Александр Артищев - Гибель Византии
Рука сотника вновь легла на рукоять меча, но юноша уже уходил, поднимаясь по трапу на борт галеры.
Димитрий повернулся к Ломеллино.
— Договор выправлен, подтвержден, скреплен печатями и подписями. Вам остается лишь добросовестно выполнять все его пункты.
— Можете не сомневаться, синьор, мы свято чтим волю василевса и дорожим интересами Империи, — произнося это, подеста проводил димархов до самого трапа.
Но не успел он поставить ногу на ступеньку лестницы, как Алексий чуть тронул его за локоть и жестом попросил задержаться.
Сев в седло, Кантакузин повернулся к галере.
— Мы возвращаемся обратно. Предупреждаю, паром никого ждать не будет.
— Прошу благородных димархов простить нас, но одно из поручений мастера Феофана осталось невыполненным, — ответил Алексий. — И потому мы вынуждены задержаться в Галате. Мы глубоко ценим заботу мастера Димитрия, но хочу сообщить, что для переправы в Константинополь у нас имеется вместительная лодка.
Стратег обменялся взглядами с мегадукой, пожал плечами и тронул коня.
— Приближенные Феофана не растаются с привычкой совать свои носы повсюду, заботливо скрывая при этом свои собственные интересы, — произнес он.
— Мне кажется, эта дурная привычка начинает приобретать норму закона, — угрюмо отозвался Нотар. — Когда беда стучится в дом, одни готовятся сражаться из необходимости, другие — спешат потешить свое самолюбие.
Алексий некоторое время провожал взглядом удаляющихся всадников, затем молча вернулся в каюту. Ломеллино последовал за ним без видимой охоты.
— Мастер Феофан озабочен признаками нарождающейся измены среди некоторых галатских старейшин, — начал византиец, как только они уселись за стол.
— Не понимаю. О какой измене синьор изволит говорить?
— Нам известно, что более восьми месяцев назад Галату посетил некий человек с весьма определенными предложениями в адрес генуэзских купцов и банкиров. Этот человек имел беседу с вами, синьор Ломеллино.
— Я никогда не отрицал этого.
— Как не отрицаете и то, что суть этих предложений сводилась к устранению Галаты из близящегося конфликта Империи с Османским султанатом.
— Мне нечего возразить на это, — Ломеллино лихорадочно соображал, как выкрутиться из щекотливого положения. — Действительно, некий человек, чье истинное имя мне неизвестно, пытался в моем лице предостеречь население Галаты от прямого участия в конфликте. Но я, не дослушав и до половины, приказал ему прекратить крамольные речи.
— Что произошло после этого?
— В ту ночь я позволил ему передохнуть в моем доме. Ведь все-таки, по его заявлению, он пришел ко мне от имени сената Генуи и даже представил кое-какие доказательства. Хотя утром следующего дня, когда я вместо посланника обнаружил на постели только смятые простыни, во мне заговорили сомнения…..
— Значит, подесту все же удивил столь поздний и таинственный визит якобы официального представителя?
— Я настолько был сражен известием о предстоящей войне, что поначалу утратил способность удивляться. Только впоследствии, когда сопоставились некоторые факты, я заподозрил неладное.
Дверь каюты тихо приоткрылась, пропуская вовнутрь Ангела. Он уже успел стереть с лица грязь и старящий его грим. Алексий даже не обернулся в его сторону, хотя подеста уставился на вошедшего с плохо скрытой настороженностью.
— И с тех пор этот человек никак не заявлял о своем присутствии?
— Нет, синьор.
— Однако, недалее как сегодня, в порту Галаты видели человека, отвечающего описаниям внешности провокатора.
— Не смею подвергать сомнению ваши слова. Я сегодня же отдам распоряжение о розыске и задержании этого человека.
— Мы будем признательны вам за это, синьор подеста, — ромей откинулся на спинку кресла. — Тем более, что он — двойной шпион. Преступно прикрываясь врученными ему сенатом Генуи полномочия, он пытается развалить лагерь союзников изнутри и сеет панику в банковских домах, питающих деньгами антиосманскую коалицию. Попутно готовит почву для мятежа среди наемников и иностранных подданных. Не более двух недель назад в Константинополе был разгромлен готовящийся заговор с участием представителей проживающих на территории италийских общин. В частности, там находился некий Адорно, состоятельный купец, уроженец Генуи, постоянно проживающий в Галате. Вам это имя ничего не говорит, синьор Ломеллино?
— Этот доверчивый недоумок?! Я своими руками задушу его.
