Тит Антонин Пий. Тени в Риме - Михаил Никитич Ишков
Их всего было несколько человек. В это путешествие по диким, пусть даже и очень древним местам Сабина отправилась неохотно, уступая исключительно настояниям супруга.
Адриан, как всегда вольно обращавшийся с церемониями, вместо того чтобы представлять в этом забитом песками уголке необоримую и доброжелательную мощь империи, позволял себе отлучаться на охоту, на посещение каких-то набитых магическими предметами древних развалин, на всякие прочие диковинки природы. Он предпочитал осматривать, изучать и стараться приобщить к сокровищам государства все редкости и нелепости, которых, по мнению его супруги, с избытком хватало в подлунном мире. Свалив на императрицу заботы о поддержании добрых отношений с местными правителями, и прежде всего с обнищавшими до предела служителями древних храмов, Сабина испытывала постоянную меланхолию. Впрочем, она всегда отличалась избытком уныния, что не позволяло ей вписаться в активный поиск нового – новых административных учреждений, новых архитектурных форм, новых отношений между разными частями империи, которыми отличался ее супруг.
Что уж говорить о семейной жизни, счастье которой было разрушено в самом начале их брака, после того Сабина, не простившая молодому супругу насилия в первую брачную ночь, постаралась сделать так, чтобы у нее случился выкидыш.
Со временем боль нескладывающихся семейных отношений сгладилась. Между супругами возникло что-то вроде взаимопонимания и теплых чувств, однако прежний страх настолько глубоко впитался в Сабину, что на мир она уже долгие годы смотрела мрачно, постоянно ждала неприятностей, часто уступала своим капризам, одним из которых являлся отказ от посещения местных храмов.
Ей претили пустопорожние оповещения о ее «божественности», на которые не скупились местные жрецы. В какой только сонм египетских богов ее не помещали, чьим воплощением не объявляли, а толку – как однажды она призналась Луцию, ее любимцу и в какой-то степени приемному сыну, – чуть…
Никто из этих обветшавших, худющих, бритых, а часто и слепых небесных посланцев не смог вернуть ей утерянное счастье материнства.
Вряд ли она в ее годы приняла бы такой дар, но предложить-то можно!
Хотя бы догадаться, чего желает «божественная»!..
Теперь еще оказаться в составе «огдоады»? Или возродиться как воплощение Бастет, кошачьей богини, чьи подвластные создания плодятся и размножаются с такой быстротой, что никаким богам или «божественным императрицам» за ними не угнаться.
Спасибо, не надо.
* * *
Старикашка появился в зале, когда на реку надвинулись темные облака и небо заметно померкло. Вбежал в тот самый момент, когда с восточной стороны долетели громыхающие грозовые раскаты.
Императрица лукаво улыбнулась поспешившему к ее ложу старику:
– Ты специально поджидал, когда ударит гром?
Старик поклонился.
– Нет, венценосная. Гром и молнии – это моя стихия…
Он поднял руки над головой. Раздался сухой треск, и между его ладонями внезапно полыхнул разряд.
Сабина отпрянула к спинке ложа. Кто-то из гостей испуганно вскрикнул. Луций подался вперед и потребовал:
– Повтори!..
Старикашка еще раз вскинул руки, и между ладонями вновь пробежала молния.
В сумеречном, заметно помертвевшем зале наступила тишина.
Антиарх, овладев вниманием присутствующих и не желая терять инициативу, воскликнул:
– Здесь слишком много света, драгоценная, а я повелеваю миром из мрака. Повелеваю невидимый и неслышимый!..
Затем, не дожидаясь разрешения, подбежал к одному из факелов на левом входе и, схватив пламя обеими руками, придушил огонь. Так он поступил еще с тремя факелами.
Зал погрузился в сумерки. Неожиданно со стороны входа, забранного тканями и деревянными, покрытыми резьбой пилястрами, выдвинулась громадная размытая тень. В ее верхней части обозначился низкий треугольный столик. Тень с поклоном донесла его до середины зала, поставила и также с поклоном удалилась.
Сабина перевела дыхание и, стараясь не терять присутствия духа, поинтересовалась:
– Ты повелеваешь миром из мрака? В таком случае ты бог? Отвечай?! И не придумывай самые пошлые прозвища, обращаясь ко мне. Называй просто – госпожа.
– Нет, несравн… госпожа, я всего лишь сын небожителя. В моей власти мрак и все, что творится во мраке. Твой супруг и ты, госпожа, повелеваете светом, а мой удел, мои владения – места, где свет отсутствует.
– Даже ночь? – иронично поинтересовался Луций.
– Нет, претор! Позволю себе напомнить, ночь редко – очень редко! – бывает темна до полного отсутствия света. До его неприятия!.. В ночи всегда что-то светится – например, звезды. Я уж не говорю о луне.
Луций, стоявший у распахнутого окна, улыбнулся.
– Я слыхал о мошеннике, который объявил себя супругом луны. Кстати, он даже ухитрился выдать свою дочь за римского патриция. Я бы назвал этот брак совершённым по воле небес, если бы патрицию не стукнуло шестьдесят, а дочери Луны пятнадцать. Интересно, чем они занимаются по ночам? Вероятно, патриций обращается к свекрови с мольбой о даровании ему мужской силы.
Все присутствующие заулыбались.
Луций, доказавший, что он оказался единственным, кто не растерялся в присутствии местного фокусника, изящно поигрывал цветком лотоса. Он то принюхивался к его аромату, то выписывал божественным цветком замысловатые фигуры.
Старик неожиданно и охотно подтвердил:
– Я тоже слыхал об Александре из Абинотеха. Вся разница между мной и этим лжепророком в том, что я не беру деньги за пророчества, которые произносит прирученная им змея с человеческой головой. Я также не требую неземных почестей и не торгую своими приверженцами.
– На что же ты живешь, Антиарх?
– Я довольствуюсь малым. Жизнь научила меня довольствоваться куском вчерашней лепешки и глотком молока, на которые не скупятся люди.
– Каким же образом ты ухитряешься выманить у наших бессердечных, не знающих слова «жалость» подданных несколько асов на кусок засохшей лепешки и чашку молока?
– Я помогаю им приручить свои тени.
– И каковы успехи?
– Я готов продемонстрировать тебе, госпожа, что тень не такая безобидная вещь, как нам кажется. Тень прочно связана с хозяином…
– Мне рассказывали, что ты, ударив по тени, разбил глиняный горшок.
– Это пустое, госпожа. Если правильно обращаться с тенью, она способна поведать своему хозяину о нем самом и о тех, кто его окружает, куда больше, чем самый яркий светильник.
– Этот громадный верзила, который поставил столик, и есть твоя тень?
– Нет, это мой раб Исфаил. Он подобен тени, но он всего лишь человек.
– Хорошо, пока оставим Исфаила в покое. Что могла бы рассказать мне моя тень?
– О той опасности, госпожа, которая угрожает тебе и претору Луцию Веру.
Луций удивился:
– Ты, оказывается, куда бóльший проныра, чем я предполагал. Как ты сумел узнать мое имя?
– Твоя слава, претор, летит впереди тебя.
– Не уходи от ответа. Я сначала посчитал тебя беглым преступником, каких немало прячется по дальним закоулкам империи, однако я ошибся. Давно ли ты поселился в этом забытом богами
