Борис Тумасов - Иван Молодой. "Власть полынная"
А как возразить князь Ивану? Что ответить? И так до Саньки слухи доходили, что кое-кто из бояр великой княгиней недоволен: государь много воли ей даёт. За то, что в ней кровь царская, так и почёт ей такой? За ней приданого ни земли, ни царства! Доведись до греха, поимеет она власть, сладу с ней не будет. То-то ещё случится, когда она сына родит!..
А власть-то должна быть у великого князя Ивана Молодого - так и государь решил на Думе…
И снова вспомнилась Саньке жена, Настёна. Вот ведь повстречалась ему такая заботливая. Подумал: «Наградил бы Господь и великого князя Ивана Молодого такой. Знамо дело, выберут из княжон какую-нибудь, ко всему нелюбимую… Либо прыткую, проворную, как Глашка, девица дворцовая…»
Они долго сидели вдвоём, отец с сыном. Уже свечи одна за другой догорали, стекали по поставцам лужицей. Потом остались при лунном свете. Великий князь Иван Молодой рассказывал о поездке на Север, что по весне воеводы начнут готовить ополченцев-доброхотов и немало их сыскивается в тех землях, какие от Новгорода сторону Москвы приняли.
Речь о Золотой Орде пошла, и молодой великий князь удивился, что Ахмат решился послать в набег тумены, когда лету конец.
- Отсюда, - сказал Иван Третий, - исхожу, хан пробует Москву на твёрдость. И он не уймётся. Со временем Ахмат пойдёт на землю русскую силой огромной, нам готовыми надобно быть. И думается, накануне хан попытается урядиться с Казимиром, чтоб тот с западного рубежа нам угрожал.
- К тому времени должно быть готовым, - согласился Иван Молодой, - заставы на рубежах усилить.
- Одних застав мало. Хорошо бы своих людей иметь в Сарае, лазутчиков верных.
- Через торговых гостей действовать…
- Торговые гости одно, а вот таких бы, кто к Ахмату вхож. Хан задумает орду собирать, а нам о том уже ведомо. К тому времени мы ополчение соберём, рать, дворянские полки. Братьев моих с дружинами выставим…
Думается мне, государь, что Ахмат пошлёт к Казимиру письмо с верным человеком.
- То так.
- Его он постарается сыскать среди гостей торговых. Нам надобно следить, кто из них через земли наши проезжать вздумает.
Такой гость торговый может в Литву через Крым попасть. Однако ты прав, сын, тут глаз да глаз нужен…
Разошлись, когда первые петухи пропели.
В ханском дворце холодно, и жаровни с углями не греют. Ахмат кутается в лисий халат, а ноги прячет в высокие, шитые из соболиного меха туфли.
Зимняя степь часто лютует. Понесёт, неистовствуя, метель, и негде укрыться. Ворчит зло, беснуется непогода, пуржит, и то ли ветер, то ли волки голодные воют. Ночами их стаи подходили к юртам и кибиткам, резали скот. Волков отгоняли факелами, но они снова возвращались.
Зима в Сарае неровная, малоснежная, но с морозами и обжигающими ветрами. Однако случались и слякотные зимы, когда небо плакало мелким дождём вперемежку с мокрым снегом, а лужи не покрывались ледяной коркой.
В зимнюю пору в Сарае уныло, до весны замирал город. Пока не появятся торговые гости, базары малолюдны.
Караван-сарай - дома для приезжего люда стоят у самой Волги-реки над обрывом, обнесённые каменными стенами. Направо и налево от ворот на подворье - хранилища для товаров и тех даров-выходов, какими Московская Русь откупалась от прежних ханов.
Но минуло немало лет, как Москва не присылает дары, и это заставляет Ахмата думать над тем, как возвратить её к положению данника.
Абдула и Селим вернулись ни с чем. Им не удалось повторить подвиг своих предков. Урусы оказались хитрее, чем считал хан. Они выставили воинов, готовых оказать стойкое сопротивление туменам, а, отправляя темников в поход, Ахмат велел в большое сражение не ввязываться.
Это была разведка, которая показала хану, что требуется сосредоточить силы всей Орды. Пусть это будет второй поход Батыя на Русь.
А ещё хан думал, что необходимо заручиться поддержкой литовского князя. Великие князья московские лишили Литву новгородских торговых путей, отняли у Казимира надежду на Новгород.
Сам Батый не мог овладеть Новгородом, спрятавшимся за лесами и болотами.
Когда он, Ахмат, возьмёт Русь Московскую, то отдаст Новгород Казимиру, если тот пойдёт на Московию с западных рубежей.
