Сергей Бородин - Тамерлан
Спешили, пробегая по тесным щелям глиняных переулков, пересекая перекрёстки, где над водоёмами склонялись деревья и взлетали горлинки.
Бежали мимо мечетей, где верующие уже ждали призыва к первой молитве.
Спешили к своим лавчонкам, чтобы, наскоро обменявшись приветами или, с нарочитой медлительностью, почтительными поклонами, поскорей взглянуть на товары, разложить их к началу торговли, поделиться с соседями новостями и мнениями о минувшей ночи, обсудить виды на предстоящий день.
Минувшая ночь всех взволновала. Даже и те, кто безмятежно проспал все голоса и суету этой ночи, даже и они уже знали: в Синем Дворце что-то случилось, был там совет до утра, куда-то мчались гонцы оттуда, огни пылали там всю ночь…
Говорили: какой-то оборванный чужеземец кричал у городских ворот, требуя допуска к повелителю. Но никто не знал, что за человек это был и откуда, — оставалось лишь гадать и догадываться. И каждый гадал по-своему, и каждый придумывал всему этому такое объяснение, от которого одних обуревала радость, а других пробирала дрожь.
В базарных рядах, кроме хозяев, ещё никого не было, — даже караульные ещё только поднимались с ночных подстилок, поёживаясь от утренней прохлады, позёвывая, потуже запахиваясь в свои латаные халаты. Купцы шептались друг с другом, отводя собеседника от любопытных ушей в сторонку.
Каждый торопился разгадать, думая не столько о том, что миновало ночью, сколько о том, как откликнется эта ночь на дневных делах. А когда человек торопится с разгадкой, редко она даётся человеку: трудную задачу легко решать в покое, а в суете и к лёгкой задаче не подберёшь ключа.
— Человек ночью стучался в город. Стражи не хотели пускать, да пришлось: он этакое шепнул, что пришлось!
— А по виду что за человек?
— Сказывают, ничего не разберёшь: весь волосат, под волосами — ни лица, ни голоса — ничего! Взяли его, допустили к самому повелителю. А человек тот весь ободран, весь в крови! И началось! Оттуда — гонцы; туда полководцы. Огни пылают; кони ржут; боевые трубы…
— И трубы трубили?..
— Ой, право, не знаю. Не слыхал.
— Да вы же сказали!..
— Я?
— Что же, мы ослышались, что ли?
Третий мрачно прошептал:
— Трубы, — значит, война!
— Я не говорил «трубили»! — оробел рассказчик и уже косил глазом в сторонку, чтобы шмыгнуть прочь от опасного разговора.
Шептались и в другом закоулке:
— Утешение Вселенной, государь наш, всю ночь учил своих воителей. Учил, учил! И решили: отправить огромные караваны, множество нашего товара, в дальние края. И есть слух: будут из нас, из купцов, избирать, кому с теми караванами ехать. А кто поедет, назад вернётся весь в жемчугах, весь в золоте. Там золото нипочём, там из него подковы куют, там из него колеса на арбы ставят. А деньги там — железные и кожаные.
— Да где же это?
— Там, куда караваны пойдут.
— А куда? Куда пойдут?
— Ну, это… — Рассказчик делал немое лицо в знак того, что на такой вопрос он отвечать не смеет, — сам, мол, если смекалист, смекай.
И собеседник, чтобы не потерять достоинства, делал вид, что и сам смекнул: дело ясное!
В третьем закоулке говорили:
— Колчан Доблестей, государь наш, задумал поднять торговлю нашу превыше прежнего. И ныне так торгуем, как дедам нашим и не снилось, а впредь станем много выгодней торговать. И ныне налоги с нас, против былых времён, скинуты вчетверо…
— Ну, братья мои, хотя и не вчетверо…
— Вам сколько ни скинь, всё мало! А нонче ночью решили ещё скостить.
— Это зачем же?
— Затем, что небывалые товары сюда идут, небывалые покупатели едут!
— С товаром или за товаром? И что означает оборванный гонец?
— Ночной? А разве это гонец?
— А кто?
Тогда третий собеседник объявил:
— Я у самых ворот живу. Стражи сказывали: это известный полководец.
— Наш?
— А чей же?
— Значит, наших разбили? Значит, враг появился?
— Как так?
— Если сам полководец явился в этаком виде, в ночной час, всякий понимает: разбили всё его воинство, один он уцелел и, чтоб его не поймали, днём скрывался, ночью скакал. Вот и доскакал с известием.
— Похоже на истину…
— Когда же это было, чтобы наших разбивали!
— Не вражеский же полководец к нам прискакал, — он к своему царю поскачет.
