Михаил Голденков - Северный пламень
Оставшись одним от тайного политического союза, «сильный и добрый король» Ян III Собесский уже ничего не предпринимал из того, что планировали Самуэль Кмитич с Михалом и Богуславом Радзивиллами. Или не мог, или уже не хотел сам. И некому было прийти и сказать: «Янка! Не дури! Встряхнись! Мы же так хотели полностью отделить Княжество от Польши!» Увы, таковых людей, кто бы сказал все это Яну Собесскому, не осталось более на всем белом свете…
Кароль Станислав, впрочем, знал про тайный заговор. Отец ему рассказал об этом буквально за полгода до смерти, словно предчувствуя свой скорый уход. Однако больше всего в Собесском нового хозяина Несвижского замка тревожило то, что король объявил войну дочери Богуслава Радзивилла горячо любимой и уважаемой Каролем Людвике Каролине, объявил войну из-за сорвавшейся женитьбы на ней своего сына Якуба. Так, верно, Людвика подписала такой контракт, что выйдет за Якуба и тому, соответственно, перейдут богатые радзивилловские маентки и фольварки, но подписала под давлением, сердцем явно не желая выходить за недалекого королевича с его тупыми шутками. Но потом девушка в тайне обручилась с другим женихом — с прусским князем Карлом Филиппом, и вышла за него. Скандал? Так! Но вступились всесильные Сапеги. Они обещали защитить права панны Людвики в сенате и даже применить собственные войска, если король воспротивится. За это великий гетман литовский Казимир Ян Сапега получил от Людвики шестьдесят тысяч талеров. На заседания сейма Ян Сапега заявлялся неизменно в окружении такого многочисленного воинства, что могло показаться, что литвинский магнат собрался не на сейм, а на войну. И такой психологический ход действовал. Мало кто желал спорить с Сапегами.
Собесский скрипел зубами от злости. Похоже, он проигрывал поединок Сапегам. Те уже раз вставили палку в королевские колеса, заблокировав на сейме предложение о наследовании престола сыном Яна Якубом. При вынесении этого вопроса со своего места встал человек Сапеги виленский хорунжий Домбровский и крикнул:
— Вето!
И когда к Домбровскому кто-то бросился с обнаженной саблей, то тому навстречу ощетинились острые клинки людей Сапеги… Кровопролития удалось избежать, до драки дело не дошло, но «хотинский лев» Ян Собесский прикусил-таки губу.
— Что творит эта негодница Людвика! — жаловался Собесский, сидя перед племянником Каролем Станиславом, похожий на огромного обиженного медведя, уткнув увесистые кулаки в круглые колени. Его медового цвета усы, ничуть не поседевшие к его уже почти шести десяткам годов, обиженно свисали над двойным подбородком.
— Дураком меня выставила на всю страну! Меня! Короля и великого князя! Сына моего, как холопа хамского, вокруг пальца обвела! Променяла на немчуру какого-то! Кого променяла?! Королевича! Княжича великого!
— Ну, Якуб еще не наследник престола, — уклончиво отвечал Кароль… Он кивал, соглашался с доводами своего родного дяди, но сердцем все равно был на стороне дочери блистательного Богуслава Радзивилла, рассказов о котором в изобилии наслушался еще в детстве от своего отца. Знал Кароль, что его отец в юности страстно любил мать Людвики, умершую слишком рано, через месяц после родов, да и сам Кароль с большим уважением и симпатией относился к Людвике. Они были почти ровесниками — Каролю двадцать два, а Людвика всего на два года старше, и оба тепло общались и дружили, вместе смеялись над недалеким Якубом, и юный Радзивилл не видел смысла в браке Людвики с Собесским.
Ну а король Ян Собесский продолжал задабривать Кароля. Началось это еще с 17 декабря 1688 года, когда девятнадцатилетнего Кароля Станислава избрали посланцем от Бреста на Варшавский сейм. Впрочем, сейм Кароль быстро покинул: в ночь на 3 января 1689 года умер его двадцатичетырехлетний старший брат Юрий Юзеф, которого в костеле Белой крестил сам король Ян Казимир, ныне уже тоже покойный. Это было первым ударом для юного Кароля, всегда равнявшегося на своего старшего брата… Еще в феврале 1681 года тринадцатилетний Юрий впервые блеснул в свете Речи Посполитой, когда на сейме передавал опечаленному королю Яну Собесскому печать и польную булаву своего отца. Этот ясноглазый юноша держался так уверенно и достойно, что в тот день 4-го февраля многие стали шушукаться о том, что юный Радзивилл, возможно, и есть будущий король Речи Посполитой. Об этом говорил даже извечный соперник и завистник покойного Михала Радзивилла Михал Казимир Пац, признавая, что старший сын Несвижского ордината выглядит как истинный будущий король.
