Виктория Холт - Отравительница
Он вызвал с помощью колокольчика наставника Генриха; горько плачущего мальчика увели.
Антуан обратился к Жанне:
— Прошу тебя, не задерживайся здесь. Тебя собираются арестовать. Умоляю тебя, беги. Самый безопасный путь в Беарн лежит через Вендом. Там ты сможешь передохнуть в моем замке… но не оставайся в нем надолго. Это твой единственный шанс на спасение.
Жанна изумленно посмотрела на него.
— Но ты же на их стороне. Разве ты не должен задержать меня… арестовать?
— Уходи! — крикнул Антуан. — Уходи, прежде чем ты заставишь меня сделать это… как ты заставила меня сделать многое другое. Твой острый язычок невыносим. Не вынуждай меня…
— Бедный Антуан! — сказала она. — Это твой главный недостаток. Ты никогда не можешь решить, на чьей ты стороне.
Жанна в последний раз бросила взгляд на красивого, элегантного Антуана, одетого по последней моде. Она страдала от того, что по-прежнему любила его… даже теперь, когда он предал ее!
Она покинула Сент-Жермен и отправилась в парижскую гостиницу, где провела ночь, пока шли приготовления к ее отъезду в Беарн; под окном Жанны стояли гугеноты. Люди, получившие приказ арестовать ее, не смогли ничего сделать; она получила возможность выбраться из столицы.
Но ей не было суждено добраться до безопасного места: Де Гизы, заметив колебания Антуана, предложили ему дать указание гражданам Вендома арестовать Жанну по ее прибытии в город; братья быстро выведали у него, что Жанна собирается остановиться там перед утомительным путешествием на юг.
Проведя немало тяжелых дней в дороге, усталая Жанна прибыла в Вендом. Отдыхая в величественном замке, принадлежавшем предкам мужа, она готовилась к скорейшему продолжению переезда в Наварру.
Маленькая дочь Жанны, Катрин, была ей большим утешением. Четырехлетняя девочка, развитая не по годам, понимала, что мать страдает, и пыталась успокоить ее. Жанна чувствовала, что, если бы маленький Генрих находился при ней, она не слишком переживала бы из-за всего остального. Как она могла продолжать любить мужа, который предал ее подобным образом? Это была не быстротечная измена с Прекрасной Распутницей, не преходящая любовная связь. Ее она еще могла со временем простить. Но то, что он стал участником заговора, имевшего целью погубить ее, отнять королевство и даже подвергнуть опасности саму жизнь Жанны, было такой легкомысленной жестокостью, которую она запомнит навсегда.
Жанна отдыхала на кровати возле своей дочери, когда один из ее приближенных захотел поговорить с ней. К Жанне впустили мужественного гасконца, верного гугенота, готового с оружием в руках защищать королеву от любого числа врагов.
Он был сильно взволнован и обратился к Жанне, не тратя время на формальности.
— Мадам, извините за вторжение, но мы в серьезной опасности. Мы угодили в ловушку. Король Наварры приказал горожанам не выпускать нас из Вендома. Мы останемся пленниками до прибытия стражников, которые доставят нас назад в Париж.
Жанна закрыла глаза. Это было последним предательством. Ловушку подстроил человек, которого она любила; она шагнула в нее с закрытыми глазами — возможно, потому что во время беседы в Сент-Жермене она поверила, что в Антуане осталась доброта, что он действительно хочет помочь ей скрыться от его друзей.
Но правда заключалась в том, что ему не хватило мужества задержать ее там. Как только она скрылась из виду, он принял меры к тому, чтобы погубить ее.
— Каковы будут ваши приказы, мадам? — спросил гасконец.
Она покачала головой.
— Нам остается только ждать.
— На улицах полно стражников, мадам. Но, может быть, нам удастся прорваться.
— Мы не готовы к схватке. Вся моя свита будет перебита за десять минут.
— Мадам, неужели мы сдадимся без борьбы?
— Они схватят меня, — сказала она. — Вас всех, несомненно, отпустят на свободу. Отвезите мою дочь в Беарн, если сможете.
— Мама, я хочу остаться с тобой, — сказала маленькая Катрин. — Я готова предстать перед инквизицией, если это ждет тебя.
Жанна обняла дочь. Милая Катрин! Что она знает о камерах пыток, об ужасных страданиях, причиняемых Святой Инквизицией тем, кого она считает еретиками? Что ей известно о дыбе и аутодафе, об агонии и смерти? Слышала ли она вопли мучеников, ощущала ли запах опаленной кожи?
— Этого, — твердо заявила Жанна, — я никогда не сделаю.