Ахмат трёт ладони, сует руки к жаровне. Но тепла совсем мало. Хану удивительно, как в лютые холода урусы, жарко истопив бани и распарившись, голыми выскакивают на мороз, ныряют в снежные сугробы и, побарахтавшись, снова отогреваются в своих банях…
«Может, и бабы у урусов потому такие сладкие», - подумал Ахмат.
Хан велит Теймуразу позвать Гилима и, когда тот появляется, смотрит на него внимательно. Наконец говорит, и голос его, скрипучий, но властный, заставляет Гилима вздрогнуть:
- Мурза Гилим, ты много лет живёшь в Сарае, и здесь твои жены и дети. Ты познал обычаи урусов и гостей торговых. Тебе знаком язык неверных, и ты должен выполнить то, что я тебе велю. Под видом гостя торгового ты проедешь через Московию, попадёшь в земли Великого княжества Литовского и вручишь мой ярлык королю польскому и великому князю литовскому.
Ахмат опускает глаза, о чём-то думает и наконец продолжает:
- Велик Аллах, и велики дела его. Ты, Гилим, маленькая песчинка в море слуг Аллаха. И ты исполнишь моё поручение во славу Аллаха, и да будет Аллах милостив к тебе.
Глава 4
Алела рябина на морозе, и ягоды её падали на снег каплями крови.
Молодой великий князь, выехав за городские ворота, поскакал дорогой на Троице-Сергиеву лавру. Осадив коня, осмотрелся.
Впереди заснеженное поле искрится блёстками, лес в стороне в шапках пуховых.
Пустынно.
Князь Иван прищурился.
Он отправился навстречу отцовскому поезду, пятый день как выехавшему в Троице-Сергиеву лавру на богомолье.
Конь перебирал копытами, рвался с поводьев, но Иван оглаживал его горячую холку.
- Охолонь, охолонь!
Пустил коня в рысь, и тот пошёл, приплясывая.
Иван Молодой любил такую пору. Дышалось легко, и молодость гоняла кровь. Забывалась ордынская угроза и новгородская смута…
Подумал о Глаше, тёплой, ласковой. Стоит шепнуть, и она придёт. Иван не задумывался, что он великий князь, а у Глаши кровь крестьянская. Любовь всё пересиливала…
«А может, это и не любовь? - спрашивал иногда он себя. - Тогда что же?»
Молодой князь Иван здесь, в заснеженном поле, был один. Ему хотелось кричать во весь голос и с этим криком взлететь. Он был счастлив…
Посмотрел вперёд, но там было пустынно. Иван уже намерился повернуть коня, только доскакать вон до того перелеска.
Приподнимаясь в стременах, скакал, и из-под копыт по накатанной дороге разлетались брызги снега.
Неожиданно вдали показалась санная карета. Она насторожила молодого великого князя. Это была карета великой княгини, но она не катилась, она неслась. Вспугнутые кони несли карету. Упряжь рвалась, и Иван понял, что кони не остановятся сами. Они будут нести карету даже тогда, когда она опрокинется.
Те, кто в карете, - а в ней, наверно, великая княгиня, - разобьются. Кони остановятся тогда, когда сорвутся с постромков.
Ездовые на первой упряжи что-то кричат в испуге. Кричат и скачущие оружные дворяне. И это ещё больше подхлёстывает лошадей.
- Матерь Божья! - только и вскрикнул молодой великий князь и рванул коня навстречу мчавшейся карете…
И когда казалось, что кони вот-вот сомнут великого князя с лошадью, он развернул её поперёк передней упряжи. Кони вздыбились и остановились.
Подъехали испуганные оружные рынды. Кричали ездовые. В открывшуюся дверь вывалилась из кареты великая княгиня Софья. Она пыталась что-то крикнуть молодому великому князю, но тот уже, повернув коня, поскакал к Москве…
Вечером воротившийся из Троице-Сергиевой лавры Иван Третий сказал Ивану Молодому:
- Что остановил коней, спасибо. Но не могу понять, почему ты не захотел выслушать Софью?
Между ним, Иваном Молодым, и Софьей намечалась невидимая трещина. Она сама по себе ширилась, грозила перерасти во вражду.
Пока был холодок в отношениях. Его замечали не все. Но те, кто уловил, занимали одни сторону великой княгини, другие - молодого князя.
Изредка, улучив момент, Софья говорила государю:
- Сердцем чую, неугодна я Ивану Молодому. Но чем?
Иван Третий мрачно усмехался:
- Нет, княгиня, тебе мнится.
Однако капля за каплей слова Софьи копились в душе князя водицей озёрной. Не жаловалась Софья по мелочи, роняла государю слова весомые о молодом великом князе.
Не думал Иван Третий обращать на это внимание, но сам того не уловил, когда стал замечать отчуждение сына от мачехи.
