Мария Фагиаш - Танец убийц
— О какой королеве идет речь? Вы имеете в виду эту шлюху за десять франков? Столько она стоила в Париже! Любой парень с десятью франками в кармане мог ее заполучить. А сегодня в каждом министерстве сидят ее сутенеры. Кабинет сейчас не более чем декорация. Лаза Петрович на всех военных назначениях греет руки. Мата Бошкович — всего лишь начальник отдела, но определяет всю внешнюю политику, а своего отца направляет послом во Францию, хотя старик совершенно выжил из ума. На новогоднем приеме дипломатического корпуса у президента Лубе он вообще умудрился наделать в штаны. И принц Петр все еще думает, что его репутация может пострадать, если с этой персоной что-то случится? Скажите ему, нашей репутации ничто не может навредить больше того, что она стала королевой Сербии!
Один из пехотных лейтенантов подошел к Михаилу.
— Не забудьте и ее братьев, этот сброд из семейки Луньевицей. На следующий день после минувших выборов один из них, Никодим, у которого еще и молоко на губах не обсохло, зашел в ресторан, приказал играть национальный гимн, и все должны были встать в его честь, потому как новая скупщина якобы собирается утвердить его наследником престола. Это не слухи, я сам присутствовал там. Каждому известно, что на выборах были сплошные подтасовки и что новый парламент пляшет под дудку этой потаскухи. Если мы сегодня же ночью не добьемся своего, она сделает своих братьев принцами, а эта свинья Никодим станет в один прекрасный день королем. Заслуженные офицеры стояли навытяжку перед молокососом — он им приказал. Да, они подчинились приказу, но в их глазах горело желание вынуть сабли и раскромсать его на куски, а потом и во дворце устроить такую резню, какой город еще не видывал.
Резкий, пронзительный голос лейтенанта действовал Михаилу на нервы. После короткой паузы лейтенант повернулся к полковнику, как будто что-то еще пришло ему в голову.
— Господин полковник, — обратился он, и это прозвучало довольно официально, — учитывая мои заслуги, я прошу Вас разрешить приговор в отношении братьев Луньевицей привести в исполнение лично мне.
Полковник Машин отнюдь не был шокирован, скорее, он смотрел на спрашивавшего так, как если бы ответ требовал длительного обдумывания. Через несколько мгновений сказал:
— Ну, там видно будет. Окончательно мы еще ничего не решили.
Впервые на протяжении разговора он выглядел не совсем уверенным.
— Но Вы не забудете мою просьбу, господин полковник, не так ли? Я имею в виду, когда наступит подходящий момент, — настаивал лейтенант.
— Если момент наступит, Танкосич, — грубовато ответил полковник. — Если дело дойдет до крайности.
Михаил слушал разговор с возрастающей тревогой. Собравшиеся всё более напоминали ему компанию охотников: уже царит всеобщее возбуждение, загонщики расставлены по местам, ружья смазаны, патроны наготове. У него было такое чувство, что только землетрясение или лесной пожар могут удержать их от того, чтобы заняться любимым делом. Как их убедить, что принц Петр действительно настаивал на бескровной смене власти? Что он не считает себя обычным претендентом на трон, а скорее вообще не считает себя претендентом. С пятнадцатилетнего возраста он жил за границей, окончил во Франции военное училище Сен-Сир и с тех пор почти двадцать лет проживал в Женеве, где честно зарабатывал себе на жизнь сначала в качестве бухгалтера в одном небольшом отеле, а затем как переводчик юридической литературы. Это был интеллигентный, в сущности, одинокий человек, без особых претензий — не столько потому, что он был ограничен в средствах, сколько по своей натуре. Уже давно он примирился с образом жизни простого швейцарского бюргера. Несколько лет назад русские начали выплачивать ему небольшое пособие, рассчитывая в перспективе использовать при необходимости Петра Карагеоргиевича как средство давления на Александра Обреновича. Тогда же сыновья Петра — Георгий и Александр — были приняты в Пажеский корпус при русском дворе. Принцу такое внимание со стороны России нравилось: сыновьям обеспечивался довольно приличный уровень жизни, а главное, у них появилась возможность получить хорошее образование. Реакция принца на первые слухи о готовящемся заговоре была отнюдь не восторженной. Но вскоре ему стало ясно, что переворот неизбежен, и, когда Михаил от имени заговорщиков предложил ему трон, Петр слушал, погруженный в свои мысли, нахмурившись; со стороны это выглядело так, будто он вслушивался в знакомую мелодию, к которой никак не мог вспомнить слова.
