Николай Ключарев - Железная роза
Сразу за заводом вдоль берега пруда тянулись скотные дворы.
А дальше, насколько глаз хватал, все шел лес и лес: сосна, ель, береза, липа, осина, ольха. Сплошной зеленый массив. Зеленое золото.
По всей округе разбросаны были заводы. Их стало теперь более тридцати. Два Выксунских, Унженский, Велетьменский, Гусевской… В Сноведи, Ермиши, Илеве и многих иных местах делали работные железо и разные вещи из него, ставя на изделиях тавро Баташевых: гордый олень в чистом поле.
А опричь заводов — сотни рудников. Несколько десятков сел и деревень. Тысячи работных, крепостных и приписанных к заводам крестьян, создающих все новые и новые богатства.
И над всем этим хозяин он — Андрей Баташев!
Тень горделивой улыбки скользнула по смуглому лицу Баташева и тут же исчезла.
«Нет, не полновластный хозяин я всему этому. Есть еще один. Брат Иван».
Андрей отошел от окна, присел на низенькую софу и задумался. В последнее время не раз возвращался он мыслями к той ссоре, что произошла между ними в Москве.
Многого достигли братья за последние годы. Их состояние оценивалось ныне знатоками не в один миллион рублей. Чего только нет в их владениях! В роскошных садах и парках, окружающих господские дома, растут заморские деревья, живут диковинные звери и птицы. Десятки слуг готовы в любой миг бежать сломя голову, исполняя барское приказание. Соседние помещики со страхом и почтением относятся к ним, некогда безвестным внучатам тульского кузнеца. Да что помещики! Сама императрица жалует их, называя своими верными слугами.
Баташеву вспомнилось, какого шума наделал минувшей зимой его подарок Потемкину. Питерский доверенный Баташевых Белобородов о том отписывал так.
В самый разгар веселья первого января, когда светлейший князь Потемкин праздновал в Таврическом свое тезоименитство, вдруг распахнулись двери, и мажордом провозгласил:
— Срочно и нарочито посланный гонец от господина коллежского асессора заводчика Баташева!
За гонцом двое слуг несли тяжелую корзину. Поставив ее при всеобщем молчании на стол, они удалились. Гонец подал в руку светлейшему письмо Андрея. Тот, недовольно хмурясь, развернул его и вслух прочитал:
«Вам в столицах северных сие в диковинку, а мне для моих теплиц дров не занимать. Угощайтесь во славу, князь Григорья».
Корзина была полна апельсинов, персиков, абрикосов, выращенных в оранжерее Выксунского парка. Когда ее открыли, Потемкин первый захлопал в ладоши и воскликнул:
— Вот это удружил, так удружил! Ну, молодец!
Желая отблагодарить за удовольствие, доставленное светлейшему, императрица прислала Баташеву орден.
Все шло так хорошо. И вот теперь словно туча надвинулась — произошла между братьями ссора. С течением дней она не только не ослабла, а даже усилилась.
«Чего Ивану хочется? Быть главным в делах? Он для этого непригоден. Оторвался от заводов, да и характером мягковат. На купца больше похож, не на заводчика. Характером мягковат, а хитер. Как лиса. Силой с волком не справится, а обмануть может».
Незаметно для себя Баташев задремал. Очнулся, почувствовав, что кто-то в кабинете есть чужой. И впрямь: у двери стоял незнакомый ему рыжий детина, одетый как-то странно. Хорошего сукна сюртук был ему явно мал — того и гляди расползется по швам.
Первым движением Андрея было позвонить в колокольчик, позвать людей, но незнакомец, уловив это, сделал предупреждающий жест рукой.
— Не торопись, барин, успеешь людишек своих скликать. Послушай сначала слово мое, к тебе обращенное.
Смелость парня, неизвестно каким путем проникшего к нему в кабинет, и удивила, и заинтересовала Баташева.
«Худого он мне ничего сделать не сумеет, а попробует — у самого силенка еще есть», — мелькнуло у него в голове.
— Ну, выкладывай, кто ты есть такой и зачем пожаловал.
— Должок получить с вашей милости.
— Вот как! И велик тот должок?
— А на это ты сам мне ответишь. Велика ль цена заводов твоих: Верхнего, Нижнего и Железницкого?
— Уж не на них ли метишь? Тогда ты, парень, маленько опоздал. Слух есть, заводы эти братец мой Иван в раздел себе просить собирается.
— Не шути, барин, я всерьез спрашиваю.
Андрею эта игра начала нравиться.
— Хочешь знать всерьез — скажу. Тысяч в шестьсот серебром те заводы ценятся.
— Значит, долгу за тобой двести тысяч.
— Почему так мало?
— На троих делю. На вас с братом и на моего батю покойного. Вместе дело здесь зачинали.
