Сергей Алексеев - Роковой срок
Подали знак, галеры снялись с якорей, подплыли, и тысяча ромеев сошла на берег, а омуженки сами поднялись на корабли. Мореходы тотчас отвалили, подняли паруса, а гребцы ударили веслами. И едва удалились за окоем, как к ромейским воинам, оставшимся на берегу, вышли такие же обнаженные девы и стали угощать вином, дескать, царица наша так велела. Угостили добро, сами испили и, держа в руках рога, начали танцевать, петь чарующие песни и показывать, чтоб ромеи тоже оставили оружие, сняли доспехи и одежды. Те же вкусили вина, повеселели и давай разоболокаться да вовлекаться в пир. И не заметили, как амазонки опутали их шелковыми нитями, сострунили по рукам и ногам да, отведя в пещеру, заперли там до летнего праздника Купалы, ибо по законам не след было совокупляться в иное время.
А мореходы, что повезли дев в Ромею, спустили их под палубы и давай наряжать в ромейские одежды да потчевать всяческими плодами и сладостями, ибо царь велел, пока плывут обратно, приручить непокорных амазонок. Те же и в платья заморские нарядились, и сладостей вкусили да будто спать легли. Сами подождали, когда ромейские воины снимут доспехи и заснут, затрубили в рога, достали из-под волос засапожники, и началась сеча. Не выстоять было ромеям против омуженок, ибо те метались по палубам, ровно молнии, резали ножами без разбора – и тех, кто пощады просил, и кто вздумал сопротивляться. Мертвых, раненых, а то и живых бросали за борт, но кораблей не портили и снастей не резали, поскольку замыслили взять себе галеры и обучиться мореходству.
И пока они мстили, как всякие женщины, упоенные этим чувством, поднялся ветер и незаметно понес корабли в море. Когда же под утро, завершив свое ратное ремесло, они хватились, а уже и берегов не видно! Кругом лишь высокие волны катятся, и несет их неведомо куда.
С ладьями приморские омуженки управлялись, однако сладить с парусами и великими веслами не могли, и так носило их по морю несколько недель. Галеры то расходились в разные стороны, повинуясь стихии, то опять сходились вместе, и все это время древняя царица мати, обожествленная Арида, хранила своих воительниц – никто не сгинул в пучине. И жалели мужественные девы только о том, что не суждено им теперь вернуться в свою землю и вкусить радостей Купалы, коих заслужили сполна: на праздник любви допускались лишь те, кто убил врага.
Уж и буря улеглась, изломав греби, и солнце прорвалось сквозь тучи, а повсюду была вода и морские птицы. Наконец, однажды утром девы узрели в небе орла и на другой день увидели на окоеме узкую полоску суши. Ночью же корабли прибило к низкому, пустынному берегу, омуженки взяли с собой лишь ромейское оружие да кольчуги и ступили на твердь, однако, утомленные качкой, повалились на землю и долго лежали, испытывая сладострастные чувства, будто на празднике Купалы.
Потом собрались девы все вместе и замыслили уйти домой, да вот беда, не знают, на какой берег их выбросило и в какую теперь сторону идти, к тому же несвычно было им, выросшим в седле, пешими ходить и воевать. Отправились они в глубь неведомой земли, подальше от ненавистного моря, и брели много дней, прежде чем наткнулись на табуны коней и кочевой стан. И по речи пастухов поняли, что попали они в Сарское государство, и устрашились этого, поскольку с младенчества слышали предание об Ариде, ее кровожадном муже Аркане и жестоких сарах, которые едят женщин.
В первый миг хотели они бежать куда глаза глядят, даже назад, к морю, лишь бы не оставаться в землях чудовищных женоедов. Но царица Чаяна вспомнила о ягинях, престарелых омуженках, многие из которых уходили к сарам доживать свой век и учить их дев чарам и обхождению с мужчинами. Дескать, отыщем ведунью, а она уж научит, как нам поступить, дорогу покажет или поможет вернуться в родную землю.
Разошлись они в разные стороны малыми ватагами, а нет более ягинь в сарской земле. Вдоль и поперек исходили, прячась по балкам и оврагам, каждый лес обошли, во всякое брошенное жилище заглянули и ни одной живой ведовской души не отыскали. Опять сошлись в одном месте и начали друг другу рассказывать, что видели, да диву даваться. Хоть и крадучись ходили они по чужой земле, хоть взирали на кочевье издалека, но все разглядели, и поначалу думали, не сары это, а какие-то неведомые существа кочуют по степи, совсем не похожие на людей. Но послушают речь – нет, женоеды, только невероятной толщины: на огромном туловище вверху голова клинышком, чуть ниже руки, и такие короткие, что только до рта достать, у иных ног так вообще нет, одни ступни остались, и могут они лишь сидеть или лежать, да и то с помощью слуг. А кто помоложе, те ходят, но только в шатре или кибитке, ибо ноги у них маленькие и кривые, на улице же их переносят на носилках. И есть еще совсем молодые и подвижные, что даже на лошадь могут сесть верхом, хотя и пары не имеют ни шеи, ни стана. Притом мужчин от женщин не отличить, все одинаково толстые, неповоротливые и бритые, как ромеи, и все носят золотые украшения, с золота же едят-пьют и одежды на них, как у ромейских вельмож.