Она повернулась к гасконцу.
— Стойте на страже. Не забывайте мои указания. Помните… о моей дочери.
Он поклонился, выражая покорность, но его глаза горели. Он хотел драться за свою королеву.
Всю долгую ночь Жанна лежала без сна в ожидании звука шагов, криков стражников, которые могли ворваться в замок и схватить ее. Она не сомневалась, что это будут люди Антуана; Гизы и Шантонне пожелают, чтобы именно гвардейцы мужа заковали ее в цепи и повезли к костру.
Дочь заснула рядом с Жанной. Королева Наварры нежно поцеловала девочку. Четырехлетняя Катрин была слишком мала, чтобы остаться одной. Всего четыре года тому назад она радовалась вместе с Антуаном рождению их дочери.
Этой долгой ночью она услышала странный шум, донесшийся из города. Она подошла к окну; небо порозовело, но это была не заря, а отсвет пожара. Она почувствовала запах дыма. Всматриваясь в темноту, Жанна услышала крики.
Она начала торопливо одеваться; у двери появился гасконец.
— Мадам, — сказал он, — в городе грабежи. В Вендом вошла банда наемников. Об этом нам сообщил один из ваших доброжелателей. Горожане заняты защитой своих жизней и собственности. Мы можем ускользнуть незаметно… никому нет сейчас до нас дела. Но если мы упустим время…
Жанну охватило ликование. К ней вернулась вся ее былая энергия.
— Наши молитвы услышаны, — закричала она. — Мы должны как можно быстрее покинуть город. Мы поблагодарим Господа… позже. Сейчас на это нет времени. Прежде всего необходимо воспользоваться шансом, дарованным небесами. Мы должны незаметно выбраться из Вендома до рассвета…
Она повернулась к дочери.
— Катрин, проснись, моя дорогая. Мы едем сейчас.
— В инквизицию? — сквозь сон спросила девочка.
— Нет, моя любимая. На свободу.
Двигаясь на юг от Вендома, спутники Жанны говорили о том, что они только что стали свидетелями чуда. Господь послал банду наемников-грабителей в Вендом, чтобы помочь королеве бежать. Жанна невозмутимо улыбалась. Она догадалась, что принца Конде предупредили об угрожавшей ей опасности, потому что эти бандиты были гугенотами, очевидно, получившими приказ: «Займите Вендом. Создайте панику и поддерживайте ее всю ночь, пока королева не удалится от города настолько, что преследование станет невозможным».
Браво, Конде! Он был таким же ненадежным и ветреным, как его брат, но хранил верность делу, которое считал правильным. Она должна поблагодарить Господа за поступок ее деверя.
Они ехали дальше на юг; к каждому вечеру они уставали от верховой езды и проваливались в глубокий сон; утром они продолжали двигаться к границе, за которой их ждала безопасность.
Достигнув города Комонта, они обнаружили, что католическая армия, возглавляемая Монтлуком, находится всего в нескольких милях позади них. Долгое утомительное путешествие, проделанное в тяжелых условиях, прерываемое отдыхом в замках, где у Жанны имелись друзья — хотя кому она могла доверять теперь, после предательства человека, на которого она полагалась больше, чем на кого-либо? — истощило ее силы, она страдала не только от физической усталости, но и от душевной опустошенности.
Но она должна без промедления двигаться дальше; она сделала это и достигла границы, имея в запасе всего час. Там она испытала радость, обнаружив, что ее верные подданные приготовились принять и защитить свою королеву.
Бегство завершилось; Жанна одержала победу. Она думала обо всем том, что осталось позади — о муже, к которому она так тщетно старалась относиться безразлично, об обожаемом ею сыне, — и триумф казался Жанне горьким, бессмысленным.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Ярость и страх переполняли душу Катрин. Франциск де Гиз прибыл в Фонтенбло в сопровождении короля Наварры и маршала де Сент-Андре; герцог заставил ее и короля вернуться в Париж, где их поместили в Мелун. С ними обращались в соответствии с их положением, однако им дали ясно понять, что они не имеют права покидать Мелун без сопровождения.
Катрин полностью раскрылась. С ученицы Макиавелли сорвали маску. Письма, которые она посылала Конде, были перехвачены и прочитаны людьми, которые не должны были их видеть — в этих посланиях Катрин объясняла, сколь невыносимо положение королевы-матери и юного монарха Карла под властью триумвирата, и умоляла Конде спасти ее. Она обещала ему свою поддержку; поймав ее на слове, Конде развязал в стране гражданскую войну — войну, о которой герцог де Гиз постоянно говорил Катрин, что она вызвана двуличием королевы-матери.