Баташев начал догадываться, кто стоял перед ним.
— Покойного, говоришь? Значит, помер Сорока?
Тимоха вспомнил, как обличал грехи приходивших к нему крестьян покойный отец, подумал, что церковное писание всегда действует на людей ошеломляюще.
— О чем думал, нечестивец, длань свою возносяща на отца духовного?
— Я у него не исповедовался, он мне не духовник.
— Все одно грех великий, коли мирянин руку подымет на сан церковный имеющего.
— Ты короче: помер, что ль, батька-то?
— В горных вершинах взирает ныне на тя, скудоумного. Возопиешь и глаголати будешь о прощении, но судил господь иудеи: «мне отмщение, и аз воздам!».
— Не пугай, попович, скуфью еще не одел. А и одел бы — начхать мне на тебя.
— Покори гордыню сатанинскую! — упорствовал Тимоха. — Грех великий на душе твоей. Подумай о дне судном будущем!
— Мне, парень, о теперешнем думать времени недостает. Ты скажи лучше: отколь появился и как сюда проник?
— Восхочет господь — и падут перед ангелы его стены каменные…
— Ты мне зубы не заговаривай! Ангел!..
Неожиданная мысль пришла Баташеву. Взглянув исподлобья на стоявшего в кабинете парня, он предложил ему:
— Слушай, как тебя, архангел! Пойдем ко мне на службу. Грамоте хоть немного разумеешь? Старшим рунтом иль почиталой сделаю.
Тимоха усмехнулся.
— Норовишь слугой своим сделать, под себя подмять? Не сбудется затея твоя сатанинская. Не за тем я сюда пришел. Отвечай: отдашь добром деньги, исполнишь посул, отцу моему покойному сделанный? Не отдашь — силой возьму!
Баташев подумал, что, если сейчас этот парень бросится на него, ему с ним не справиться.
— Что ж, придется, видать, отдать тебе твою долю, — стараясь говорить как можно спокойнее и приветливее, сказал Андрей. — Только не взыщи, не все сразу. Таких денег больших в доме не держу. А вот тысяч пять могу хоть сейчас вручить.
Говоря так, Баташев медленно подвигался к письменному столу. Тимоха пристально следил за его движениями, соображая: «Правду говорит заводчик или хитрит? Если правду, то надо брать эти пять тысяч и утекать со всех ног подальше. На такую сумму всю жизнь прожить безбедно можно, большое дело завести, а то и попом в хорошем приходе стать».
Меж тем Баташев потихоньку добрался до стола.
— Где-то они у меня вот тут лежат, — сквозь зубы приговаривал он, не спуская глаз с сына Сороки и лихорадочно шаря рукой в столе. — Ага, вот. На, получай!
На шум выстрела, раздавшегося из барского кабинета, сбежалась чуть не вся дворня. С испугом узнавали они, что в самые барские покои пробрался какой-то бродяга, лесной разбойник. Ограбить, убить хотел барина. Стрелял в него Андрей Родионович, да, видно, плохо целился — не попал!
Карпуха Никифоров, вызванные с завода рунты, охотничьи егери с ног сбились, весь дом переворошили, во дворах и в парке каждый уголок обнюхали, а незнакомца, так дерзко проникшего в кабинет к барину, не нашли. Баташев рвал и метал, грозил и Карпуху и остальных в кандалы заковать, на каторгу упечь, но, как ни старались его слуги верные, поймать Тимоху не удалось.
— Как скрозь стены прошел! — оправдывался в людской Карпуха, утирая кровь из разбитого носа. — Не иначе, как колдун этот парень. Отвел всем глаза — и был таков!
В это предположение поверили. Наутро по поселку прокатилась молва о том, как напал на барина страшенного вида колдун, хотел казну похитить и барина убить. А когда не удалось ему это — малой птахой обернулся и через окно вылетел.
Меж тем Тимоха продолжал скрываться там, где его так безуспешно ловили, — в самом барском доме.
На какой-то миг он сумел упредить выстрел из пистолета, очутившегося в руке Баташева, метнулся узкими переходами в сторону «школьного дома», выскочил на маленький балкончик, а с него по водосточной трубе поднялся на чердак. Улегся у слухового окна и лежал здесь, не шевелясь, чтобы не выдать своего присутствия. Пока не стемнело совсем, он видел, как метались вокруг дома и по парку дворовые, стараясь изловить непрошеного гостя, и тихонько посмеивался над их потугами.
Ночью он решил было уходить, но вдруг услышал, как около дома и в парке перекликались сторожа. Видимо, охрана была выставлена до утра. Из-за парка доносился лай собак.
«Видать, с гончими надумали за мной охотиться. Как на красного зверя! Взалкали крови моей, аки лев в пустыне. Ан нет, не изловите! Неделю буду здесь лежать, а вам в руки не дамся».