«В пятьдесят девять лет становиться королем? — произнес он с сомнением. — В таком возрасте ничего не начинают, в таком возрасте подводят итоги. Почему этот молодой простофиля не может улучшить свои дела в Конаке? Почему он не может еще пять — десять лет оставаться на троне, пока я не стану слишком стар для этого? Я бы хотел, я мог бы проигнорировать Ваше предложение, но, видимо, мужчинам из рода Карагеоргиевичей не суждено быть похороненными в швейцарской земле. Бог мне свидетель — много лет я надеялся избежать участия в этой авантюре. Представляют ли себе Ваши друзья то обстоятельство, что, когда я по-настоящему войду в курс королевских обязанностей, я буду слишком стар, чтобы начать их должным образом исполнять?..»
— Что-нибудь еще, капитан Василович?
Резкий голос полковника Машина вернул Михаила к действительности.
— Нет, господин полковник, это все.
Машин встал, некоторые из младших по званию тоже. В армии императора Франца-Иосифа, Михаил знал это, ни один офицер не остался бы сидеть. Но в этом бесклассовом обществе уважение оказывалось в лучшем случае возрасту, и отнюдь не чину.
— Теперь за работу, — сказал полковник. — Еще многое предстоит сделать.
— У Вас есть задание для меня, господин полковник? — спросил Михаил.
Машин испытующе посмотрел на него.
— Держите язык за зубами, если Вас арестуют. Вы зашли сюда случайно и воспользовались возможностью поприветствовать старых товарищей.
— Полагаете, меня арестуют?
Машин окинул его тем ледяным взглядом, которым приводил в ужас своих рекрутов.
— Вы были, между прочим, за границей, и к тому же в Женеве. Ваш паспорт подвергался контролю на границе. Вы должны считаться с тем, что Маршитьянин, шеф тайной полиции и человек королевы Драги, уже извещен о Вашем приезде. — Он немного помолчал и добавил: — Появитесь в двенадцать часов в крепости, пехотный полк празднует сегодня день рождения святого — покровителя полка. Будут многие из наших людей и кое-кто из местных гарнизонов. Там мы сможем уточнить отдельные детали. При условии, конечно, что нас до той поры не арестуют.
— Уверен, что нет, господин полковник.
Снова ледяной взгляд серых глаз.
— Не будьте так уверены, капитан Василович.
7 часов утра
Во дворе родительского дома ему показалось, что он очутился в XVIII веке. Он был так же неприятно поражен, как и на белградском вокзале, и не верил своим глазам.
Владения Василовичей располагались за южной границей города и простирались на многие гектары холмистой местности. Само имение состояло из большого главного дома, а также из дюжины деревянных домишек, остатков того времени, когда семейный клан из более чем восьмидесяти человек образовывал нечто вроде товарищества — задругу — с дедом Михаила во главе. Старик умер в 1878 году — год, ознаменовавший конец пятисотлетнего турецкого владычества. Время требовало изменения традиционных отношений и обычаев, и постепенно они стали исчезать. Уже в последний год жизни деда появились случаи дезертирства из семейной задруги; два сына и один кузен вышли из семейного товарищества, но образовавшиеся прорехи были быстро заполнены вновь родившимися детьми и появившимися зятьями и снохами.
Для Михаила и его братьев и сестер детство в этом тесно связанном между собой сообществе было просто раем. Дети в Западной Европе, как бы о них ни заботились, не ведали и частицы того внимания и любви, которыми окружали своих чад в задруге. Когда Михаилу случалось наблюдать за опрятно одетыми, чистенькими мальчиками и девочками, которые играли на детских площадках европейских городов под неусыпными взорами скучающих, но ответственно выполняющих свой долг нянек и мамаш, ему всегда было немного жаль этих детей. Вспоминая свое детство, он иногда задавался вопросом, когда он, собственно, узнал, кто из многих любящих и заботливых взрослых были, собственно, его родителями и какой из множества домов был его домом. Слова типа «мой», «твой», «наш» для маленького Михаила ничего не означали. Ранним утром еще сонные дети играли на полу перед печью; кормила их та из женщин, которая в этот день готовила пищу. Все слезы быстро убирались поцелуями, каждый ушиб и любая ссадина сразу же обрабатывались какой-нибудь парой из бесчисленных, всегда готовых прийти на помощь рук.
