Ключи Марии - Андрей Юрьевич Курков
Разложив письма в хронологическом порядке, он опустил самые последние под низ. Начал с ранних.
Почерк Польского его заинтересовал. Во времена распечатанных документов читать написанное от руки в любом случае казалось занятием экзотическим. Его буквы чем-то напоминали цифры. Никакой нежной округленности, как в почерке Рины, никакой «печатности», как в почерке у самого Бисмарка, который со школьной скамьи предпочитал набирать текст на клавиатуре компьютера и с ручками не дружил. Некоторые буквы Георгия Польского просто выстреливали вверх или вниз и казались гибридом алфавита и клинописи. Но читать почерк старого археолога не составляло труда.
«Как там Мила? – спрашивал Польский в письме у Клейнода-отца. – Надеюсь, у вас получается проводить теплые деньки на даче!»
Олег усмехнулся. Даже такие банальные строки давали ему дополнительную информацию. Странно, что Клейнод-сын не упомянул ни разу ни дачу, ни эту Милу? На конверте письма красовался греческий почтовый штемпель 2008 года. Значит, в то время семья Клейнодов была куда многочисленнее, чем сейчас! И похоже, им жилось не так уж и плохо!
«Тебе не надо встречаться с ИОВом! Это добром не кончится! Я его хорошо знаю! Помни, что ты мне обещал!» – это Олег прочитал уже в письме за октябрь 2009-го.
«Виталий, кажется, ты реагируешь неадекватно на мои вопросы! Пойми, я свои обязанности выполняю стопроцентно! И того же ожидаю от тебя!» – писал Польский в декабре 2009-го.
«Виталий, я не огорчен, я возмущен твоими требованиями! Я еще не сообщил нашим общим товарищам о твоем письме. Если я сообщу, они, я уверен, захотят к тебе наведаться! Им это сделать легче, чем мне! Я слишком далеко и ты прекрасно знаешь почему! Я даю тебе три недели на то, чтобы ты извинился и отказался от шантажа!»
– Ого! – Олег сделал паузу. Каждое новое письмо оказывалось драматичнее предыдущего. – Шантаж! Интересно!
Бодрость мысли Бисмарка обгоняла бодрость тела. Но впереди Олега ожидало чтение еще не менее тридцати писем.
«Виталий, твои угрозы перечеркивают нашу прежнюю дружбу. Если ты откажешься от своих обязательств, если ты нарушишь клятву хранителя, тебя ждет незавидное будущее и вряд ли кто-то потом о тебе пожалеет! Я даже не могу быть уверенным в безопасности как твоей, так и членов твоей семьи!»
– Ничего себе обмен угрозами! – Олег в который раз оторвал взгляд от очередного письма из Греции. – Но первым-то начал явно Клейнод-отец! Только вот: что он начал? Какие-такие требования?
Новая волна усталости, накрывшая вдруг Олега, заставила посмотреть на оставшиеся непрочитанными письма без особой решительности. Диван манил. Голод, несмотря на отсутствие ужина, не мучил.
Из последних сил Олег помыл кофейную чашку и коньячную рюмку, сунул папку и коробку с печатями и штемпелями в тряпичную черную сумку и, перед тем, как залезть под одеяло, сунул эту сумку туда, где и нашел, под диван.
Ночью в сон Бисмарка вмешался отдаленный, назойливый звук, повторявшийся многократно. Так, словно над соседом кружит комар, который вот-вот может оказаться намного ближе. Но Олегу удалось переждать и переспать его назойливость и, в конце концов, он исчез, восстановив ночную тишину до идеального уровня.
Только утром, проснувшись в шесть из-за внезапной жажды и придя за водой на кухню, он понял, что ночью звонил мобильник, оставленный возле пачки недочитанных писем. Шесть не отвеченных звонков подряд от старика Клейнода. Первый в десять вечера, последний в полночь. Неужели он так рано лег спать?
Монитор мобильника сообщил также о двух эсэмэсках. От «брата» Коли и от Адика. Обе – одинаковые и «автоматические»: «Я знову на зв’язку. Передзвоніть».
Перезванивать в шесть утра Олег не решился, да и сразу забыл об эсэмэсках потому, что мысли перескочили на судьбу Клейнода, который так настойчиво звал на помощь! А чего бы еще ему звонить? Да и сам Олег вроде почти обещал снова провести у него ночь. Обещал и забыл.
Нелюбимое слово «совесть» материализовалось в горле Бисмарка, стало комом, мешающим глотать воду.
Тяжело вздохнув, он оделся. Перед тем, как выходить, выглянул в окно. Внешнее стекло, хоть и влажное, показывало отсутствие дождя.
Вымерший или вымерзший город поначалу отпугивал парня, спешащего вниз по Андреевскому спуску. Безлюдность создает иллюзию опасности. Кто угодно может выйти из подворотни. Олег ускорил шаг. Приближалась темно-изумрудная громадина Театра На Подоле. От нее еще три минуты и он на Контрактовой.
И вдруг из театра вышел человек с собачкой на поводке. В длинном пальто и в шляпе, крупной наружности. От неожиданности Олег остановился. Человек в пальто с собачкой шел ему навстречу. Медленно шел, точнее – его неподвижность нарушалась только движением ног. Голову он держал ровно, руки замерли – одна с поводком приподнята вперед, другая в кармане. Собачка, маленькая, в полурассветном освещении, сбитом с толку уличными фонарями, она казалась рыжей или светло-коричневой.
– Доброе утро вам, – мужчина вдруг обернулся, поравнявшись с Бисмарком, и ушел.
– Доброе, – Олег дернул головой, оглянулся вслед прошедшему мимо и снова заспешил вниз.
Уже зайдя в знакомое парадное на Межигорской, Олег почувствовал неладное. Посветил фонариком мобильника на дверь. Увидел, что оба замка выломаны, дверь, открывавшаяся вовнутрь, едва прикрыта.
Стало страшно.
– Позвонить в полицию? – пришла первая мысль.
И тут же ее отогнала вторая, напомнившая Олегу, что сообщить анонимно он не сможет потому, что его номер сразу зафиксируют. А если зафиксируют, то в покое не оставят и будут копаться в его отношениях с убитым!
– Почему с убитым? – переспросил сам себя перепуганный Бисмарк.
Сделал шаг назад, оглянулся на темный вход в парадное, до которого шесть или семь ступенек вниз, полпролета.
И вдруг услышал шум на улице. Мотор машины. Показалось, что она остановилась рядом, перед парадным.
Новый страх заставил Бисмарка подойти к взломанной двери и аккуратно толкнуть ее. Она открылась. В коридоре темно и тихо.
Он быстро зашел внутрь только на шаг и прикрыл дверь. Замер. После нескольких секунд тишины вздохнул с облегчением и включил на мобильнике фонарик.
Кухонная тумба, использованная как баррикада позапрошлой ночью, стояла под стеной коридора, там, где он ее и оставил по требованию старика. Дверцы были открыты, внутри пусто. Значит, Клейнод даже не удосужился подвинуть ее на ночь к двери и наполнить кухонным и другим железом: сковородками, утюгами, молотком для отбивания мяса.
