Олег Северюхин - Пароль больше не нужен. Записки нелегала
Если партизанское движение с одной стороны это государственная политика, то и к партизанскому движению другой стороны нужно относиться с государственной точки зрения, приравняв партизанские движения к числу воюющих подразделений, распространяя на них законы ведения войны. И ведь до сих пор ни одна международная конвенция не признала партизан в числе «комбатантов» – то есть воюющих, кроме тех партизан, которые воевали за победителей.
Такая точка зрения у меня несколько изменилась после того, как я увидел, что делают мои сородичи на оккупированных территориях и как они обращаются с военнопленными. После всего увиденного, у меня даже морального права и желания называться немцем не было.
Почему я должен быть лучше русского, украинца, еврея, белоруса, молдаванина? Да, у нас есть различия в степени цивилизованности и общего развития. Нам что-то не нравится в них, но это не может быть обоснованием для их поголовного уничтожения. Он человек, и я человек. И отношения между людьми должны быть человеческими.
Немецкая армия была укомплектована преимущественно рабочими, привыкшими к рабочей дисциплине, умеющими обращаться с техникой. Им противостояла страна, живущая в двенадцатом году сплошной индустриализации.
Страна автобанов сражалась со страной плохих дорог. Страна развитой промышленности вторглась в страну, едва оторвавшуюся от сохи, где большинство населения во взрослом возрасте впервые увидело автомобиль или трактор. Тем не менее, по-нашему отсталые люди отважно подходили к технике, быстро ее осваивали, учились и делали такие образцы техники, которые никто не мог превзойти. А любовь русских к родине, самопожертвование за нее свели на нет немецкое превосходство в технике, образовании и дисциплине, чем мы всегда так гордились.
Любая жестокость порождает ответную жестокость. Жестокое отношение немцев к гражданам на оккупированных территориях порождало ответные действия. Чем больше жестокостей со стороны оккупантов, тем активнее партизанское движение. И чем активнее партизанское движение, тем активнее и более жестоко проводятся карательные акции.
Это все равно, что тушение пожара бензином или порохом. Это никто не хочет понимать ни в просвещенных, так сказать, странах, ни в отсталых. Мы с тобой видели, как вся Европа и Америка объединилась против Югославии. Гуманитарными бомбежками вынудили уйти в отставку президента Югославии. Тень Гитлера летала над этими странами, благословляя на победу в войне с народом, который не хотел развязывать новую мировую войну. А если бы не стерпела Россия, Китай, Индия, Иран, Ирак, Ливия и бросились бы на защиту Югославии? Мы были на грани новой мировой войны под лозунгом немецких канцлеров «Drang nach Osten».
Война, война и война. Хотя не все представители оккупационных войск были бандитами, относившимися к русским как к скоту, но судят не по большинству, а по ярким представителям оккупантов – участников массовых казней, грабивших и убивавших местных жителей, расправлявшихся с безоружными пленными. Не все немцы звери, но достаточно одному совершить какое-нибудь зверство, как ярлык зверя мгновенно прилепляется ко всем представителям этой нации. Я был настоящим партизаном, и проявление эмоций было направлено только в одну сторону – уничтожать звериных выродков моей нации.
Против партизан велась настоящая война. Создавались «ягдкоманды» из специально подготовленных военнослужащих, перекрывались и минировались возможные пути движения партизанских групп, организовывались засады, налеты на стоянки и партизанские колонны, в отряды внедрялись секретные сотрудники из числа местных жителей для проведения диверсий и сбора данных, осуществлялись карательные акции. Одним словом, войска, относящиеся к системе полиции и внутренних дел, применяли против партизан те же методы, которые использовались и партизанами.
В Германии очень серьезно относились к борьбе с партизанами. К концу войны в январе 1944 г. был учрежден знак «За борьбу с партизанами» для военнослужащих частей СС и полиции, отличившихся в борьбе с партизанами. В дальнейшем им также награждали военнослужащих сухопутных сил и личный состав вспомогательных частей, участвовавших в противопартизанской борьбе. Знак представлял из себя бронзовый венок из дубовых листьев, на который налагался меч со свастикой, погруженный острием в клубок ядовитых змей.
Советское руководство еще раньше учредило медаль «Партизану Отечественной войны» двух степеней – серебряной и латунной. На лицевой стороне медали – профильное изображение Ленина и Сталина, повернутое влево, и надпись: «Партизану Отечественной войны». На оборотной стороне медали надпись в три строки «За нашу Советскую Родину».