— В сети попались почти все несостоявшиеся заговорщики, кроме того лже-посланника: ему вновь удалось ускользнуть. И сейчас он скрывается где-то в трущобах Галаты. Мы не имеем полномочий провести полицейский обыск на территории, арендованной дружественным государством, и потому возлагаем надежду на вас, синьор подеста.
— Синьор, клянусь вам, я сделаю всё, что в моих силах.
— Мастер Феофан полагает, что этот человек принадлежит к некой тайной организации, стремящейся направить турецкие завоевания к северу от земель итальянских государств и с этой целью подставляющих Константинополь под удар османских войск.
Алексий поднялся с кресла.
— Лодовико Бертруччо. Запомните это имя, синьор, если еще вам еще не приходилось слышать его. Младший отпрыск обедневшего дворянского рода, владеющего двумя небольшими поместьями в Лигурии. От этого человека попахивает крупными неприятностями: все, кто ранее имел с ним контакты, впоследствии не переставали сожалеть о том. Его голова оценена в пять сотен золотых — мастер Феофан не любит скупиться. Мой добрый совет всем галатским старейшинам: не теряйте дружбы Феофана — за предательство интересов Империи он карает жестоко.
Не попрощавшись, византиец вышел из каюты. Ангел, напротив, вплотную приблизился к Ломеллино.
— Не храбрись, купец, не надо. Я же вижу, как ты дрожишь и потеешь от страха. Лодовико здесь, неподалеку и вскоре я выслежу его. Не вздумай укрывать мерзавца, не то вы разделите одну судьбу.
Он медленно растянул губы в усмешке и Ломеллино поёжился от странного ощущения: ему на мгновение почудилось, что сквозь иконописное лицо юноши на него уставился провалами глазниц голый череп мертвеца.
ГЛАВА XV
Окруженный полудесятком своих солдат, Гвиланди стоял, широко расставив ноги, недвижимый, как бронзовый истукан. Ремешок его шлема был затянут слишком туго и вызывал мучительный зуд в подбородке. Прорезь металлической пластины забрала ограничивала обзор до узкой полоски, но и через нее был хорошо виден трап галеры, а чуть выше — резные столбики перил.
За короткое время, прошедшее с тех пор, как оскорбивший его ромей вместе с подестой вновь укрылись в каюте, лейтенант успел подготовиться основательно: помимо шлема он был облачен в кирасу из гибкой черненой стали, в массивные наплечники и налокотники. Выставив левую ногу вперед, он возложил обе руки в кольчужных рукавицах на рукоять меча, длинного, почти касающегося земли острием клинка.
Но несмотря на свой невозмутимый вид, на внушительное вооружение и шестерых солдат у себя за спиной, лейтенант отчаянно трусил. Он знал, что ромей скорее всего примет вызов и не был уверен в благополучном исходе поединка.
Но и отступать ему уже было некуда: слухи в небольшом городке разносились быстро и не успело бы солнце склониться к закату, как вся Галата уже чесала бы языки о нанесенном ему оскорблении. Мещане, лелеющие собственное понятие о чужой чести, никогда бы не простили бы дворянину малодушия, в то время как сами без единого слова проглотили бы куда более серьезное унижение или обиду. Разве что, в крайнем случае, подали бы на обидчика в суд или учинили бы безобидный мордобой. Несправедливо все-таки устроена жизнь: кому-то смертельный поединок, для других — бесплатное развлечение.
Чтобы распалить себя, лейтенант стал предвкушать, как несколькими сильными ударами он обезоружит ромея, собьет его с ног и, приставив острие меча к незащищенному горлу, потребует униженных извинений. А после этого стоит лишь чуть сильнее надавить на рукоять….. Никто не смеет задевать честь Якопо Гвиланди, лейтенанта генуэзского гарнизона!
Увлеченный собственными переживаниями, Гвиланди и не заметил, как на палубу вышел его обидчик. И теперь он, перегнувшись через перила, с веселым интересом разглядывал группу вооруженных людей на причале.
— Идите сюда, синьор Ломеллино, — громко позвал он. — Смотрите вниз. По-видимому ваши люди собрались здесь меня убивать.
Вслед за ним появился подеста. Волосы на его лбу слиплись от пота, на лице прыгала раздраженная гримаса.
— Что такое? — визгливо закричал он. — Синьор лейтенант, забирайте своих солдат и возвращайтесь в казарму. Вы слышите меня? Я приказываю!
— Этот грязный ромей оскорбил меня, — голос из-под шлема звучал глухо и почти неразборчиво. — Он должен кровью заплатить за свои слова!
