. – А если его вообще не известят? Такое ведь тоже возможно…
Все в жизни объяснимо, и только поведение Скрыдлова остается необъяснимым. История уже сняла с него придирчивые упреки за то, что он не рискнул прорваться в Порт-Артур. Но почему адмирал и теперь оставался на берегу?
Все надеялись, что уж сейчас-то, когда решается судьба Порт-Артурской эскадры, он по праву займет место на мостике «России», чтобы, соединясь с эскадрою Витгефта, возглавить весь флот…
Но этого не случилось. Николай Илларионович предпочел за лучшее пересидеть в своем кабинете на Светланской улице. Безобразова он тоже пощадил, сказав ему:
– Крейсера поведет Карл Петрович Иессен…
С календарей, как отсохший лист с дерева, слетела еще одна страница и открылась новая – 28 июля 1904 года.
– Будем ждать сигнала от наместника, – сказал Скрыдлов и сложил на животе руки, как старая бабка на завалинке, которая все в жизни уже сделала, теперь остается последнее – не прохлопать трубного гласа, зовущего ее в лучший мир.
………………………………………………………………………………………
Витгефт был ранен, и никто бы не осудил старика, останься он тогда на берегу. Но Вильгельм Карлович оказался исполнительнее Скрыдлова: с пяти часов утра 28 июля он безропотно занял место на адмиральском мостике флагман–ского броненосца «Цесаревич». Оттуда, со страшной высоты, он видел все, а все люди издалека видели своего адмирала…
В окружении Витгефта сейчас были: контр-адмирал Матусевич, начальник его штаба; любимец покойного Макарова – лейтенант Коля Азарьев (штурман); флаг-офицеры в чинах мичманских – Эллис и Кувшинников; лейтенант Ненюков (артиллерист), а среди них выделялся отважный сын сербского народа – красавец Драгичевич-Никшич, тоже лейтенант (и тоже штурман).
Младший флагман эскадры, князь Ухтомский, держал флаг на броненосце «Пересвет», и, если Витгефт погибнет, он обязан заменить его, продолжая битву… Крейсер «Новик» открыл движение эскадры, за ним плавно тронулся «Цесаревич», в кильватер флагману пристраивались другие броненосцы, крейсера и миноносцы. Все было торжественно, не без величавости. Над мачтами «Цесаревича» ветер развевал и комкал почти праздничный сигнал: «ФЛОТ ИЗВЕЩАЕТСЯ, ЧТО ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР ПОВЕЛЕЛ НАМ СЛЕДОВАТЬ ВО ВЛАДИВОСТОК…»
– К бою! – последовали команды.
Витгефт приглядывался к «Ретвизану», которым командовал дерзостный поляк, капитан 1-го ранга Эдуард Щен–снович:
– Как-то там с наскоро заделанной пробоиной? Ведь они даже не успели откачать пятьсот тонн воды.
– Ничего, держатся, – из-за плеча подсказал каперанг Иванов, опытный командир «Цесаревича».
– Я боюсь, – ответил Витгефт, – что, стоит эскадре набавить узлов, и переборки на «Ретвизане» полетят к чертям… Как вы думаете, Николай Михайлович?
– Полетят, конечно, – не стал мудрить Иванов…
– Сколько держать? – спросил Витгефт у Матусевича.
– Пока нас устроят и двенадцать узлов…
Берега Квантуна исчезали вдали. Японские крейсера «Ниссин» и «Кассуга», пересчитав русские корабли, скрылись из виду. Было 11.30, когда из пасмурного отдаления тяжело и зловеще проступили очертания главных сил броневого кильватера самого Того, флаг его реял над «Миказой», за ним двигались «Асахи», «Фудзи», «Сикисима» и прочие. Громадная свора миноносцев блуждала по флангам, будто присматриваясь, в кого вонзить свои зубы… Поворотом «все вдруг» Того сразу вышел на пересечку, чтобы забрать голову нашей колонны в клещи, а потом раздавить ее вместе с флагманским «Цесаревичем».