Лишь рабы выглядят, как обычные люди, и тела у них мускулистые, сильные.
Позрев на женоедов, омуженки воспели славу Ариде – за то, что увела она мати от этих уродливых тварей, а поскольку сарские табуны пасли и охраняли рабы, наемные парфяны и даже сакалы, девы осмелели и начали сначала незаметно угонять по одной-две лошади, а потом отбивать от табунов косяки средь бела дня. Кто раздобыл себе коня, те стали ходить ватагами на разбой и грабить шатры да кибитки, в коих было полно золота, серебра и драгоценного оружия; кто же еще пешим был, промышлял конокрадством.
И пошло по степи озорство такое, что даже хортьи стаи притихли, спрятавшись по балкам.
Пожалуй, разжились бы омуженки, взяли богатую добычу и ушли с этой земли куда глаза глядят, да в праздник Купалы царица Чаяна узрела на берегу Денницы, вдоль которой кочевали сары, спящего государя...
Предводитель вечевых старцев не спешился и шапки не снял, а вынул из-за пояса древко бича, неспешно раскинул по земле его плетеные колена на серебряных кольцах и лишь тогда взглянул на Урагана.
Своеволие было немыслимое, ибо никто в присутствии государя не посмел бы даже коснуться рукояти своего бича.
– Что станешь глаголить, Валуй? – упредил тот. – В веже мне место определили? С бесплодной невестой? Или отыскали иную истину, коли бич распустил передо мной?
– Слушай глагол, Ураган! – Старец отчего-то подпрыгивал в седле, словно от тряской рыси. – На нынешнем вече мы кликнули государем сарским брата твоего, Коченя! Отныне он наш Владыка! Твое же место в каменной веже.
– Не поспешил ли ты, старец, – засмеялся государь, – оглашать сей глагол? Получил ли ты согласие прочих кочевых путей?
– Есть и согласие, Ураган, и помощь от всех путей. Тебе след подчиниться воле вечевого собора.
– Добро! А согласие и помощь богов? Что, если в сей же час мы услышим глас небесный и земной? Глагол Тарги и Тарбиты, ниспосланный ими знак?
– Твои хитрости известны. – Старец отвел назад руку с бичом, словно намеревался ударить. – Боги глухи и немы вот уже целый век!
– С тех пор как сары искусились жиром!
– Еще твой прадед утратил причастие! – Валуй взыграл бичом. – Не ведали его ни дед твой, ни отец. И ты не ведаешь сакральных имен богов и не способен воззвать к ним!
– А добро бы испытать! – развеселился государь. – В сей час же, воззвав к ним, попрошу, чтоб покарали вас! Чтоб Тарбита поразила стрелою огненной, покуда вы на вечевом кругу! Иль Тарга бы, разверзнув землю под вашими ногами, сбросил вас в пекло.
– Тебя боги не услышат, Ураган, – уверенно заявил предводитель вечевых старцев. – И нас не покарают.
– Верно, Валуй, не покарают. Ибо вы беззаконны, будто ахманеи! И нет для вас ни кумиров, ни государей. Как если бы вы произошли не от богов, а от скота!
– Не след оскорблять свой народ! – прикрикнул возмущенный Валуй. – На вече мы судили по закону! Что ты передашь наследнику, даже если родишь его?
– А разве брат мой, Кочень, причастен?
– Из двух зол след избрать меньшее. Кочень лишен наследия вашего рода и потому будет радеть за саров более прилежно, чем ты. А твой приемный сын Ровен, получив от тебя наследство, станет радеть духовно.
– Что же я дам в наследство, если ты сам сказал – я не причастен?
– Мы прежде испытаем твое счастье! Готов ли ты к сему?
– В сей же миг, Валуй! Скажи, что должен сотворить?
– Ты бросишь свой бич. Если он не упадет на землю, знать, ты причастен и вече перед тобой повинится. Но коли упадет, то более его не поднимешь, передашь наследство и сам себя замуруешь в веже.
– Такое испытание мне по нраву! – вдруг согласился государь и вскинул бич. – Сейчас и брошу!
Предводитель вечевых старцев подпрыгивать в седле перестал и чуть напрягся.
– Постой!.. Бросишь на вечевом кругу. Пусть все позрят!
Они тотчас же поскакали с холма, прыгая через обереги таборов, выстроенные из телег. Жидкие лучи от вече расступились, давая дорогу, однако беспомощные без рабов именитые сары в носилках лишь втягивали маленькие головы, взирая над собой копыта лошадей. Под ропот и молву Ураган въехал в круг, поднял коня на дыбы и распустил свой бич.
