Дмитрий Дмитриев - Осиротевшее царство
Опять судьба готовила иное. Царь Пётр Великий ещё не испустил своего последнего вздоха, а в соседнем с его опочивальней зале Меншиков провозгласил императрицею всероссийской супругу умиравшего, Екатерину Алексеевну. Собравшиеся в зале вельможи не осмелились пойти против временщика, вошедшего к ним в сопровождении вооружённого караула Измайловских солдат и, кроме того, выставившего на площади пред дворцом все гвардейские полки, в преданности которых он был уверен. Первыми на клич Меншикова: «Да здравствует императрица Екатерина Алексеевна!» — ответили солдаты, столь грозно взявшие при этом на караул, что вельможи и знать, испуганные сверканием штыков, быстро подхватили этот клич. Рассказывают, что клич донёсся до слуха умиравшего Петра Великого, он отчаянно заметался на своём смертном ложе, замахал руками, из его груди вырвались вопли, которые были слышны даже на площади.
Итак, императрица Екатерина I Алексеевна вступила на престол ещё при жизни своего царственного супруга. Правда, Пётр Великий вскоре после этого умер, но факт всё-таки остаётся фактом. Но почему же Меншиков так старался о возведении на престол вдовы Петра Великого? Прежде всего, Меншиков был человеком от ничтожества, попавшим «в случай» только благодаря Петру. Выше уже было сказано, как он попал в слуги к царю-преобразователю, которому он понравился своей бесшабашностью; вскоре он стал наперсником царя в любовных похождениях в Немецкой слободе. В этом положении наперсника, ничем не стесняемого и готового на всё, Меншиков оставался всю жизнь. Во время массового истребления стрельцов он конкурировал с юным царём в искусстве рубить стрелецкие головы. Когда на Петра находили припадки и он бился в конвульсиях, Меншиков ложился с ним в постель; мучившийся царь держался во время припадка за его плечи. Меншиков утопил под Шлиссельбургом австрийского графа Кенигсека, любовника царской фаворитки Анны Монс, он же избил палкой австрийского посла графа Бильдерлинга, заместителя Кенигсека. Но крепче всего Меншиков держался при Петре в силу того обстоятельства, что от него перешла к царю мариенбургская пленница Марта Рабе, ставшая потом супругой Петра Великого под именем Екатерины. Эта женщина была самой могущественной заступой Меншикова пред Петром, и очень часто благодаря ей Меншиков отделывался побоями там, где по закону следовала смертная казнь. Беззастенчиво-наглый, жадный, корыстный, как все выскочки, неразборчивый и нечистоплотный в средствах, Меншиков воспользовался моментом, чтобы укрепить за собою безграничную власть, и возвёл на престол Екатерину, зная, что истинным повелителем будет он, Меншиков, «князь Ижорский».
Он не обманулся в своих расчётах. Екатерина Алексеевна, женщина совершенно неграмотная, к царствованию не была способна. При ней в Петербурге день был обращён в ночь, даже утреннее богослужение совершалось в вечерние часы. Меншикову была полная свобода самовластничать, как ему было угодно.
Однако он понимал, что императрица Екатерина недолговечна, и, чтобы удержаться у власти, обратил своё внимание на юного внука Петра Великого, царевича Петра Алексеевича. Этот сын несчастного отца воспитывался под наблюдением немецкого авантюриста графа Андрея Остермана, бежавшего со своей родины из-за страха смертной казни за убийство на дуэли. В России он сделал себе карьеру. После смерти Петра I он особенно выделился и уцелел даже при невозможнейшей боярской грызне, начавшейся немедленно после того, как очутился у власти Меншиков. Против Меншикова выступали Долгоруковы, Апраксины, Голицыны, Шереметевы, Репнины, то есть те представители древних знатных фамилий, которые держали сторону несчастного царевича Алексея Петровича, и которых Пётр Великий не осмелился тронуть во время жестокой расправы со сторонниками своего сына. За Петра Алексеевича были также сёстры его деда, царевна Марья Алексеевна и даже Наталья Алексеевна. Но Меншиков опирался на солдат и был силён. Остерман, несмотря на юность Петра Алексеевича, проектировал его брак с одной из царевен-тёток — Елизаветою. Такой брак допускался в лютеранской церкви, но был невозможен в православной российской, и проект Остермана был отставлен.