«За нашу Советскую Родину» можно было делать все, даже уничтожать военнопленных и карать без суда и следствия предателей, работавших в местном самоуправлении на оккупированной территории. Время было такое, военное. Военные преступники бывают только среди проигравших. Хотя, мои соотечественники натворили в России столько, что вряд ли Бог или какой-то высший суд оставил это без наказания.
Полтора года я пробыл в партизанском отряде. С помощью абвера я стал довольно-таки знаменитой в партизанских кругах личностью.
Все началось с того, что в сумке офицера полевой жандармерии обнаружили мою фотографию, на которой было написано, что Луконин Иван Петрович подлежит уничтожению как член экипажа танка, уничтожившего колонну 4 пехотного батальона. Для партизан это стало что-то вроде моей визитной карточки и удостоверения личности, а мне стало ясно, что, не обнаружив моего появления в месте, куда эвакуирован мой завод, абвер стал меня разыскивать в составе партизанских отрядов. И меня нашли с помощью осведомителей, которых десятками забрасывали в зоны действия партизанских отрядов. Несомненно, что с помощью агентуры была проведена моя установка и собраны данные о моей деятельности, в результате чего появилась пометка о необходимости моего уничтожения.
Абвер мог самостоятельно решить задачу установки моего местонахождения, но, вероятно, в дело вмешалось имперское управление безопасности и его подразделение – гестапо, осуществлявшего контрразведывательную работу среди населения оккупированных районов и подминавшего под себя органы военной разведки.
Одного агента гестапо выявили при покушении на мою жизнь. Во время засады на дороге в ходе вспыхнувшей перестрелки я почувствовал удар в левый бок. Удар меня очень изумил, так как я лежал за пнем, и для обстрела противником были доступны только правое плечо и часть лица. Повернувшись, я увидел, что один из партизан выбивает пистолет из рук другого. Засада скоротечна, три-пять минут. Забрали документы и оружие с дороги, связанного партизана из нашей группы и ушли в расположение отряда.
Объяснение задержанного обычное – случайный выстрел попал в меня. Партизан, связавший агента, рассказал, что, обернувшись посмотреть, почему не стреляет его сосед, увидел, что тот целится из пистолета в меня. Выстрел он не успел предупредить, и поэтому бросился на стрелявшего, так как тот с тыла мог уничтожить всю нашу группу. Раскололи агента только тогда, когда приговорили его к расстрелу. Рассказал он, как его забрасывали, способы связи с работниками гестапо, почему должен убить меня. От него мы узнали, что меня гестапо начало разыскивать с ноября 1941 года.
В другой раз, когда мы с напарником возвращались после встречи со связным, нас подкараулила группа егерей из трех человек. Егеря вообще работали группами, ягдкомандами, то есть охотничьими командами по три-пять человек. Большой стрельбы не было. Из автоматов не стреляли. Один выстрел из снайперской винтовки, и моего напарника не стало. Смертельное ранение в голову, он даже ничего не почувствовал. Меня могли точно также подстрелить. Но я им нужен был живой. Это я понял, когда пулей с меня сбили шапку, прострелили рукав ватника, голенище сапога.
Снайпер не давал пошевелиться, а двое других егерей ползком и перебежками подбирались ко мне, чтобы захватить. Одного егеря я застрелил в упор, когда он поднялся, чтобы броситься на меня. Второго я ранил, когда он делал перебежку от дерева к дереву. После этого снайпер начал бить на поражение. Но и я не стал сидеть на одном месте, а начал перебежками, как егеря, подбираться к снайперу.
Снайперская винтовка и облегчает, и одновременно затрудняет стрельбу. Бегущую зигзагом цель трудно уловить в оптический прицел, это можно сделать только с помощью открытого прицела. Но для этого нужно снимать оптический прицел. Это я понимал, и поэтому не давал снайперу возможности прицелиться по мне. Поняв это, снайпер начал уходить от меня. В лесу с винтовкой не развернешься, не то, что мне с автоматом. Зная, что нас никто не слышит, я окликнул его по-немецки, сказал, чтобы он остановился, так как я должен сказать ему очень важную вещь. Это остановило снайпера, он стоял и ждал, когда я подойду. Когда до егеря оставалось шагов десять, он поднял винтовку и выстрелил в меня. Падая, я успел дать очередь из ППШ и поразил солдата. Убедившись в том, что он мертв, я забрал его оружие, документов с собой они не носили, и пошел искать раненого.
