Октавиан Стампас - Проклятие
Жак де Молэ не успел слишком углубиться в свои размышления, ибо король Франции Филипп IV, прозванный Красивым, отверз свои прекрасные уста и соизволил произнести следующее:
— Я бы хотел напомнить вам, де Молэ, о нашем разговоре годичной давности.
— Каком разговоре, Ваше величество? — сделал вид, что не понял о чём идет речь, Великий Магистр.
— Я спросил вас тогда, как бы вы отнеслись к моему намерению вступить в ваш Орден.
Де Моле медленно кивнул, припоминая.
— Да. Мы говорили на эту тему.
— Значит, вы припомните, чем вы ответили на мою просьбу.
— Да. Отказом.
— Вы сослались тогда на некие особенности вашего Устава.
— Да. Наш Устав написан был еще самим Бернаром Клервоским. И тринадцатый пункт его повелел мне ответить непреложным отказом на Ваше предложение. Особы королевской крови не могут стать членами Ордена, во избежание последствий, кои могут проистечь от подобного членства.
— Да, да, тринадцатый пункт, вы и тогда упомянули о нем.
— Что свидетельствует как о моей искренности, так и о моей последовательности, — заметил де Молэ.
— Вы боитесь, что какой-нибудь монарх, одев белый плащ с красным крестом, захочет властвовать в Ордене и, рано или поздно, этой власти добьется.
— Именно так, Ваше величество.
— Плюс к тому вы, наверное, имели в виду, что став членом Ордена такой монарх перестанет быть его должником, ибо не сможет же он требовать деньги у себя самого.
Де Молэ пожал плечами.
— Заметьте, Ваше величество, вы сами упомянули об этой стороне дела.
— Это оттого, что не люблю двусмысленных положений, умолчаний и предпочитаю открытую, честную игру.
Великий Магистр снова пожал плечами и подумал, что все наоборот. Филипп Красивый никогда не вел честной игры, был скрытен до невозможности, и обожал ввергать всех вокруг в двусмысленные положения. Но вслух всего этого Великий Магистр произносить не стал.
— Так вот, де Молэ, я хочу повторить свое предложение.
Старик медленно повернул огромную седую голову и мрачно посмотрел на короля.
— Какое предложение, Ваше величество?
— Я снова прошу вас принять меня в Орден тамплиеров. Сегодняшними парижскими событиями все препятствия к этому устранены. И ни один пункт вашего драгоценного Устава нарушен не будет. Я отныне не монарх, страной правит дикая и пьяная толпа. Я теперь не более, чем граф Валуа, моему брату придется довольствоваться титулом графа Романского. А в погашение своего долга Ордену, и в качестве вступительного взноса я предлагаю наши родовые владения в Иль де Франс. Согласитесь, это выгодная для вас сделка.
Жак де Молэ молчал, на такое предложение трудно было ответить сразу, хотя только сумасшедшему оно могло действительно показаться привлекательным. Но помимо его деловой стороны, которая ни за что не могла бы быть реализована, ибо слишком большие силы выступили бы против… Так вот, помимо деловой стороны, было ощущение угрюмой угрозы исходящей от этого замысла Филиппа Красивого. Де Молэ подумал, что легче и выгоднее силами Ордена утихомирить восстание в Париже и вернуть трон лукавому красавцу, чем принять то, что он ласково навязывает. Великий Магистр решил оттянуть время.
— Если вы хотя бы немного знакомы с устройством Ордена, в который вы вознамерились вступить, Ваше величество…
— Не зовите меня так больше, отныне я просто граф Валуа.
— Так вот, вы должны знать, что вопросы подобной важности не решаются у нас одним человеком, хотя бы он и носил титул Великого Магистра. Только верховный капитул может дать ответственный вердикт в данном случае.
— И сколько же нужно ждать? — спросил король и щека его слегка задергалась.
— Я сегодня отдам соответствующие распоряжения по сбору его членов.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. РУАН
В замок командора Нормандии Жоффруа де Шарне, Великий Магистр прибыл на рассвете. Жак де Молэ не любил пышных встреч, был врагом всяческой церемониальности и поэтому почти тайно пересек в пасмурном утреннем полумраке широкий двор замка. Шаркая кожаными подошвами, прошел по сводчатой внутренней галерее и скрылся в покоях, которые занимал всегда, посещая Руанскую обитель Ордена. Его молча сопровождали капеллан Ордена Николя де Аньезьеко и генеральный прокурор Пьер де Бонна.
