Княгиня Ольга - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Получив нужное, Держанович с десятком помощников принялся за дело. Прямо в пифосе, наскоро вкопав его для устойчивости в землю, он размешивал мазь из отвара «заячьей крови», меда и пшеничной муки – ее требовалось много. Десять отроков, будто челядь перед княжьим пиром, мелко крошили свежую капусту, лук, морковь, тыкву, выжимали сок, смешивали с яичными белками, делали примочки для обожженных «Кощеевым маслом» рук и лиц. Мазь из меда, растопленного воска, льняного масла и яичного белка сделали в котле, так что отроки сами подходили и мазали друг друга. Кровоточащие ожоги смазывали маслом, выжатым из пережаренных на сковороде вареных яичных желтков: Колояр уверял, что это масло исцеляет так хорошо, что и шрамов не останется. Сам с почтительностью покрывал яичным маслом лицо Ингвара.
– Ну а кому яиц не хватило или кто не дотерпел – тот сам уже полечился, благо все при себе, – шутил Хрольв, намекая на самое простое средство снять боль от ожога – мочу.
– Да тут всего себя… Облечишь, с такой-то жути… – ворчал Сигфасти.
Почти все захваченное в Красивом Поле тряпье разодрали на перевязки, причем князю достались лучшие – шелковые.
– Ну, как он тут? – спросил Фасти у Держановича, когда управился с первыми неотложными делами: присмотрел за ранеными, за разгрузкой припасов и расстановкой дозоров.
Ингвар лежал на спине, но был в сознании. Услышав голос брата, хотел приподняться, но скривился и снова лег.
– Кости целы? – спросил Фасти, мельком отметив, что двоюродный брат выглядит как-то не так.
– Ребро с трещиной должно быть, – прохрипел Ингвар. Теперь Фасти понял, что у того с лицом: брови, ресницы, борода и часть волос надо лбом были опалены. – Панцирь утопил. Хельги где? И Свенельдич?
– Про них пока ничего не слышно.
– А Эймунд?
– Тоже пропал. Ни его, ни лодьи.
– Надо думать, со Свенельдичем он, – сказал рядом Гримкель.
– Да он за Бардом шел, – буркнул угрюмый, тоже с обгоревшими бровями Рунольв – единственный из четверых телохранителей, кто нашелся на берегу живым. – А Барда нет.
Из четырех лодий Барда к Иерону пристали две, и то в них едва нашлось достаточное число живых и здоровых гребцов, чтобы подвести к причалу судно, нагруженное десятком трупов. Сам Бард исчез. Кто-то видел, как он, охваченный пламенем, с криком «Один!» прыгнул за борт. Держа по мечу в каждой руке. Не приходилось сомневаться, что огненные крылья унесли его прямо за стол в Валгалле, где его ждал самый уважительный прием. Иные тайком ему завидовали…
Ингвар легонько вздохнул – дышать приходилось с осторожностью из-за сломанного ребра, да и боль обожженных рук, несмотря на примочки, теснила дыхание. Колояр уверял, что боль скоро утихнет, и Ингвар терпел, не показывая виду, а сам все ждал этого «скоро». Старался отвлечься – было о чем подумать!
Может быть, Эймунд успел отступить вместе со Свенельдичем. А Свенельдич сам где? ГдеТородд и все прочие? «У йотуна на бороде!» – со злостью отвечал Ингвар сам себе.
И где-то в глубине души тлело облегчение: пока он не знает, что с основной частью войска, то может думать, что там все живы. А вот когда войско найдется, а кого-то не окажется ни здесь, ни там…
– Что у нас есть? – отрывисто спросил Ингвар.
Фасти коротко изложил положение дел. К причалам Иерона подошли дружины, пострадавшие больше всего, поэтому потери выглядели ужасающе огромными. С три десятка гридей и отроков были убиты стрелами еще в проливе, во время сближения с хеландиями; их тела выгрузили из лодий и пока оставили поблизости. Из тех, кто попрыгал в воду, ища спасения от огня, большинство утонуло. Каждая лодья привезла к Иерону живыми не более половины тех, кто утром на нее взошел.
А сколько судов сгорели прямо на воде? Ингвару вспоминались виденные мельком пылающие скутары, на которых уже ничто не шевелилось. Сколько их разом переправили за Огненную реку все два-три десятка своей дружины?
Из добравшихся до суши человек пятнадцать обгорели так, что вы́ходить их едва ли получится, хоть собери все яйца Греческого царства. Иным, слишком сильно страдающим, Держанович заварил сон-травы тщательно отмеренной крепости, и беспамятство поглотило боль. Человек семьдесят с лишним были ранены огнем и стрелами, иные, как князь, тем и другим, но этих дружинные лекари брались исцелить, если боги не против и если…
Если греки в ближайшее время не докончат начатое, как все думали, но никто не говорил вслух.
– Что твои? – спросил князь у брата.
– У Сиги стрела в плече.
– Вынули?
– Вынули, но ключица, похоже, сломана. Из людей девять убитых, шестнадцать раненых – стреломет. Но мы хоть не сгорели. А из тех, кто шел с Хельги, у нас никого нет, я искал.
– Наши остальные где?
– Не знаю. Никого больше не видно.
– А греки?
– Не видать пока. На гору дозор послал – смотрят.
Это все, что Фасти мог сказать. Он был старше Ингвара лет на семь – ему уже перевалило за тридцать. Уродившись рослым – в своего отца, по его же примеру Фасти рано начал полнеть, но на его способности сражаться полнота пока не сказывалась. Как и Ветурлиди, он был человеком верным и неглупым, однако не слишком боевитым. Знатный род давал ему право вести дружину, однако Ингвар сомневался, что у Фасти хватит силы духа и опыта, чтобы сберечь в таких условиях себя и людей.
Таких условиях! Это каких – таких? Хотел бы Ингвар для начала знать, что вокруг творится. Все лучше он осознавал, что остался раненый и с небольшой дружиной где-то на вражеской земле, в отрыве от основного войска. Даже если войско живо, если целы Мистина, Хельги, Тородд и другие вожди, – где их теперь искать? Сейчас Ингвар и Хельги Красному обрадовался бы, как родному брату. Тот хотя бы доказал делом свою отвагу, решимость, присутствие духа и удачу, он мог бы вытащить из беды себя и людей.
Удача! Именно ее, как сейчас понимал Ингвар, ему и не хватило.
На этот случай заменить его должен был Мистина. И где он? Фасти ничуть не радовался внезапно свалившейся на него чести – попытаться спасти князя, себя и остатки дружины. Имея лишь сотни четыре здоровых – или почти здоровых – отроков и сотню раненых, в чужой земле, где с одной стороны стоят огненосные хеландии, а с другой, возможно, уже подходят царевы тагмы или фемное ополчение.
За стеной слышались стоны тяжелораненых. Ингвар сам готов был застонать от отчаяния, в какое повергала его собственная беспомощность и неизвестность. Он не может даже встать, даже выйти и оглядеться, а вокруг враждебная земля. Менее чем в переходе – Царьград,