— Много приходилось мне видеть сыновей, отдающих по смерти отцов королю и сейму регалии умерших, — говорил Пац, — но этот хлопец сегодня удивил меня. Белая кость! Голубая кровь! Несмотря на свои юные годы он стоял перед нами всеми и говорил так, как будто он принц, а его отец — почивший король, — и Пац крестился со слезами на глазах, — прости меня Господи. И я, старый черт, был несправедлив к Михалу. Вот кто должен был бы быть нашим королем!..
Юрия Юзефа любили все. Но судьба оказалась к нему сурова, уж и не понятно, за какие грехи. Его юная жена Элеонора Мария Ангальт-Дессау потеряла ребенка, и вот… мужа… Кароль Станислав взял полностью на себя организацию похорон, которые решил устроить с королевской роскошью, воздав брату за все, чем не успел наградить его на грешной земле Бог, и одновременно успокаивал безутешную восемнадцатилетнюю Элеонору Марию. А мать Кароля и покойного Юрия Катажина… отсутствовала. Она тешила свою обиду на недавнюю лучшую подругу Марысу д’Аркьен, сидя в стенах монастыря, ожидая примирения со стороны именно королевы.
Этот дурацкий во всех смыслах конфликт начался еще весной 1687 года в варшавском Кафедральном костеле, когда на службу пришли и августейшие Собесские, и Катажина. Катажина Собесская-Радзивилл села на лавку по левую руку от короля.
— Катажина, но это же мое место! Место королевы! — мило улыбнулась Мария д’Аркьен своей лучшей подруге, думая, что Катажина просто перепутала место. Но реакция Катажины оказалась далёкой от простых извинений и пересаживания.
— Марыся! — как на дурочку посмотрели томные синие глаза Катажины. — Но ведь я представитель Собесских! Сестра короля! Ты что, забыла?
— Ну ты даешь! — подбоченилась Марыся. — Так ведь королева же я! Выше уже нет никого! А как могут низшие сидеть в одном ряду с высшими?!
— Уж не хотите ли вы, пани, сказать, — сузила глаза Катажина, переходя на «вы», — что русский старинный рыцарский род Собесских, к которому я, между прочим, принадлежу, ниже какого-то вшивого рода затрапезных французских д’Аркьенов?!
— У вас фамилия уже не Собесских! — также перешла на «вы» королева. — Да и я уже не д’Аркьен! Мы обе сменили фамилии после замужества! Забыли?
— Конечно, я не Собесская более! — усмехнулась Катажина. — Я уже давно как Радзивилл. А этот литвинский род еще похлеще Собесских будет! Самый знатный род Речи Посполитой, между прочим!
— Немедля покинь это место! — королева, синея от злости, выбросила свою маленькую руку, пальцем указывая на выход. — Вон отсюда, дерзкая баба!
Катажина не только вышла из костела, но вообще переехала жить в монастырь кармелиток. На все просьбы брата вернуться она отвечала:
— Я вернусь. Но только пусть королева просит меня об этом!..
И вот даже смерть сына оставила упрямую вдову Михала за стенами монастыря! Принцип? Скорее чванливая глупость… Кароль Станислав был взбешен.
— Разве это мать? — сжимал он кулаки, когда выяснилось, что на похороны Юрия Юзефа Катажина так и не приедет.
Ну а юный и бледный Кароль с полными слез глазами становился теперь самым старшим в роду несвижских Радзивиллов мужчиной и принимал ординаторство над знаменитым своей неприступностью и красотой Несвижским замком и над замком Белой, где, впрочем, почти постоянно жил ранее.
Чтобы забыть свою печаль и грусть, Кароль вступил в ряды войска Речи Посполитой, отправившись в Подолье, где Ян Собесский все еще безуспешно выбивал турок. Очередная военная кампания в Подольской Руси и длинные переходы по холмистым извилистым дорогам этой русской страны в составе гусарской хоругви вновь не принесли виктории Собесскому, а лишь локальные мелкие победы…
Кароль вернулся в Белую. В январе 1690 года получив должность подканцлера литовского, он затем, в ноябре, принял участие в заседаниях рады сената, на которых обсуждался вопрос женитьбы непутевого королевича Якуба на новой пассии — нейбургской принцессе Ядвиге Элизабете. Это было время, когда мать Кароля, Катажина, сама уговаривала сына, которому только-только сравнялся двадцать один год, жениться. Уж очень боялась Катажина, что молодой да горячий парень влюбится в какую-нибудь простолюдинку — а молодых красавиц в Несвиже хватало — и в замке объявится молодая да незнатная девица… И вот до женщины дошли-таки слухи, что ее Кароль влюблен в обычную девушку, поющую в хоре Несвижского костела. Этого Катажина больше всего и боялась. Она уже давно подыскивала невесту сыну, и подыскала. Ну а невеста Якуба Ядвига Элизабета была родственницей мужа Людвики Каролины, Карла. Этим самым хитрый Собесский-старший пытался замазать конфликт, возникший, когда Карл Филипп увел невесту у его сына Якуба из-под самого венца.