Когда инспектирующее трио, состоящее из высших иерархов тамплиерского Ордена пересекало двор, капеллан прошептал на ухо генеральному прокурору:
— Кажется, наши опасения преувеличены. Сия обитель отнюдь не напоминает гнездилище мерзкого порока.
Он был прав, строгим, даже угрюмым благолепием дышало здесь все. Во всех четырех церквах шла положенная по сему часу служба, нигде не было видно праздношатающихся служек или похмельных братьев. Именно подозрение, что подобное возможно и заставило высокую комиссию спуститься вниз по извилистому течению Сены до стен Руана. Причем в полной тайне. В последнее время Великого Магистра все сильнее тревожила возможность злоупотреблений и кощунственных отступлений от Устава в орденских стенах. И когда из Нормандии пришло известие, что пойман и изобличен некий извращенец, занимающий должность комтура в одной из капелл на севере нормандского края, Жак де Молэ, не дожидаясь когда его привезут для расследования дела в Париж, в верховный капитул, сам ринулся на север, предполагая помимо изъяснения обстоятельств этого конкретного дела, разобраться вообще с положением дел в этой орденской провинции.
Результаты этой внезапной инспекционной поездки должны были бы удовлетворить его полностью и даже сверх того. Обычно провинциальные начальники загодя знают о готовящейся инспекции, и, когда из метрополии выезжает высокая комиссия, на местах все уже приведено в относительный порядок. Мосты подправлены, ворота подкрашены, дисциплина утверждена, благонравие готово к изъявлению. Жак де Молэ был неграмотен книжно, но весьма разумен природно и прекрасно представлял себе, какие результаты ему может дать запланированная загодя инспекция. Поэтому, желая знать истинное положение дел, выехал внезапно, захватив с собой лишь тех, кто был под рукой. Несмотря на то, что командор Нормандии Жоффруа де Шарне был его близким другом, великий магистр поклялся, что если обнаружит в подчиненных ему владениях непорядок, разврат и поругание святынь, то накажет командора примернейшим образом. Тем сильнее, чем полнее ему доверял.
Три небольших тамплиерских капеллы располагались на пути следования Великого Магистра и ни в одной из них Жак де Молэ не сумел сыскать ничего, что хоть отчасти могло быть сочтено предосудительным. Устав орденский повсюду исполнялся тщательнейше. Рыцари и служки видом своим и поведением удовлетворили бы самого придирчивого критика. И капеллан и генеральный прокурор говорили это в один голос. Жак де Молэ молчал, ибо возразить ему было нечего. Но терзавшие душу подозрения не оставляли его.
После утренней молитвы и омовения в покои парижских гостей был доставлен завтрак: три чашки кипятка и три небольших овсяных лепешки. Плюс к этому небольшое блюдце с липовым медом.
Николя де Аньезьеко большой, квадратный, добродушного вида человек, оглядев внимательно поднос с трапезой, наклонился к уху генерального прокурора и прошептал:
— Если бы брат Жоффруа допустил сейчас небольшое отступление от постного устава, я, клянусь страстями господними, извинил бы его.
Пьер де Бонна улыбнулся левой частью лица, то есть той, которую не мог видеть Великий Магистр.
— Видите, мессир, — продолжал толстяк, отведав руанского кипятка, — здешний командор исчерпывающе привержен монастырскому распорядку. Даже приезд столь высокочтимых гостей не побудил его проявить чувство гостеприимства.
Жак де Молэ отхлебнул постного напитка и поморщился. Но явно не от его вкуса, а от слов капеллана.
— Просто господин командор хорошо меня знает. Я бы не оценил движение души, идущее в обход устава. Так что этот кипяток ничего не доказывает. Не забывайте о том, кто сидит в подвале этого замка. Я думаю и господин командор не забывает.
Присутствующие мысленно пожали плечами. Все же они до конца не верили в бескомпромиссную, свирепую суровость старика. Они знали о старой его дружбе с де Шарне и столь непреклонная требовательность, даже придирчивость, обращенная на старинного приятеля, к тому же в высшей степени уважаемого и достойного человека, казалась им наигранной. Но и игра, и притворство были до такой степени не в характере старика, что капеллан с генеральным прокурором пребывали в растерянности и некотором смятении. Так всегда бывает с подчиненными, когда они перестают понимать своего начальника.
Ну, что, в самом деле, особенного, отыскался в отдаленной заброшенной капелле один не вполне добропорядочный комтур. Для чего же устраивать свистопляску с инспекцией, нагнетать угрюмую подозрительность. Этого, извращающего человеческую природу негодяя, надобно, конечно, наказать, может быть даже изгнать из ордена, но для чего бросать тень на все благородное сообщество?!