— Похоже на истину, братья мои. Подумайте: пропустят ли простого человека сразу к Прибежищу Угнетённых? А этого сразу пропустили. И когда? Среди ночи! Когда смиренный сын своего кровного отца не решится пробудить; а тут Самого разбудили! Похоже на истину!
— А что за человек это был?
— Ростом очень высок. Глаза в крови. Голос как труба. Весь в кольчугах. Мечи сверкают. Стражи раз глянули, узнали, разом ворота настежь: въезжай скорей!
— Значит, война?
— Этого я не сказал. Об этом говорить…
— Вы говорили, около ворот живете…
— Около самых ворот Шейх-заде.
— Да он-то ведь въехал через ворота Фируза… Это в другом конце города! А говорите «война»!
— Не сам я слышал! Слух такой был: я слышал от тех, кто от стражей слышал…
— Хорошо, когда поход отсюда, когда война отсюда в другие земли идёт. И торговать веселей, и каждый день — новости. И редкие товары дешевле купить, а ходовые можно подороже сбыть.
— Тут, братья мои, не то! Тут другое: этот сюда примчался; не сюда ли она идёт, война? А? Не сюда ли, братья мои? Надо б заранее разведать: ведь это не одно и то же — отсюда туда ходить или она оттуда сюда придёт. А?
— Кого же повелитель наш сюда допустит!
— А когда это было, братья мои, чтоб враги допуска спрашивали? Надо им, они и пробиваются.
— До нас не пробьются. У нас базар большой. Не жирно ли им будет на такой базар пробиться?
— Надо выведать, братья мои. Может, закопать лишнее, прибрать. Может, и самим заблаговременно от этих мест в тихие горы съездить?
— А может, какие особые товары понадобятся? Вдруг да великий спрос начнётся! Я так понимаю: надо товар готовить, чтоб под рукой был. Просмотреть его, освежить, разобрать; насчёт цен промежду собой накрепко уговориться. И прочее.
— Я уговориться не прочь, братья мои. Да как? Ведь цена станет по спросу. Сперва надо спрос узнать. Да и то понять: кто покупает? С денежного покупателя — один запрос; с худого — не запросишь, если хочешь продать.
Подошли другие купцы, опоздавшие к началу беседы:
— Слыхали?
— А что?
— Около Аму-реки, на переправе, из Индии…
— А что?
— Караваны шли? Несметную добычу везли? Нету тех караванов! Тю-тю!
— Как, как?
— Охрана была превеликая. А ото всех уцелел один воин. Едва добрался, кричит: нету караванов. Захвачены!
— Кем же?
— Несметные калмыцкие орды. Нахлынули из Кашгара.
— Кашгар — одна сторона. Индия — другая.
— Достигли наших переправ. Перехватили путь из Индии. Теперь наши сбираются, пойдут навстречу, Самарканд заслонять. Чтоб до нас — сохрани бог — не добрались.
— Говорил я, братья мои! Что ж делать?
— Не спешите. Откуда слух?
— Моего зятя брат в Синем Дворце — писцом. А тому писцу воин сказывал. А тот воин у самого повелителя ночью на страже стоял.
— Ну, братья мои, похоже на истину!
Но тревоги истекшей ночи ещё лишь начинали расти на благоприятной базарной земле, вытоптанной за тысячу лет не только подошвами купцов и покупателей, но и сапогами завоевателей.
Кого только не побывало на самаркандском базаре за тысячу лет! Уже позабылись имена тех народов, что лили свою кровь, пробиваясь сюда, чтобы лить здесь кровь самаркандцев. Сколько раз за тысячу лет оказывалось могущество Самарканда попранным, стены разбитыми, люди погубленными, сокровища расхищенными!
Ведь и сам Тимур начал с того, что вместе с амиром Хусейном ворвался в Самарканд, держа кровавый меч над головой, а разговор с народом самаркандским начал казнями, нарушением своих клятв, расправой с людом ремесленным, но понравился купцам беседой с людом торговым. А не договорись он с купцами, не домысли великой своей выгоды от той договорённости, и напилась бы утоптанная земля базара кровью тех, кто её утоптал.
— Чего же ещё ждать, братья мои?
Но шёпоты и разговоры смолкли: с мечетей позвали народ к молитве и подошло время, помолившись, торговать.
Кто был ревностнее, отошли от торговых рядов к мечетям, расстелили свои коврики или платки в тесных рядах молящихся. В недолгое время, пока мулла не возгласил славословия аллаху, пошли со своими чашами и скорлупами дервиши по рядам мусульман, опустившихся на колени в ожидании начала молитвы. Пошли, ступая пыльными босыми ногами по молитвенным коврикам и по чистым платкам, собирая подаяния. Все кидали им, кто что мог; не примечая пыльных следов на разостланных чистых платках, куда предстояло прикладываться лбом на молитве: ступни дервишей священны и след их — след праведников.