Один из вельмож, князь Дмитрий Голицын, стакнулся с Меншиковым и принял его брачный проект: выдать дочь Меншикова Марию за царевича Петра Алексеевича, а сына Меншикова женить на дочери Петра Великого… Меншиков с восторгом ухватился за такую комбинацию, обеспечивавшую ему надолго неограниченную власть. Одновременно великий князь Пётр Алексеевич был объявлен наследником престола. Незадолго до смерти Екатерины I при содействии Меншикова, Остермана и некоторых членов Верховного совета было изготовлено духовное завещание императрицы, в силу которого отрок Пётр II становился по её смерти императором при регентстве из обеих цесаревен, Елизаветы и Анны, мужа последней — герцога Голштинского — и Верховного тайного совета. Меншиков постарался и тут устранить неугодных ему лиц: он заставил Анну Петровну с герцогом Голштинским выехать за границу, и, таким образом, при несовершеннолетии цесаревны Елизаветы и полном подчинении ему членов Верховного совета остался полноправным распорядителем России.
В упоении своим могуществом он перестал считаться со своими противниками, и против него выступили всесильные Долгоруковы и Апраксины и начали интриговать Остермана. Именно последний, как наиболее близкий к юному будущему императору, и сумел повлиять на него так, что тот стал склоняться на сторону Долгоруковых, тяготясь опекою зарвавшегося Меншикова.
III
В поздний майский вечер в огромном саду, примыкавшем к палатам князя Меншикова, слышен был сдержанный разговор двух влюблённых. Это были князь Фёдор Долгоруков и старшая дочь Меншикова, красавица княжна Мария.
Как в палатах всесильного временщика, так и на его дворе царила ничем не нарушаемая тишина. Меншиков имел обыкновение рано ложиться и так же рано, чуть не с петухами, вставать; притом, когда он ложился в постель, в его огромном доме всё как бы вымирало, застывало. Многочисленные слуги князя ходили на цыпочках, говорили шёпотом, опасаясь, как бы не потревожить княжеского сна.
Княжна Мария, воспользовавшись удобным временем, вышла в сад. Время было условлено; там дожидался княжну красавец офицер Фёдор Долгоруков.
— Наконец-то вы пришли, княжна! А я давно дожидаюсь вас, — радостно воскликнул он, — больше часа…
— Бедный, я заставила вас ждать.
— О, княжна, это ничего не значит в сравнении с тем, что я слышал относительно вас. Ведь говорят… не нынче-завтра вас объявят невестою цесаревича!
— Вам этого не хотелось бы, да?
— Что за вопрос, княжна! Вам хорошо известно моё сердечное отношение к вам! Чтобы назвать вас милой женой, я… я ни пред чем не остановлюсь… я готов на смерть идти, готов муку вытерпеть.
— Этого совсем не надо, милый князь, — с улыбкою проговорила княжна Мария.
— Вам смешно, княжна, а мне горько, очень горько. Ведь вас отнимают у меня! — печально проговорил Долгоруков.
— Отнимают, но не отняли.
— И отнимут.
— За кого же вы, князь, принимаете меня? Я — не ребёнок… у меня есть своя воля. Положим, быть царицей очень заманчиво, но я не в отца, не тщеславна. И советую вам успокоиться. Царицей я никогда не буду, никогда. Все затеи моего отца кончатся ничем, поверьте мне.
— О, если бы так было!..
— Так и будет! Ждите, князь, судьба улыбнётся нам.
— Дорогая, милая княжна, вы дарите меня таким счастьем! — И молодой князь стал с жаром целовать руки у красавицы Марии.
— И это счастье, может быть, близко… Да, да!.. Я знаю, что все затеи отца должны скоро разрушиться: царевич на мне не женится, я уверена в этом, и тогда, князь Фёдор, вы станете просить у моего отца согласия на брак со мною.
— Увы, этого согласия я не получу. Князь Александр Данилович не благоволит ко мне и едва ли решится назвать меня своим зятем, — с глубоким вздохом проговорил Фёдор Долгоруков.
— Мой отец не расположен к вам, это правда, но я сумею поставить на своём: отец любит меня и редко в чём отказывает мне.
Долгоруков и княжна Мария сильно увлеклись своим разговором и не заметили, что за ними давно следила пара чьих-то глаз.
— О, если бы ваши слова сбылись, милая княжна! — пылко воскликнул Долгоруков.
— Они и сбудутся, только надо терпение. Ведь я не нравлюсь цесаревичу, он избегает меня, но я об этом нисколько не сожалею.
— Милая, дорогая княжна! — И Долгоруков стал с жаром целовать руки Марии.
В это время в кустах кто-то зашевелился, и влюблённые быстро оглянулись.
Пред ними стоял сам князь Меншиков, с лицом, искажённым злобою; его высокая, сутуловатая фигура была несколько согнута, одной рукой он опирался на трость, а в другой держал пистолет.
